Спасибо, но…
Но… что? Ты собираешься дать отрицательный ответ в этой графе?
Пилот вовсе не считал себя тугодумом.
– Я же не могу делать это все время, – надувшись, как индюк, процедил он.
Спасибо, но… пожалуй, мне не нужна твоя помощь.
Он почувствовал, что его высшее «я» развеселилось.
Хорошо. Дай знать, когда будет нужна. Пока.
Стало немного одиноко, словно новый друг ушел.
– И вовсе не одиноко! – сказал он вслух. Никуда он не денется, встретимся опять. Как это здорово, когда находишь свои «я» в высших сферах, и они отвечают, когда я зову.
Уверенность, им сыгранная, превратилась в уверенность, которую он почувствовал, это был второй случай мгновенного исцеления за день. Что-то изменилось у Джейми Форбса внутри. Все эти разговоры о Гипнотизировании Культурой не были пустой игрой слов. Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что так оно и есть.
Пусть ответы на любой вопрос приходят ко мне изнутри по возможности в ясной форме, быстро и без задержек.
Самолет под углом пробил верхнюю кромку туманного слоя на высоте четыре тысячи пять, прошмыгнув мимо похожих на попкорн облаков, мечтающих стать огромными тучами. На секунду его тень упала на слой белой мглы, четкий черный силуэт самолета, вокруг невероятно яркий радужный ореол в форме правильного круга.
Ну и ну, подумал пилот. Когда летаешь на самолетах, иногда видишь такое… красота длилась полсекунды, а ты запомнишь ее навсегда. Вот это жизнь!
Слово на доске, вспомнил он, надо же, слово из его сна. Он задумался? Почему слово «жизнь» осталось, а остальные стерли?
Хочешь, чтобы мы тебе сказали? Привет еще раз.
Ты хотел знать, что на свете реально, помнишь?
Поскольку все остальное – установки и видимость – да, я хотел.
Ага. Жизнь? Жизнь реальна?
Высота пять тысяч пять, он переместил мыслеформу регулятора шага винта на снижение, и вера в обороты упала с 2700 до 2400, согласно показаниям иллюзорного тахометра. Нельзя полагаться на зрение, слух или осязание, чтобы постичь Реальность, они часть моего транса.
И все же я знаю, что живу. Это реально. Я есть.
Это всегда было, пришел шепот. И всегда будет.
Несмотря на эфемерность пространства-времени с его сейчас-ты-видишь-а-теперь-нет, подумал он, несмотря на все его установки обманы предположения убеждения, несмотря на все его теории и законы и притворство, будто мы те, кем не являемся, – прямоходящие на остывающей корке расплавленного камня сферической формы, одной из дюжины планет, крутящих свою вечную спираль вокруг непрекращающегося ядерного взрыва в шутихе галактики, части фейерверка Вселенной; за этой маской скрыта Жизнь – бесконечный, вечный, никогда не рожденный и никогда не умирающий принцип, и мое настоящее Я не с умирающими огнями, а с Ней!
Мы здесь, с нашей маленькой верой в свой дом; древние пришельцы с их верой в звездные цивилизации; духовные создания из верований о жизни после смерти и мечтаний о других измерениях; в сущности, все мы играем с символами, каждый из нас искра и вспышка бессмертного Реального.
Он сам себе удивился. О чем это я думаю? Откуда я знаю все эти вещи?
Это потому, что ты летаешь, Джейми…
Да брось ты! Не может быть…
…и потому, что, как и у всех, это у тебя внутри; ты всегда это знал. Просто решил об этом вспомнить, сейчас.
Это тебя забавляет?
Создавать миры? Да, это забавно, правда, если делаешь это хорошо. Как ты… как мы все это узнаем, когда поймем, что создаем миры каждой установкой, образом, утверждением, подтверждением…
И я узнаю?
Обратного пути нет, если, конечно, тебе отчаянно не захочется поскучать.
Пилот балансировал на грани понимания: вот-вот ему откроется нечто, о чем он хотел знать всю свою жизнь.
Скажи прямо, думал он, скажи, на правильном ли я пути. Мы ходим вокруг да около, придумываем сюжет, который забавно было бы прожить…
Мы «не ходим вокруг да около». С чего ты это взял?
…мы воображаем свой сюжет и представляем, что мы актеры, которые могут этот сюжет сыграть.
Нам не нужны никакие сюжеты, сказало его другое «я». Ну да ладно. Продолжай.
Сначала мы создаем себя из воображения, установок и идей, а затем притягиваемся в среду, где полно народу находится в том же трансе, в каком мы сами хотим быть.
Я буду помнить, что создал этот мир, что я могу изменить и улучшить его при помощи собственной установки, когда захочу.
Мы можем развить наш сюжет в любом направлении в любую минуту, но наша вера в пространство-время – наш наркотик, наша сцена, и вскоре, забыв, что мы можем все изменить, начинаем жить в несозидательном трансе вместо созидательного.
«Созидательный транс». Неплохо сказано.
У нас нет тела, мы постоянно его придумываем. Мы становимся тем человеком, какого постоянно себе внушаем, больным или здоровым, счастливым или отчаявшимся, бездумным или гениальным.
Он замолчал, ожидая отклика. Тишина.
Эй?
Я слушаю. Продолжай.
Пожалуй, все. Пока я остановился на этом.
Это не совсем твой уровень. Ты вышел за эти пределы. Но ты думаешь, будто ты там, и это нормально. Я правильно тебя понимаю, дорогой смертный? Ты только что обнаружил свои покрытые синими перьями крылья, которые были у тебя всегда, внутри, твои мечты о полете. Ты стоишь на утесе высотой в милю, наклоняешься вперед, без страха, расправляешь крылья, в эту секунду теряешь равновесие на земле, надеясь обрести его в воздухе. Так?
Так! Обрести равновесие в воздухе!
Отлично.
Это было единственное слово, которое Джейми Форбс услышал от своего высшего «я» в тот раз. Все это время он слушал только то, что говорил сам.
Когда в тот день первая капля дождя первой грозы упала на землю, Т-34 приземлился, был заправлен и бережно доставлен в ангар. Пилот поехал домой под дождем, на время забыв о полетах, предвкушая вечер, который он сможет наконец провести с Кэтрин. Столько нужно ей рассказать, столько услышать от нее в ответ.
Весь следующий день он посвятил пересмотру всего, что случилось с ним за время этого путешествия, вновь переживая полеты, оживляя в памяти внутренние диалоги и идеи, пытаясь передать все это на бумаге, по возможности ничего не упустив, слово в слово. Получилось около семидесяти страниц, рукописных.
Ученики ждали, терпеливые, как кондоры.
– Что ты предпримешь, – спросил он во время следующего тренировочного полета на маленькой Сессне с Паоло Кастелли, – если заклинит руль направления?
– Буду держать курс элеронами.
– Покажи.
Затем:
– Хорошо, а если элероны застопорит?
– То есть теперь заклинило и руль, и элероны, сэр, или только элероны?
– И то и то, одновременно. Я вывожу из строя руль, а теперь и элероны, ты не можешь ими пользоваться.
Долгое молчание.
– Такого не может случиться.
– А со мной вот случилось. Ящик с инструментами оказался задвинут под педали, а рукав детской курточки, которая прицепилась на земле, втянуло в проводку управления элеронами. Вот так я и узнал то, чему сейчас собираюсь тебя научить.
– Не знаю.
– Дверцы, Паоло. Открой дверцы и смотри, что получится.
Ученик открыл дверцу, сражаясь с сильным потоком ветра снаружи.
– Боже правый! Самолет разворачивается!
– Вот именно. Дай-ка мне этой дверцей левый поворот на девяносто, а потом другой направо. Только дверцей.
Ближе к концу урока еще вопрос:
– А что будешь делать, если заклинит руль направления, и руль высоты, и элероны, и триммер, все приборы выйдут из строя и вся радиосвязь, а сектор газа заклинит в положении максимум?
– Тогда… тогда… я использую дверцы, а двигателем буду управлять с помощью регулятора смеси.
– Покажи.
Ученикам не просто давались эти уроки, но, перешагнув страх, они затем уходили с верой в себя и вскоре приходили еще – чтобы узнать больше.
На высоте две тысячи футов Форбс подбирает ручку газа до холостого хода.
– Мисс Каветт, мотор только что опять заглох. Где будете садиться?
Ученица расслабилась, это была ее пятая учебная вынужденная посадка. Все знакомо: инструктор убирает мощность, ученица находит поле поровнее и делает заход, будто под ней взлетно-посадочная полоса. Тот видит, все идет как надо, и опять врубает газ, Сессна набирает высоту.
В этот раз было иначе.
– Вы собираетесь садиться здесь?
– Да, сэр, – сказала она. – На коричневом поле рядом с проселочной дорогой.
