– Это же, как надо постараться, чтобы полтора часа ехать с Ленинградского вокзала?! – вместо приветствия бросила она с порога, низким, чарующим голосом, уверенным в своей женской притягательности. – Ну, входите! Картина Репина «Не ждали», – пошутила хозяйка.
– Машенька, здравствуй! Я те деньги, которые занимал – все про них помню, обязательно верну, – Алеша распахнул объятия, и чмокнул женщину в щечку, как-то необычно суетливо. – Сейчас у нас с Сергеем как раз серьезное дело намечается, – забормотал он, торопясь продемонстрировать меня хозяйке дома.
Женщина бросила на меня короткий, но тщательный взгляд. Словно быстро изучила сверху донизу. Но я не успел понять: понравился ей или наоборот.
– Наверное, голодные с дороги? – спросила она, даже не думая говорить, дежурное «очень приятно». – Деликатесов не гарантирую, но отличная яичница с помидорами как раз готова. А про деньги, ты бы уж лучше не заикался, – махнула она рукой Алеше. – Все ясно, не первый год знакомы. Проходите!
И женщина скрылась на кухне.
- Кто такая? – потихоньку поинтересовался я у Алеши.
– Маша Старкова. Когда-то начинали вместе в институтской самодеятельности. У нас был дуэт. Довольно популярный в студенческих общагах, – сообщил Алеша с ноткой грусти в голосе, осматриваясь, куда бы пристроить в прихожей гитару.
Я не стал дослушивать. Запах пищи неудержимо манил на кухню, куда нас уже пригласили. Небольшой белый кухонный столик был накрыт по первому классу, учитывая внезапность нашего появления. Белый хлеб и масло в масленке, розовые пластики колбасы и мельчайшие капельки влаги, выступившие на нарезанных, свежих огурчиках с первого взгляда вызывали приступы аппетита. На плите закипал чайник. А хозяйка уже извлекла из холодильника крепко остывшую бутылку «Русской» водки.
– Это просто чудо какое-то! – воззрившись на стол, развел руками Алеша. – Благодарность тебе, Старая, от лица всех голодающих…
– Да ты, никак, еще трезвый? Вот где настоящие чудеса! – улыбнулась она в ответ.
Маше Старковой было чуть за тридцать. Она не стеснялась ни полных губ, ни густых (не по моде) бровей, на которые, то и дело сваливалась темно-русая челка. Сзади волосы были стянуты в короткую косичку. Облегающая, тонкая футболка выразительно оттопыривалась на груди трафаретом «Deep Purple». Карие глаза смотрели насмешливым и оценивающим взглядом.
Если бы я мог хоть что-то знать о Маше до приезда в Москву, то мне стоило бы иметь в виду, что она до сих пор не научилась жить. Поэтому боль является ее обычным гостем. А темная кровь еще бурлит в ней и диктует свои страсти. Что водку она пьет умело, и уже слишком много. Мается желудком, обожая перец и уксус, и тайком глотает таблетки. Что умеет проявить настойчивость в оральном сексе. Всей душой презирает зонтики, и никогда не избегает доброй ссоры.
А в те минуты, когда Старковой случается быть счастливой и пьяной – она пляшет, закидывая руки за голову, с пристонами печатая дробь каблучками туфель. Но если в пьяных плясках допускает неприличие – утрами стыдится, места себе не находит. И во всех своих душевных ранах обвиняет только себя. Однако, вгрызавшимся бедам до сих пор было не под силу одолеть товарища Старкову. Видимо, в дни нашего приезда в Москву, она была лучшей женской особью к северу от экватора, как минимум. Но мне это не дано было сразу понять.
Ведь первое время мы только, молча, жевали, не забывая и про стопочки с водкой. Мямлили вместо тостов что-то невнятное и сразу же снова принимались за еду. Впрочем, хозяйку не расстраивало отсутствие показной галантности. Она с удовольствием наблюдала, как жадно мы едим, подперев щеку ладонью.
Я, тайком поглядывая на нее, не мог удержаться от сравнения с Евой Томашевской, которую я все еще старался выбросить из головы. Пожалуй, красота Евы, была ярче. Она сразу била по глазам и захватывала дух. Хотя и здесь, если дать взгляду чуточку больше времени – становилось ясно, что Маша, тоже очень красивая женщина. И красота у нее может быть не такая броская, но сильная и глубокая. Как голос у этой Алешиной знакомой, с которой я только что познакомился. Ее голос был красивее, чем у Евы – профессиональной певицы, кабацкой звезды. И это было поразительно.
Когда с первой порцией яичницы было покончено, Старкова потянула болгарскую сигарету из пачки «Стюардессы», и прикурила от спички, которую я поспешил ей поднести.
– Зачем, приехали, рассказывайте? – без предисловий спросила она.
Алеша посмотрел на меня, я – на Алешу. Рассказывать правду обо всех злоключениях, которые привели нас в Москву, не стоило. Тем более – рассказывать женщине. Пусть даже такой приятной и гостеприимной.
– Ей лучше не врать, все равно бесполезно, – покачал головой Алеша, видимо, почувствовав мои сомнения. – У Старковой есть особенность. Она понимает абсолютно все. Порой, даже слишком. Всегда меня этим пугала, – признался Алеша.
Он затянулся сигаретой и принялся рассказывать. Про неудачную попытку записи. Про появления Беса и отрезанные пальцы скрипача. И как я собрал деньги. И кому мы завтра собираемся их отдать. По ходу его рассказа, Маша иногда переводила взгляд на меня. Как будто желала убедиться, что ей говорят правду. Видимо, выражение моего лица все подтверждало. Потому что, когда Алеша рассказывал о наших завтрашних планах, она даже не усидела за столом. А принялась ходить по кухне, прикурив уже вторую сигарету.
– Ты совсем свихнулся?! – наконец, грубо прервала она рассказ. – Ума нет – считай калека! – И словно, чтобы убедиться в этом она даже наклонилась к Алеше и в упор посмотрела ему в глаза. – Ну, точно – не нормальный! И еще парня за собой в могилу тащишь! – возмутилась она.
– Кто, кого тащит – это еще надо разобраться, – поправил я. Это не очень нравилось, что мою роль здесь как-то ошибочно недооценивают.
Маша опустилась на стул, окинула взглядом теперь уже нас обоих и спросила:
– Вы хоть понимаете, что если вы туда сунетесь – ваши жизни и без денег на волоске висят. А за эти восемь тысяч, которые вы бандитам своими руками понесете, вас грохнут еще быстрее?..
То, что она сейчас проговорила вслух, изводило меня беспокойством, последние несколько суток. Идти туда было очень опасно, я понимал. И никогда не сунулся бы в Москву без определенной страховки. Такая страховка у меня была. Вот только я не знал – насколько она надежна?
Идею, из-за которой мы оказались здесь, подал Валет. В отличие от Витьки Зяблика – чудака, который по первой же просьбе занял мне целиком всю свою зарплату, Валет – сволочь – не помог ни одной копейкой. Но подсказал другую важную вещь.
Он у себя в райкоме комсомола давно уже разобрался, что кое-кто из старших партсекретарей имеет неплохие деньги, решая проблемы кое-каких подпольных цехов. Валет оказывал этому своему начальству мелкие услуги, сумел втереться в доверие и знал, что по другой линии эти же производства прикрывают тоже очень серьезные люди – воры в законе. И вот их покровительством стоило заручиться, когда мы будем передавать деньги Бесу. Важно, чтобы при этом присутствовали и другие авторитетные люди. Стали гарантами того, что проблема решена – по всем понятиям.
И вот встреча с одним таким деятелем предстояла завтра. Некий грузин Дато «Южный», якобы имел уже серьезный авторитет в блатной среде. И он может помочь. А сама сходка должна состояться чуть ли не, посреди Москва-реки, на речном трамвайчике, откупленном ради этой цели криминальной братвой.
То есть, я рассчитывал на определенную поддержку, а не совал голову в петлю наобум. Но реально у меня не было никакой гарантии, что этот Дато заступится за нас, если дело пойдет наперекосяк. Опасение не давало мне покоя. Впрочем, одновременно я почувствовал и прилив гордости, что эта красивая женщина теперь понимает, на какое отчаянное дело мы способны решиться. Но выкладывать здесь на кухне весь план, на который я рассчитывал, было бы слишком долго.
– Мне потом что? Ваши похороны организовывать!? – Старкова злилась все сильнее.
Но Алеша уже по-своему пытался перевести разговор в более спокойное русло.
– Как живешь-то? – спросил Алеша, разливая по рюмкам очередную порцию водки. – Все со своими хиппи, рокерами волосатыми?
– Как обычно, – пожала плечами она. – Только на прошлой неделе спровадила одного такого из дома окончательно. И теперь снова в свободном полете. А ты все со своими кабацкими музыкантами?
Алеша кивнул и поднял рюмку.
– Мы с тобой друг друга стоим, – с какой-то непередаваемой печальной лукавинкой констатировала Старкова. – Всегда так было.
Только здесь, в этой московской квартире я видел Алешу снова ожившим. Ведь о ночной истории, как приятеля Алеши Козырного порезали у него глазах, шушукался весь музыкальный Питер. Никто, ничего Алеше не говорил, но все знали, и он это тоже знал. Поэтому ходил непривычно потупившийся, утратив живость характера. И в реальность моего плана собрать деньги на выкуп он тоже не сразу поверил.
