— В каком смысле?
— Сейчас объясню. Ты знаешь маму?
— Чью маму?
— Мою маму.
— Да, конечно. Я думал, ты спрашиваешь о его маме.
— У него нет мамы. Он живет с отцом, одним из крупнейших театральных деятелей в Америке. Я познакомилась с ним на вечеринке.
— С отцом?
— Да, с отцом.
— Не с мальчиком?
— Нет, не с мальчиком.
— Тогда понятно. Продолжай.
— Ну вот, мама — моя мама — написала пьесу по одному из своих романов, и, когда я встретила отца — театрального деятеля, — я, между нами, произвела на него потрясающее впечатление, и поэтому сказала себе: «А почему бы нет?»
— Что «почему бы нет»?
— Почему бы не всучить ему пьесу мамы?
— Твоей мамы?
— Да, именно моей, а не его мамы. У него, как и у ребёнка, нет мамы.
— Странное совпадение. Должно быть, это у них наследственное, что?
— Видишь ли, Берти, так получилось, что я сейчас не слишком высоко котируюсь в нашей семье. Совсем недавно я вдребезги разбила машину, ну, в общем, по разным причинам мама не совсем мной довольна. Вот я и подумала, что у меня появился шанс уладить с ней отношения. Я ворковала со стариком Блуменфилдом…
— Это имя кажется мне знакомым.
— О да, он большой человек в Америке. Приехал в Лондон, чтобы присмотреться и, быть может, купить несколько пьес. Поэтому я ворковала с ним до тех пор, пока мне не удалось упросить его послушать мамину пьесу. Он согласился, и я договорилась, что прочту ему этот шедевр после ленча.
— Ты собираешься читать пьесу твоей мамы здесь? — спросил я, бледнея.
— Да.
— Боже великий!
— Я тебя понимаю. Вообще-то, конечно, пьеса довольно занудная. Но мне кажется, дело выгорит. Всё зависит от того, понравится ли она ребёнку. Понимаешь, старик Блуменфилд, непонятно почему, всегда полагается на его мнение. Я думаю, он считает, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя…
Я громко вскрикнул, и Дживз, вошедший в гостиную с коктейлями, укоризненно на меня посмотрел. Я вспомнил.
— Дживз!
— Сэр?
— Ты помнишь, когда мы были в Нью-Йорке, нам довелось иметь дело с таким круглолицым ребёнком по имени Блуменфилд? Он ещё отвадил Сирила Бассингтон-Бассингтона от театра?
— Очень живо помню, сэр.
— Тогда приготовься выслушать пренеприятнейшее известие. Он придёт к нам на ленч.
— Вот как, сэр?
— Я рад, что ты в состоянии говорить столь небрежным тоном. Я видел этого мерзопакостного мальчишку всего несколько минут, но, не стану скрывать, перспектива снова с ним встретиться заставляет меня дрожать как осиновый лист.
— Вот как, сэр?
— Прекрати твердить «Вот как, сэр?» Ты наблюдал этого сорванца в действии, и тебе прекрасно известно, на что он способен. Ребёнок заявил Сирилу Бассингтон-Бассингтону, парню, которому он не был даже представлен, что у него лицо как у дохлой рыбины. И заметь, с начала их знакомства не прошло и тридцати секунд. Я честно тебя предупреждаю, если он скажет, что у меня лицо как у дохлой рыбины, я сверну ему шею.
— Берти! — вскричала девица Уикхэм, разволновавшись, дальше некуда.
— Сверну ему шею на другую сторону, и глазом не моргну.
— Ты спутаешь мне все карты.
— Ну и пусть! У нас, Вустеров, своя гордость.
— Возможно, молодой джентльмен не обратит внимания, что у вас лицо как у дохлой рыбины, сэр, — предположил Дживз.
— Тогда другое дело.
— Но мы не можем рисковать, — сказала Бобби. — Возможно, это будет первое, на что он обратит внимание.
— В таком случае, мисс, — заметил Дживз, — мистеру Вустеру лучше не присутствовать на ленче.
Я просиял. Толковый малый, как всегда, нашёл единственный выход из создавшегося положения.
— Но мистеру Блуменфилду это покажется странным.
— Объясни ему, что я человек эксцентричный. Скажи, что я подвержен частой смене настроений и не могу находиться в присутствии людей. В общем, наври, что хочешь.
— Он оскорбится.
— Он оскорбится куда больше, если я отстегаю его сына ремнём по одному месту.
— Мне кажется, так будет лучше всего, мисс.
— Ох, ну хорошо, — сдалась Бобби. — Делай, как знаешь. Но я хотела, чтобы ты слушал мамину пьесу и восхищался в удачных местах.
— Нет там никаких удачных мест. — И с этими словами я кинулся в прихожую, нахлобучил на себя шляпу и выскочил на улицу как раз в тот момент, когда у дверей дома остановилась машина, из которой вышли папаша Блуменфилд и его отпрыск. У меня сильно заколотилось сердце, когда я понял, что мальчишка меня узнал.
— Привет! — сказал он.
— Привет! — буркнул я.
— Куда это ты собрался? — спросил ребёнок.
— Ха, ха! — ответил я и умотал в мгновение ока.
* * *
Заказав себе ленч в «Трутне», я плотно поел и довольно долго сидел за столиком, смакуя кофе и куря сигареты. В четыре часа я решил, что пора возвращаться домой, но, чтобы не рисковать, сначала позвонил Дживзу.
— Горизонт очистился, Дживз.
— Да, сэр.
— Блуменфилда-младшего нет поблизости?
— Нет, сэр.
— Он случайно не спрятался в шкафу или под диваном?
— Нет, сэр.
— Ну, и как всё прошло?
— Мне кажется, вполне удовлетворительно, сэр.
— Обсуждали, почему меня не было?
— Я думаю, мистер Блуменфилд и юный господин Блуменфилд были несколько удивлены вашим отсутствием, сэр. Очевидно, они встретили вас, когда вы выходили из дома.
— Совершенно верно. Неловко получилось, Дживз. Ребёнок хотел со мной поговорить, но я глухо рассмеялся и пролетел мимо него не останавливаясь. Они говорили что-нибудь по этому поводу?
— Да, сэр. Юный господин Блуменфилд не преминул выразить своё мнение.
— Что он сказал?
— Точно не помню, сэр, но он сравнил вас с кукушкой.
— С кукушкой?
— Да, сэр. Он предположил, что вы значительно уступаете птице в умственном развитии.
— Вот как? Теперь ты понимаешь, как я был прав, что ушёл? Если б он ляпнул что-нибудь и этом роде мне в лицо, я взялся бы за ремень не задумываясь. Ты очень вовремя предложил мне не присутствовать на ленче.
— Благодарю вас, сэр.
— Слава богу, теперь я могу вернуться домой.
— Вас не затруднит, сэр, сначала позвонить мисс Уикхэм? Она настоятельно просила меня передать, чтобы вы немедленно с ней связались.
— Ты имеешь в виду, она хочет, чтобы я ей позвонил?
— Совершенно верно, сэр.
— Нет проблем. Какой у неё телефон?
— Слоан, 8090. Насколько мне известно, это резиденция тёти мисс Уикхэм на Итон-сквер.
Я набрал номер, и вскоре до моих ушей донёсся голос Бобби. Судя по её тону, она была взбудоражена, дальше некуда.
— Алло? Это ты, Берти?
— Собственной персоной. Как дела?
— Замечательно! Всё получилось просто здорово. Ленч был великолепен. Ребёнок слопал столько сладкого, что любая пьеса, — даже пьеса моей мамы, — не могла не показаться ему восхитительной. Я начала читать, пока он ел третье мороженое, чтобы не упустить момента, а он слушал, глядя на меня остекленевшим взглядом, и, когда в конце старик Блуменфилд спросил: «Ну, что скажешь, сынок?», ребёнок с трудом улыбнулся, словно не мог забыть пудинга с вареньем, и ответил: «О'кэй, папка», после чего всё пошло как по маслу. Сейчас старик Блуменфилд повёл его в кино, а я должна прийти к ним в «Савой» в пять тридцать, чтобы подписать контракт. Я только что разговаривала с мамой по телефону, и она сказала, у неё нет слов, чтобы выразить своё удовольствие.
— Блеск!
— Я знала, что ты за меня порадуешься. Да, кстати, Берти, я совсем забыла упомянуть об одной маленькой детали. Помнишь, ты когда-то говорил, что нет такой вещи в мире, которую ты для меня не сделал бы?
Из осторожности я задумался, прежде чем ответить. Не стану скрывать, когда-то я выражал свои чувства подобным образом, но это было до эпизода с Тяпой и грелкой, а сейчас я находился в трезвом уме и здравой памяти. Вы ведь понимаете, о чём я говорю. Пламя Любви вспыхивает и гаснет, Разум возвращается на свой трон, и вам больше не хочется бросаться очертя голову с моста, как вы поступили бы в порыве обуревающих вас страстей.
— Что я должен сделать?
— Нет, нет, ты меня не понял, делать тебе ничего не придётся. Я сама всё сделала, и, надеюсь, ты не будешь на меня дуться. Понимаешь, прежде чем я начала читать пьесу, в гостиную вошёл твой пес, абердинский терьер. Ребёнок пришёл от него в полный восторг и сообщил, многозначительно на меня поглядев, что всю жизнь мечтал иметь такую собаку. Естественно, при подобных обстоятельствах я просто вынуждена была ответить: «Она твоя».
Я покачнулся.
— Ты… ты… что ты сказала?
— Я отдала ему твою собаку. Я знала, ты не станешь возражать. Видишь ли, мне необходимо было ублажить его. Если б я ему отказала, он разъярился бы, и тогда от пудинга с вареньем и всего прочего не было бы никакого толку. Понимаешь…
Я бросил трубку. Челюсть у меня отвалилась, а глаза, казалось, вылезли из орбит. Опрометью бросившись на улицу, я поймал такси и, влетев в квартиру, первым делом позвал Дживза:
