Ознакомительная версия.
Но не тут-то было – что казалось лёгким в мыслях, оказалось трудновыполнимым в реальности. Данный экзамен, для эластичной ткани, был с треском провален. Сколько не пыхтел, не краснел, не старался – два перехвата рук максимум и затем вновь в начало пути. Несостоявшийся соперник Мартина Масари разозлился и решил отомстить (сам не особо понимая кому), методом дёрганья, повисания и раскачивания.
Отомстил.
Старые гвозди не выдержали такого напора и лебёдка оторвалась.
Если бы Павлик жил в кино, а мы являлись зрителями, то тогда, данное происшествие, наблюдали бы, по вот такой вот, монтажной, кадровой последовательности (всё действие в медленном рапиде):
1) Падающая лебёдка.
2) Упавший на пол, вместе с канатом, ребёнок.
3) Падающая лебёдка.
4) Удивлённый ребёнок поднимает взгляд вверх.
5) Падающая лебёдка. (Чему тут удивляться – по совету Альфреда Хичкока нагнетаем саспенс)
6) Глаза ребёнка становятся шире, от испуга.
7) Лебёдка выбивает собою, палочку, которая фиксирует крышку.
8) Освещённое лицо ребёнка, которое постепенно уходит во тьму, из-за того, что крышка, закрываясь, перерезает луч света.
9) Тяжелая крышка, с шумом захлопывается, взметая клубы пыли.
10) Испуганное детское дыхание в темноте.
Всего десять кадров и мы, забыв о плохой погоде за окном, об осточертевшей работе, о невыплаченном кредите, о нахамившем в автобусе мужике, о ссоре с близким человеком и обо всех остальных своих жизненных печалях и невзгодах, уже полностью погружены в происходящее, искренне переживая за Павлика и ожидая его ответное действие на случившееся.
Ошарашенный происшествием и пока еще толком ничего не осознавший, любитель попреувеличивать свои умственные и физические возможности, сидел на холодном земляном полу, машинально сжимая в руке оторванный канат.
Лебёдка, чудом пролетевшая в пятнадцати сантиметрах от головы, лежала рядом. Всего чуть-чуть влево и объект зрительского сопереживания валялся бы сейчас в некрасивой позе, щедро делясь с темнотой, содержимым своей черепной коробки.
Повезло…
Три черты отличали трудовика от остальной педагогической братии – вечное похмелье, ненависть к окружающим, жена директор школы.
Если сложить все составляющие в единое целое, то можно охарактеризовать его систему образования следующим образом – «Да делайте вы что хотите, только по коридорам не шатайтесь и от меня, по возможности, от…сь».
Это ли не истинное ученическое счастье?
Главное вовремя «прижать жопу», если вдруг, по какой-то надобности, Пётр Владимирович выйдет из своей коморки, а в остальное время, можно творить всё, что заблагорассудится активной подростковой душе.
Любимым занятием на уроках труда, у Серёжи с Ваней, была игра в «Метёлочный хоккей». Берётся какой-нибудь обрубок деревяшки, заменяющий шайбу, две метлы на длинных черенках, назначаются, где у кого ворота – ну и в путь. Обычно, в данной забаве, в связи с отсутствием нужного количества инвентаря, участвовало только два человека, но если основательно и заранее подготовиться, то количество игроков можно существенно увеличить. Для этого необходимо зайти в специальную дверь под лестницей, на первом этаже, спуститься в подвал и, пока рабочий класс, там обитающий, не видит, спереть несколько «хозяйственных инструментов, для подметания помещений и территорий от мусора, опавшей листвы и т. п.». Главное, потом, также незаметно их вернуть на место. А то школьные трудяги-работяги хотя и совсем без какого-либо образования, но всё равно – далеко не дураки и от их ладоней хрустел уже не один ветреный, юношеский затылок.
Но сегодня мётлы стояли не тронутые, так как Серёжа и Ваня хотели приготовиться к выпускному вечеру, посвящённому окончанию шестого класса и назначенному на этот четверг.
Чего скрывать, своих одноклассников они недолюбливали оба, один по одним причинам, другой по другим, а вдвоём, по третьим. Но предчувствие каникул, хорошая погода, желание выделиться – сделали своё дело и социальные отщепенцы решили подарить «всем сёстрам по серьгам», а если точнее, по свинцовой медали, которые они выплавили на прошедших выходных, в количестве двадцать одной штуки. И теперь, осталось просверлить в каждой дырочку, для верёвочки, чтоб был способ фиксировать их на шее однокашек, которые естественно обезумят от счастья, получив такие шикарные сувениры.
Подойдя к сверлильному станку и чётко помня завет Петра Владимировича «Если кто к нему полезет без меня, руки на хрен пообрываю!» будущие дарители нажали на кнопку «Вкл».
Сверло завертелось.
Первая дырка, по неопытности, получилась чуть кривовата, вторая уже заметно лучше, третья вновь так себе, четвёртая вообще испортила всю медаль (что ж делать, кто-то останется без подарка и, судя по тому, что Лену Троекурову не любила не только учительница литературы, то, как говорится – хоть к гадалке не ходи), пятая же вышла почти идеальная. Шестой и последующим, появиться уже было не суждено.
В коморке трудовика затих радиоприёмник – верный признак того, что, насквозь пропитый педагог, с желтыми от никотина ногтями, сросшимися бровями, когда-то сломанным носом и болтающейся, мешком, одежде, на очень худощавом теле, скоро выйдет к своим ученикам (хотя, наверняка, он даже не помнит, какой сейчас у него класс, да и в принципе, какая разница?).
Двое выключили станок, шустро спрятали медали за пространство между шкафом с инструментами и стеной, да побежали прижимать пятую точку в соседний класс, предназначенный для теоретических занятий.
Вовремя.
Следом зашел учитель труда, которого видно совсем одолела депрессия, раз решил, в кои-то веки, провести занятие. Он высыпал из пакета, на стол, кучу перепутанных проводов, лампочек трёх цветов (красные, желтые, зелёные) и тумблеров. Объявил, что сейчас будет обучать электричеству и делать схемы светофоров.
Ваня с Серёжей переглянулись – это надолго.
Хотя есть шанс, что вечером, после уроков, Пётр Владимирович забуровится на третий этаж в кабинет обэжиста Александра Ивановича – вдвоём ведь депрессовать веселее.
Один пропитый, другой пробитый.
В голову. Три года назад. В случайной драке. Теперь срывался, но не часто, всего раза три в год, во время обострений. И, слава богу, что лишь однажды, ученики были свидетелями, этих безумных глаз, этой засохшей слюны в уголках рта, этого в кровь обкусанного ногтя на указательном пальце правой руки (почему-то всегда страдал только он один). Да этих страшных, для ещё не подготовленных к взрослой жизни детских умов, рассказов о войне, в которых особое внимание уделялось подробностям участия в боевых действиях самого «Санька».
«И срывая бельё,
И с себя и с неё,
Он кричал ей – Война всё спишет…»[22]
Хотя на самом деле, в силу возраста, в никакой войне обэжист не участвовал, но непоколебимая вера, в уверенном голосе, заставила всех в этом усомниться. Как и усомнится в профпригодности с возможностью далее работать с детьми. Насильно отправили в больницу, пролечился, вернулся, взяли обратно – болезнь болезнью, но из желающих, занять его должность, что-то очередь не выстроилась. А он же тихий, спокойный, порядочный – пусть дальше трудится. Общество поможет, общество направит, общество поддержит в трудную минуту…
Конечно, только если оно само решит, что это необходимо.
Пётр Владимирович не был этим самым «обществом», поэтому не решал за Александра Ивановича, не лез к нему с советами и не пытался очищающим, ярко красным светом, указать на путь истинный. Просто приходил после уроков, раза два в неделю, приносил с собой две литровые банки крепкого чифиру, садился на перекошенный диванчик, в коморке с противогазами и молчал, слушая в ответ такое же молчание.
Идеальный разговор, между не идеальными советскими жителями.
Артель инвалидов.
Увлечённые Серёжа и Ваня, вместе с остальными пятью одноклассниками (в шестом «Б» классе было всего восемь мальчиков, один из которых сейчас болел) с искренней радостью скручивали провода, подсоединяли, по определённой схеме, лампочки и тумблеры, проверяли, загорятся или нет, да и одного ли цвета, да и в нужной ли последовательности, да и в том ли количестве и т. д. и т. п.
Такого интересного урока труда, у ребят не было ни разу за все два года – с тех самых пор, как они перешли в старшие классы и, по кем-то давно установленной образовательной схеме, класс не разделили по половым признакам.
Вопреки ожиданиям друзей, педагоги в тот день не встретились, а медали так и остались лежать спрятанные за шкафом. Ровно через двадцать четыре года, один месяц и три дня, когда пришла пора капитального ремонта в школе, рабочие его отодвинули, нашли несостоявшиеся подарки и, даже не поняв ценность этих предметов, выбросили вместе с остальным хламом.
Ни обэжист, ни трудовик, до этого события уже не дожили.
Ознакомительная версия.
