Погода тоже порадовала. Воскресенье достойно оправдывало свое языческое имя[17], смелый мятеж тепла оповещал о неминуемой победе над зимой. Из наконец-то открытых дверей и окон неслась музыка, весь город высыпал на улицы. В кафе Генри пришел пораньше, чтобы перекусить до встречи с таксидермистом. Решение оказалось верным, поскольку здесь уже было людно. Он занял столик у стены — один стул на солнце, другой в тени. Эразм, отчего-то не выказывавший обычной живости, тихонько улегся под столом.
По-военному точный, таксидермист пришел ровно в два.
— Солнышко, теплое солнышко! — раскинув руки, приветствовал его Генри.
Ответом было короткое «да».
— Где вам будет удобнее? — Генри привстал, демонстрируя готовность пересесть.
Таксидермист молча занял свободный стул в тени. Генри плюхнулся на место. За пределами магазина старик, не по погоде тепло одетый, выглядел чужеродно. Вопрос официанта «Что вам угодно?» был адресован только Генри, хотя таксидермист тоже не удостоил халдея вниманием. Генри заказал кофе с молоком и маковый кекс.
— А вам? — спросил он.
— Черный кофе, — буркнул старик, уставившись в скатерть.
Не проронив ни слова, официант отбыл.
Неизвестно, кто кому первый не понравился, однако неприязнь между стариком и окружающими явно была взаимной. Противостояние между хозяином нарядного магазина для новобрачных, изящным ювелиром, утонченным ресторатором, владельцем модного кафе, а также прочими членами уличной ассоциации и таксидермистом, неулыбчивым стариком, грузовиками возившим к себе скелеты и падаль, вообразить было несложно. Точно не скажешь, в чем суть их разногласий, но они, безусловно, имеют место. Воскресенья, ненастье, будни — все это требует определенной манеры поведения.
— Как поживаете?
— Хорошо.
Вздохнув, Генри накрепко прихлопнул крышкой свою оживленность. Если не принять правил старика, дождешься лишь односложных реплик. Определенно одно: давешний неудачный визит с Сарой поминать не стоит.
— Я вот что подумал, — сказал Генри. — В пьесе дано описание Вергилия. Надо бы описать и Беатриче.
— Да.
— Мысль эта пришла мне пару дней назад, когда я увидел осла.
— Где?
— В зоопарке. Сходил один.
Таксидермист кивнул, не выказав особого интереса.
— Я сразу вспомнил о вас, — продолжил Генри, — и хорошенько его рассмотрел. Знаете, что я заметил?
— Что? — Из внутреннего кармана пальто таксидермист достал ручку и блокнот.
— Осел — симпатичный крепыш, у которого удивительно стройные ноги. Однако на земле он стоит прочно, будто гибкая береза. Его небольшие копыта приятно закруглены. В покое осел подгибает ноги под себя, в движении изящно ими семенит. Когда ест, мило хрумкает. Крик его откровенен и трагичен, словно рыдание.
— Именно так, все верно. — Мастер строчил в блокноте.
— Темные полосы на хребте и плечах очень похожи на христианский крест.
— Случайность. — Эту деталь таксидермист не записал.
— А чем заняты Вергилий и Беатриче?
— То есть?
— Ну, что они делают в пьесе? Что там происходит?
— Они беседуют.
— О чем?
— О многом. У меня с собой сцена, в которой они встречаются, после того как разошлись искать еду, но потом испугались, что потеряли друг друга. Беатриче уходит на поиски Вергилия, а тот возвращается.
Старик опасливо огляделся, но никто не обращал на них внимания. Из внутреннего кармана он достал сложенные листки. Генри решил, что наконец-то сам прочтет текст, но старик положил его перед собой и, навалившись на стол, прокашлялся. Даже на публике он хотел устроить читку.
«Вот же упертый хмырь!» — раздраженно подумал Генри. Вполголоса таксидермист начал:
Вергилий перебирает воображаемую траву — ищет клещей. Из правой кулисы появляется Беатриче.
Беатриче: Вот ты где! А я тебя ищу.
Вергилий: Я по тебе соскучился!
Беатриче: А я по тебе!
Обнимаются.
Вергилий: Я думал, с тобой что-то случилось.
Беатриче: А я испугалась за тебя.
Вергилий: Если с тобой что-нибудь случится, пусть и со мной произойдет то же самое.
Беатриче: И наоборот.
Пауза.
Как твоя спина?
— У него болячки на спине, у нее — на шее, — пояснил таксидермист. — Результат стресса. Вдобавок Беатриче хромонога, что объяснится позже.
Беатриче: Как твоя спина?
Вергилий: Ничего. А твоя шея?
Беатриче: Коросты нет.
Вергилий: А нога?
Беатриче: Еще скачет.
Вергилий: Еды я не нашел.
Беатриче: Я тоже.
Пауза.
Чем займемся?
Вергилий: Не знаю.
Беатриче: Наверняка дорога куда-нибудь приведет.
Вергилий: А нам туда нужно?
Беатриче: Может, там хорошая новость.
Вергилий: А может, плохая.
Беатриче: Поди знай.
Вергилий: Тут хорошо и спокойно.
Беатриче: Может, сюда подкрадывается опасность.
Вергилий: Так что, пойдем?
Беатриче: Давай.
Не двигаются.
Вергилий: Я знаю три анекдота.
Беатриче: Сейчас не время.
Вергилий: Смешные, правда.
Беатриче: Я больше не могу. Ни смеяться, ни даже чему-то усмехнуться.
Вергилий: Значит, эти бандиты и впрямь нас всего лишили.
К столику подошел официант. Таксидермист смолк и спрятал листки под стол.
— Ваш кофе, — сказал официант, сгрузив с подноса чашки и тарелку с кексом.
Генри сообразил, что забыл попросить вторую вилку; своей вилкой разломив кекс, он положил ее на тарелку со стороны таксидермиста. Ничего, сам воспользуется ложечкой.
— Угощайтесь, — сказал Генри.
Старик помотал головой и вновь выложил листки на стол.
— «Эти бандиты»… — напомнил Генри.
Мастер кивнул и продолжил:
Вергилий: Значит, эти бандиты и впрямь нас всего лишили.
Пауза.
Беатриче: Ладно, давай свои анекдоты.
Вергилий: Жаль, нет кофе.
Беатриче: Жаль, нет кекса.
Усаживаются под деревом.
«Надо же, какое издевательское совпадение! — поразился Генри. — Нам подали кофе и кекс, по которым тоскуют Вергилий и Беатриче. А перед тем ослица сказала, что закатившееся солнце оставило их без веры, мы же купаемся в его лучах. Удивительно, какой беззащитной и живой выглядит эта пара, раскрывшаяся гораздо больше автора».
Вергилий: Анекдот первый (сложив руки ковшиком, жарко шепчет в ухо Беатриче; разборчивы лишь отдельные слова) …а булочник… говорит дочка… на другой день… целый месяц… он в раздрызге… и тогда она говорит… (Шепчет финальную реплику.)
Беатриче (уныло): Смешно.
Вергилий: Анекдот второй (снова шепчет ей в ухо).. подходит к другому узнику… буква У… говорит он, показывая на его грудь… (Соль анекдота.)
Беатриче: Я не поняла.
Вергилий: По-венгерски… (Шепчет на ухо.)
Беатриче (уныло): Ясно.
Вергилий: Анекдот третий. (Шепчет в ухо.)
Беатриче: Этот я уже слышала.
— Поначалу они беседуют и строят планы — просто чтобы занять время, — сказал таксидермист.
— Смешно, когда анекдот шепчут на ухо.
— Потом они произносят монологи. Пока что Беатриче умудряется всю ночь спать и даже видеть сны. А вот Вергилий спит плохо: во сне постоянно слышит медленно нарастающий сверлящий шум, от которого судорожно просыпается и, по его выражению, «таращит зенки». Он шутит, мол, ему вечно снятся термиты. Беспокойство.
— Что его тревожит?
— Мир, которому ревуны не нужны.
Генри кивнул.
— Когда Беатриче спит, Вергилий разговаривает с собой. В первую ночь под деревом он рассуждает о книге «Жак-Фаталист и его хозяин».
— Знаю, Дени Дидро.
Когда-то давно Генри читал французского классика восемнадцатого века.
— Я там ничего не понял, — сознался таксидермист.
Генри припомнил роман: Жак и его хозяин путешествуют верхом, беседуя о всякой всячине. Разные события то и дело их перебивают. Судя по заголовку, Жак верит в судьбу, а его хозяин — нет, но, возможно, Генри что-то запамятовал. Нельзя сказать, что он сам до конца «понял» книгу. Впечатлили галльская легкость и неустаревшее остроумие, чем-то напомнившее Беккета.
— Зачем же вы упоминаете роман, который вам непонятен? — спросил Генри.
— Это не важно. Там есть интересный фрагмент: Жак и хозяин говорят о боли, которая сопутствует разным увечьям. Жак яростно доказывает, что нет ничего хуже непереносимой боли в разбитом колене, и приводит примеры: падение с лошади, ушиб об острый камень, пулевое ранение. Когда Вергилий читал книгу, его это убедило. Но сейчас в монологе он размышляет о разных физических муках, сопоставляя их. Да, от боли, описанной Жаком, глаза лезут на лоб, но она сильна лишь в первое мгновенье, а затем постепенно стихает. Разве она сравнится с непреходящей изматывающей болью в поврежденной спине? Ведь колено — маленькая, ограниченная связями телесная часть, которую относительно легко не тревожить. «Лежать задрав ноги» — наслаждение неподвижностью отмечено даже избитой фразой. Но спина подобна железнодорожной оси, что связывает разные пункты и всегда под нагрузкой. А как быть с муками голода и жаждой? Или вот совсем иная мука — вроде все цело, а нет душевных сил шевельнуться. Тут Вергилий плачет, но смолкает, чтобы не разбудить Беатриче. Это один из его монологов.
