Помню, несколько лет тому назад мне нужно было по делам заскочить в издательство. Дело было накануне Восьмого марта. К Международному женскому дню мужчины издательства готовили женщинам праздник: резали салаты и открывали бутылки. А дамы бродили по чумазым издательским коридорам в дурацких расфуфыренных платьях и постоянно брызгались лаком для волос.
В темпе доделав, что собирался, я хотел было до начала вечеринки свалить. Но в приемной директора встретил одетых в черное нацболов и заболтался. Если честно, эти парни совсем мне не нравились. Драчуны с рабочих окраин. Грязные ногти, взгляд исподлобья. На революционеров никто из них похож не был. Случись ребятам жить в 1917-м, думаю, столь неприятного типа, как Ленина, они без раздумий бы линчевали.
В издательство ребята пришли, чтобы забрать бабки вождя. Сам Эдуард Вениаминович на тот момент сидел в тюрьме, так что за гонорарами приходили его соратники. Издатель, как водится, предпочитал публиковать автора, ничего ему не платя. Пусть (думал он) скажут спасибо, что у них книжки выходят. Однако с Лимоновым такие фокусы не прокатывали. Раз в месяц в офис заявлялось несколько бритоголовых бойцов, которые щурились при разговоре таким образом, что издатель чувствовал, как потеет, и предпочитал не задерживать выплаты.
Телесериалы и ток-шоу вбили в каждую голову, будто денег у писателей куры не клюют. На самом деле это не так. Считайте сами: средний тираж книжки сегодня составляет пять тысяч экземпляров. А отпускная цена одного экземпляра – три-четыре доллара. То есть в лучшем случае целиком проданный тираж приносит издателю двадцать тысяч долларов. Из которых автор получает процентов пятнадцать. То есть ты трясся на неседланном Пегасе, год за годом мучился, переписывал свою книжку. А в итоге получил сорок—пятьдесят тысяч рублей.
Рядовые партийцы давно попрощались и ушли. А я, заболтавшись с их лидером, все стоял в издательской приемной. Сотрудники издательства начали отмечать праздник. Чисто из вежливости к столу пригласили и меня, и старшего из нацболов.
– Пойдем?
– А чего там?
– Думаю, что оливье и вино. Какое-нибудь красное сухое.
– Чего не зайти? Давайте зайдем. А много сухого?
То, что было дальше, описать сложно. Буквально с бокала вина лидер полностью потерял человеческий облик. Такой стремительной метаморфозы видывать мне еще не доводилось. Алкоголь полностью стер следы прежней личности и на ее руинах тут же создал новую, которая оказалась ужасно неприятной.
Не давая никому и рта открыть, прервав все тосты и поздравления, парень пытался ногами влезть на стол, ронял бутылки и орал, что единственное, что спасет страну, – это трансляция по ТВ публичных казней.
– Страна на грани пропасти! Русские вырождаются! Мужчины гибнут от алкоголя, нация спивается! Мы выжжем это каленым железом! Ка-ле-ным! Же-ле-зом! Выпил – розги! Пьешь постоянно – клеймо на лоб! Не помогло – расстрел! Придя к власти, уж мы отучим русских пить! Не умеешь – нечего и начинать! Потреблять алкоголь может лишь тот, кто умеет это делать!
Закончил он совершенно неожиданно:
– Так, как умею я!
При этом изо рта у него свисали длиннющие слюни, а сам он пытался обеими руками влезть в лифчик пожилой корректорше. Еще через десять минут он заснул прямо стоя. Ошалевшие работники издательства вызвали такси и попросили меня увезти партийного лидера. Кое-как мне удалось-таки вывести его на улицу, но стоять парень уже не мог, и мне пришлось положить его на тротуар. Выпил он то ли два, то ли три бокала вина. Глядя на него, я тогда впервые задумался о том, что в моей стране выбор всегда стоит не между хорошим и плохим, а между плохим и омерзительным. Между плохим и очень плохим.
Вот по телевизору идет концерт каких-нибудь очередных грудастых дур. Хорошо это или плохо? Разумеется, плохо: попса – это неискреннее, насквозь лживое искусство, а если говорить точнее, то и вообще не искусство. Но станет ли лучше, если заменить попсу на чудовищный русский рок? Который тоже насквозь лживый, тоже не искусство, но там исполнители еще вдобавок и не грудастые?
Или вот телевизионный концерт кончился и начались новости, которые давно уже никакие не новости, а сплошная пропаганда. Хорошо это или плохо? Разумеется, плохо. Но станет ли лучше, если с первой кнопки я переключу на несколько кнопок дальше, отыщу там оппозиционный канал и взгляну на ситуацию с противоположной стороны? Вряд ли. Потому что там я увижу никакую не правду, а точно такую же пропаганду, только со знаком «минус».
И так во всем. Партия власти не вызывает лично у меня никакой симпатии. Но оппозиция этой партии вызывает только омерзение. Бессмысленный коммерческий кинематограф давно осточертел, но противостоящий ему андеграундный смотреть и вообще невозможно.
Потом такси наконец подъехало. Я облегченно вздохнул, но, как оказалось, рано. За рулем машины сидела женщина. Везти партийного лидера без сопровождения она отказалась наотрез. Мне пришлось запихать парня внутрь и самому поехать вместе с ним. Всю дорогу лидер спал. А потом, уже возле своего дома, проснулся, пальцем показал на таксистку и строго спросил у меня:
– Этот объебос вообще знает, кого везет? Скажи ему, что, когда мы придем к власти, я прикажу его расстрелять.
7
В кабинет директора издательства я смог попасть только после обеда. В приемной я провел больше трех с половиной часов. Зато сам разговор уложился в семь минут, из которых четыре я стаскивал с себя куртку, а две надевал обратно. Кабинет у издателя был огромный и благоустроенный. В нем не было разве что плавательного бассейна, зато остальное было все. Договориться о том, зачем я пришел, не удалось. Ни покупать мои старые книжки, ни платить аванс за новые издатель не желал. Правда, на прощание сказал, что был рад меня видеть. Директору было приятно, что наконец-то такой классный парень, как я, бросил маяться дурью в своей Африке и все-таки решил вернуться на родину.
Попрощавшись с секретаршей, я вышел из издательства и огляделся. Что теперь делать, было совсем непонятно. Я поднял воротник и зашагал по направлению к метро. Похоже, найти работу мне так и не удастся. Между тем деньги, полученные за последний африканский репортаж, кончились почти совсем и решать, откуда я стану добывать новые, нужно было срочно.
Глава седьмая ПЯТНИЦА, ВЕЧЕР
В наушниках играет «Ляпис Трубецкой»:
Поросенок фунтик с розовым хвостиком за фунты приедет в гости к вам.
1
В зал я зашел в тот момент, когда сцену покидала молодая группа, разогревавшая публику перед выходом монстров. Коллектив был так себе. Выступить на больших площадках таких обычно приглашают за бабки. В смысле платишь немного организаторам концерта и можешь сыграть пару песен.
Ребята отыграли и отпрыгали, но аплодисментов так и не дождались. Озябшие от разогрева зрители кутались в толстые куртки. Уходя, лидер коллектива наклонился к микрофону и мстительно проговорил:
– А кому не понравилось наше выступление, тому ни одна баба этой зимой не даст.
Зрители грустно опустили глаза. Эротические планы на ближайшие три месяца, похоже, накрылись.
После издательства я решил вместе с Кириллом сходить на концерт. Афишами сегодняшнего мероприятия был заклеен весь город. Они уверяли, что концерт станет главным культурным событием года. Большой рок-н-ролльный фестиваль, три площадки, полторы дюжины выступающих. И, сто первый раз уперевшись в афишу взглядом, я подумал: почему нет? Уже несколько лет я если и ходил на концерты, то разве что в клубы. Так что пусть теперь будет стадион. Это, между прочим, шанс увидеть все достижения отечественной музыки за один вечер.
2
Накануне я позвонил в офис «Нашего радио» и спросил, не снабдят ли они меня проходкой. Покупать билет нет денег, да я и не хочу покупать билет, я хочу тусоваться за кулисами вместе со знакомыми рок-монстрами, болтаться из гримерки в гримерку и чувствовать себя крутым, а толкаться в зале среди удолбанных тинейджеров и чувствовать себя мудаком я не хочу. Девушка Лена, рулившая делами радиостанции в Петербурге, сказала, что нет проблем. Так что из издательства я поехал на радиостанцию.
Секретарь радиостанции сказала, что Лена сейчас освободится, я могу подождать. Я отряхнул куртку и сел на диванчик в приемной. Напротив висела фотография какого-то пожилого музыканта, и от нечего делать я стал ее рассматривать.
Идентификации герой рок-н-ролла не поддавался. Он был похож на весь ленинградский рок-клуб одновременно. Пропитая физиономия. Дряблая, сморщенная кожа. Говорят, на свете есть страны, где рок-н-ролл считается делом молодых. Там подростки ходят на концерты, чтобы слушать подростков. Но к отечественной сцене это отношения не имеет. У нас рок-концерт – это когда родители выходят на сцену, чтобы спеть для детей, и средний русский рок-музыкант втрое старше своей аудитории.
