– Добрый вечер, дамы! Ай-яй-яй, какая незадача. Могу я чем-нибудь помочь? Я доктор.
Парочка уселась на мостовую. Эмма выплюнула деревянный зуб. Изо рта у нее тонкой струйкой сочилась кровь. Обе пригладили волосы, стараясь выглядеть по возможности привлекательнее.
– Такому любезному господину, право, не стоило беспокоиться, – сказала Франни.
– Так, пустяковая размолвка, вот и все, – добавила Эмма.
– Понятно, – сказал таинственный незнакомец. – Что ж, тогда, наверное, мне стоит пойти своей дорогой и позволить двум очаровательным дамам продолжить их… дискуссию.
– Да ладно вам, подождите, сударь. Может быть, прыг-скок, прыг-скок – в нашу щелку ваш сверчок? – предложила Франни.
– Обойдется всего в фунт, – добавила Эмма.
– Ну-ну, – сказал незнакомец, словно обдумывая предложение. – Какая восхитительная возможность… Я так понимаю, купив одну, я получаю вторую в придачу?
Продажные малютки рассмеялись. Франни ткнула Эмму локтем.
– Одну купил – одну в придачу! Вот смех-то! Мне понравилось. А он ничего, забавный, правда?
– Еще и смекалистый, это точно, – сказала Эмма.
Мужчина подошел ближе и словно бы навис над неудачницами, все еще сидевшими на мостовой.
– Однако, дорогие дамы, насчет меня вы немного заблуждаетесь.
– Supériorité des Anglo-Saxons, – произнесла Лиза. – «Сверхчеловек». Машина для убийства.
– Что это у вас там такое, господин хороший? – спросила Франни, увидев, как тот достает что-то тяжелое из своего мешка.
– Я не то чтобы ничего. Я очень даже ничего себе. Во всяком случае, друзья говорят, я тот еще весельчак.
* * *
Придя в себя, Калеб обнаружил, что он сидит, укутанный одеялом, в экипаже. Он замерз, голова раскалывалась. Элизабет, улыбаясь, сидела напротив.
– Ты очнулся, вот и хорошо.
– Куда мы едем? Меня везут в больницу?
– Вряд ли, – хмыкнула Элизабет.
Ощупав свою грудную клетку, Калеб обнаружил болезненное место, однако дырки от пули не было.
– Что… Что произошло?
– В тебя стреляли. Ты что, не помнишь?
– Ноя…
– Вот этим. – Лиза протянула ему восковую пулю. – Пустышка. Явно предупреждающий выстрел. А затем ты потерял сознание.
– Я… потерял сознание?
– Как слабонервная барышня. Да еще стукнулся головой об пол. Все, что мы смогли, – это погрузить тебя в коляску.
– Мы? Кто это мы?
– Ату его! – крикнул знакомый голос. – Давай, мочи! Ура! Типпекано и Тайлер тоже![21]
Калеб приподнял голову и разглядел осанистый силуэт на козлах экипажа.
– Вы живы?
– Здоров и крепок как пороховой бочонок с двойным зарядом!
– Что случилось?
– Он вернулся домой, как мы и думали, – сказала Лиза. – Похоже, падение пошло ему на пользу. Оно, можно сказать, расширило его словарный запас.
– Что бы ни было, лишь бы потешить ваше воображение, дорогая! – воскликнул Тедди.
– Нет, Лиза, что случилось до того? Я там что-то такое сказал…
– О, я была и вправду польщена. Если слышишь подобное от большого сильного мужчины вроде тебя, это что-нибудь да значит. Я себя чувствую в полной безопасности – ну разве что Щегольская Бригада вооружится пробковыми ружьями.
– Очень смешно. – Калеб похлопал себя по ногам. – А где моя мобила?
Лиза пнула сундук, стоявший у ее ног.
– Я попросила Тедди притащить его. Мне подумалось, ты захочешь связаться с участком, чтобы они прислали пару человек для моей защиты – на случай, если ты опять свалишься на меня в обмороке.
Не обращая внимания на Лизу, Калеб крутил ручку автоответчика. Витки телеграфной ленты выползали ему в руки. Закончив читать сообщения, он сказал:
– Мы опоздали. Произошло еще убийство. Или, правильнее сказать, убийства. – Он помедлил. – Нет, серьезно, как правильнее – убийство или убийства?
Глава 5
В коей автор сталкивается с причудливым видением, которое способствует – если такое возможно – углублению тайны
25 августа 1882 года
Дорогой дневник!
Рука, что делает запись этим вечером, ужасно слаба, поскольку последние двадцать четыре часа ураганом закрутили меня, и теперь я выжата как лимон, а голова идет кругом. И все-таки я чувствую себя обязанной заранее скромно принести свои извинения за последующий текст, поскольку, боюсь, он не дотянет до моего обычного артистизма. Молю только, чтобы это не оказалось губительным для моего положения в тех кругах, которые частенько посещает ваша покорная слуга.
– О чем это она, черт возьми? – спросил Венделл.
– Не знаю, – ответил я. – Думаю, это просто тогдашняя манера вести дневник.
– Она все это пишет вечером перед сном?
– Нуда.
– Ничего себе она выражается, прямо какой-то словесный поток!
– Видишь ли, были иные времена. Люди больше внимания уделяли языку.
– Ага, со всякими выкрутасами и прочей фигней.
День начался как обычно. Я с удовольствием позавтракала чашкой инжира с теплым рисовым йогуртом в своем номере каирской гостиницы «Герб Каира» и приготовилась еще один день копаться в пыли вместе с лордом Карнарвоном. (Какой же он зануда! Такое впечатление, что у него промеж ног нет ничего примечательного. Не то что этот душка Говард Картер, с которым я бы не отказалась сами-знаете-от-чего!)
В десять утра портье (прелесть!!! но ростом не вышел; не мой тип) принес почту, и вот тогда-то я и обнаружила послание от одного давно забытого «знакомого». Это было предупреждение. Несколько жизней находились в опасности, и мне предлагалось держаться подальше. Ну это вряд ли! Я воспользовалась первой же возможностью попасть в Штаты и оказалась – вряд ли случайно – рядом с Т.Р. и моим давним другом Калебом. (Думаю, дневник, ты его помнишь, а?)
– Все это нам уже известно.
– Нет, здесь есть и кое-что новенькое, – сказал я. – Ее предупредили. В Каире она получила письмо с неким предостережением. Вот почему она вернулась. Вдобавок она закавычила слово «знакомый». Любопытно.
– Почему бы ей тогда просто не рассказать, в чем дело?
– Я не уверен, что она в точности это знает. Однако она явно что-то скрывает от Калеба.
– Ладно, я уже опаздываю. Мне надо в Инглиштаун, в Нью-Джерси, на ипподром.
После ухода Венделла я еще часа три слонялся по квартире, обдумывая странную запись в дневнике Лизы. Квартиры в «Дакоте» огромные, и там часами можно бродить, не заходя дважды в одну и ту же комнату. Я услышал, как в своей студии звукозаписи Йоко пустила петуха, и мое давление подскочило, едва не сорвав крышу. Тогда я заварил себе ромашковый чай и вытащил из шкафа клетчатый плед моей бывшей жены.
В последнее время я обнаружил, что одежда моей бывшей супруги оказывает на меня чрезвычайно благотворное (в смысле успокоения) действие. Поэтому я натянул ее юбку и лакированные лодочки, после чего устроился в кресле, прихватив чашку с чаем и дневники Лизы и Калеба.
Мне вдруг пришло в голову, что в моем распоряжении оказалось нечто из прошлого, реальное и осязаемое. Нечто, чего касались и о чем пеклись Лиза и Калеб. Я вспомнил слова Йоко про яблоко и покрылся мурашками. «Неужто они посылали мне сообщение из могилы?»
И тут меня пробило: Калеб и Лиза были настоящими! Они жили и любили больше сотни лет назад, но они были реальными! Это вам не какие-то вымышленные персонажи из дешевого, не стоящего затраченных на него денег дрянного романа, написанного третьеразрядным актеришкой, возомнившим себя писателем. Нет, они состояли из живой плоти, и крови, и костей (и волос!). Они, скорее всего, ходили по тем же улицам, что хожу сейчас я, а может, даже посещали «Дакоту», поскольку она как стояла в их времена, так и осталась стоять на том же месте.
Мне стало любопытно: смогли бы мы подружиться, или они сочли бы меня болваном? После тщательного рассмотрения данного вопроса я решил, что мы трое стали бы просто распрекрасными друзьями (именно это от меня и было бы нужно Лизе).
В какой-то миг очертания комнаты стали нечеткими, словно при затемнении в телефильме, и мне показалось, что я очутился в девятнадцатом веке. Во всяком случае, он был так близко, что мне даже почудился запах немытых тел. Затем вернулась привычная обстановка «Дакоты».
Я ощутил новый порыв страсти. Мне больше прежнего захотелось раскрыть дело Крушителя. Более того, теперь мне хотелось помочь моим друзьям из девятнадцатого века разгадать эту шараду.
Я решил, что еще немного почитаю, потом лягу спать, а продолжу утром, на свежую голову.
Но в это мгновение – прямо как в кино – из дневника Спенсера выпал поблекший дагерротип с надписью: «Главный подозреваемый». Я поднял его и посмотрел на изображенное там лицо. И лицо это потом всю ночь не давало мне покоя.
