Это сообщение очень тронуло Дмитрия. Воистину права старая поговорка, утверждающая, что друзья познаются в беде. Сам бы он ни за что в такой ситуации не приехал бы к Полине. А она, узнав, что ему нужна помощь, бросила все дела, взяла на работе отпуск и примчалась, чтобы ухаживать за ним.
Кроме Полины, никто Дмитрия не навещал, но это его не огорчало, да и нисколько не удивляло — трудно было представить, что кто-то из друзей или коллег вдруг поперся бы ради него к черту на рога, куда-то в Саратовскую область. Беспокоило совсем другое — жена и дочь. Диме необходимо было знать, как чувствует себя Надя, пошла ли она на поправку, каковы прогнозы врачей. И даже еще больше, чем состояние жены, его тревожила Кристинка. Действительно ли с дочкой все в порядке? Опомнилась ли она от шока? Как перенесла аварию и ранение родителей? Это ведь и для взрослого человека сильнейший стресс, а она пока еще совсем ребенок, всего-то тринадцать лет…
Сам позвонить дочери Дмитрий никак не мог. Его мобильник, конечно же, пострадал в аварии и остался валяться где-то на дороге около разбитой машины. Дима готов был, несмотря на запреты врачей, встать и дойти до автомата в больничном коридоре, но для звонка в Надину родную деревню требовалась междугородняя карта, да и связаться с тещей было непросто: на всей их улице телефон был только у фельдшерицы, а номера Дмитрий, разумеется, наизусть не помнил. Так что вся надежда оставалась на жену. Дима настойчиво попросил Полину узнать о состоянии Нади, та согласилась, удалилась на некоторое время, оставив его под присмотром молоденькой медсестры, а вернувшись, сообщила, что все в порядке. Ей удалось, задействовав профессиональные связи, найти, в какой больнице находится Надя, и не просто разыскать ее, но и переговорить с ее лечащим врачом. И та сообщила, что состояние Надежды не внушает опасений. Надя пока еще не может ходить из-за перелома, но в остальном чувствует себя хорошо и уверенно идет на поправку. Более того, врач даже рассказала, что для Нади нашли возможность позвонить родственникам, так что о дочери Дима тоже может не беспокоиться, Надежда уверена, что Кристинка в полном порядке. Все это звучало как нельзя более утешительно, так что Дмитрий вздохнул с облегчением.
— Спасибо тебе, Полина, — проговорил он, пытаясь выразить всю свою признательность прикосновением к ее руке. — Ты столько делаешь для меня… Ты даже не представляешь, насколько для меня важно узнать, что с моими девочками все благополучно.
— Не так уж трудно это себе представить, — ответила с невеселой усмешкой Полина и бросила взгляд на часы. — Прими-ка ты таблетки, уже пора.
Время шло и явно работало на него — боли отступали, двигаться с каждым днем становилось все легче. Вскоре Дмитрия перевели из реанимации в обычную палату, но обычной она только называлась, поскольку считалась чуть ли не лучшей в этой больнице — одноместная, недавно отремонтированная, с приличной мебелью и даже телевизором, на котором, правда, транслировали передачи лишь трех каналов, и те шли с помехами. Но все равно для заштатной провинциальной клиники это было неплохо.
— Ты похлопотала о номере люкс? — догадался Дмитрий, первый раз увидев свою новую палату.
— Ну а как ты думаешь? — без особой охоты откликнулась Полина.
Она с утра выглядела озабоченной, хотя и старалась всеми силами это скрыть, и чем дальше, тем больше ее настроение тревожило Диму. Что-то явно не то, что-то произошло… Но что же именно? Может, его состояние не так уж хорошо, как ему хотелось думать? Или Наде неожиданно стало хуже? Или, не дай бог, что-то стряслось с Кристинкой?
— Полина! — не выдержал, наконец, Дмитрий. — Скажи мне, что случилось. Я же вижу, что тебя что-то гнетет. Пожалуйста, расскажи мне все, как есть.
Некоторое время Полина не отвечала. Медленно разложила и расставила его вещи на тумбочке, проверила лекарства, повесила, аккуратно расправив складки, полотенце. А когда стало уже совсем нечего делать, подошла к окну и уставилась долгим взглядом за стекло, на по-летнему пышную зелень деревьев. Дмитрий молча и терпеливо ждал, не торопил ее, хотя это давалось ему нелегко. С каждой минутой он чувствовал, как в душе нарастает и давит скользкой холодной тяжестью мерзкое ощущение тревоги. Было уже однозначно ясно, что молчит Полина не просто так. Явно что-то случилось. Что-то плохое. И, вероятно, очень плохое.
— Да говори же ты, не томи! — Он не выдержал и сорвался на крик.
Полина обернулась к нему. Лицо ее выражало решимость.
— Ну, хорошо… — проговорила она. Ссутулилась, обняла себя за плечи и зашагала туда-сюда, благо размеры палаты это позволяли. — Вернее, хорошего-то как раз ничего нет… Видишь ли, Дима… Я не хотела говорить тебе об этом сейчас, собиралась подождать, пока ты не поправишься… Но завтра побеседовать с тобой придет следователь, и от него ты все равно все узнаешь…
— Ничего не понимаю! Что я должен узнать? Какой следователь? — Дмитрий разволновался не на шутку. Он уже был почти уверен, что услышит сейчас что-то совершенно ужасное.
— Следователь, который ведет дело о нашей… о твоей аварии. Пока ты был в реанимации, его к тебе не пускали, но теперь… — Полина говорила, буквально выдавливая из себя слова. Разговор явно давался ей с трудом, но Диме сейчас не было дела до ее переживаний.
— Да ты скажешь, в чем дело, в конце концов! — крикнул он, привстав на кровати.
— Тише, успокойся! — тоже повысила голос Полина. — И немедленно возьми себя в руки, иначе придется отложить этот разговор.
Ее суровый тон подействовал отрезвляюще. Дмитрий глубоко вздохнул и откинулся на подушку.
— Извини, — пробормотал он. — Я тебя слушаю…
Полина снова подошла к окну, остановилась, отвернулась и заговорила, не глядя на собеседника.
— Я сказала тебе неправду, Дима. Последствия аварии… Они намного серьезнее.
— Надя?.. — уточнил он, отчего-то шепотом.
Полина кивнула, все еще не оборачиваясь.
— С Надей, увы, далеко не так благополучно… Ее действительно вытащили из машины живой и отвезли в больницу со множественными травмами и переломами. Но она… Она не выжила, Дима. Скончалась за день или два до того, как ты пришел в себя.
— А Кристинка?.. — Дмитрий сам не узнал своего голоса. Задал этот вопрос и понял, что спрашивать, в общем-то, уже нет необходимости — он заранее знал ответ. Сам не понимал, откуда, но знал. И не сомневался, что ответ будет ужасный. Что сейчас ему сообщат самую страшную новость из тех, что он когда-либо получал в своей жизни.
У Полины задрожали плечи, но интонация была спокойной, даже слишком спокойной… Какой-то механической, как у автомата.
— Кристина погибла сразу же, на месте аварии. Мгновенно. Она не мучилась.
Она говорила еще что-то, но Дима этого уже не слышал. Внезапно в светлой, ярко освещенной заходящим майским солнцем палате наступил кромешный мрак. Дмитрий снова потерял сознание.
* * *
Очнувшись, Дима почувствовал себя странно, он снова, как и недавно, не мог вспомнить, что действительно происходило с ним в последнее время, а что только привиделось. Было такое ощущение, что Полина сделала ему какой-то укол, но с какой стати она стала бы его колоть? Наверное, ему все-таки это приснилось… Что ж ему опять так плохо? Снова вернулась головная боль… Дима приоткрыл глаза, увидел, что вокруг темно, и вновь опустил веки. Да, ему действительно плохо, очень плохо. Но это не просто физическое недомогание, его угнетает что-то еще, что-то ужасное, что произошло совсем недавно… И произошло здесь, в больнице. Больница… Полина… Авария… Ну, конечно же, авария! Авария, в которой погибли Надя и Кристинка. Именно это и сказала ему вчера Полина.
Страшное воспоминание навалилось тяжелым душным одеялом, парализовав, казалось, и сознание, и тело. Разум отказывался верить в слова Полины, и чувств тоже не было никаких, одна тупая опустошенность. Дима не знал, сколько времени пролежал вот так, в темноте, не шевелясь, с зажмуренными глазами, пытаясь свыкнуться с мыслью, что его близких больше нет. Но это оказалось совершенно невозможно.
В памяти отрывочно, словно в калейдоскопе, всплывали и тонули яркие картинки его семейной жизни. Смешное, красненькое и сморщенное личико спящей дочки, утопающее в кружевах конверта для новорожденных — именно такой он впервые увидел Кристинку, когда ему, новоиспеченному молодому папаше, торжественно вручили в вестибюле роддома атласный розовый сверток. Шепот Нади в полумраке в ту новогоднюю ночь, когда они впервые оказались в постели. В комнате холодно, на окнах морозные узоры, а им жарко не столько от старого одеяла, сколько от объятий… Вкус копченой рыбы на кусочке серого хлеба, которым Надя как-то угостила его в перерыве между институтскими занятиями… Прохладный и дождливый день первого сентября, в который они с Надей впервые вели в школу светящуюся от гордости и радости дочку в новеньком красном платье и с огромными белыми бантами на тоненьких русых хвостиках. Волосы у Кристинки всегда были жидковаты, как у матери, и она упорно не хотела стричься, потому что длинные волосы — это модно. Надя ее несколько раз уговаривала сделать стрижку, но Кристина ни в какую не соглашалась. Она иногда бывает очень упрямой, его дочь. Вернее, бывала упрямой. А теперь ее больше нет. И Нади нет. Они больше никогда не вернутся к нему, никогда не заговорят с ним. Он больше никогда не увидит их, во всяком случае, живыми. Хотя, наверное, и мертвыми тоже. Полина говорила, что он долго был в коме, так что Надю и Кристинку, наверное, уже успели похоронить. Их, таких живых, родных и милых — похоронить. Положить в деревянные ящики и закопать в холодную землю. Не выдержав этой мысли, Дмитрий застонал, сжав зубы, и разом нарушил этим звуком ночную тишину палаты. Вспыхнул свет, Полина подбежала к нему. Дмитрий плохо помнил, что было дальше. Кажется, он плакал, может быть, кричал… И точно — теперь Дмитрий уже не сомневался в этом — Полина сделала ему какой-то укол. После чего он вновь провалился в забытье.
