Нам позвонила наша знакомая Сьюзен Бердон и сказала, что к ней из города приехали погостить родители, а ее мать слыла большой почитательницей Нортона. Сьюзен спрашивала, не мог бы я привезти кота, чтобы они с ним повидались.
Разумеется, я согласился. Всегда радовался, если Нортону выпадал случай повстречаться и поприветствовать своих истинных поклонников. Поэтому сказал Сьюзен, что через полчаса мы втроем будем у них.
Как и обещали, мы через пятнадцать минут после звонка нашей приятельницы выехали из дома, но забыли одну маленькую деталь. Именно в эти выходные в наши края приехал президент Клинтон с супругой — поддержать кампанию по сбору средств, встретиться и поболтать с друзьями, людей посмотреть, себя показать. Стоило мне повернуть направо на Скаттлхоул-роуд, которая ведет из Саг-Харбора в Уотермилл, как в сотне ярдов перед нами возникло скопление полицейских, барьеры и автомобили с проблесковыми огнями. Я сразу вспомнил сообщение в местной газете, что в этот день президент играет в гольф в Атлантик-кантри-клаб, который находится в миле впереди на улице, куда я повернул. Один из полицейских дал знак остановиться на обочине и сказал, что дальше ехать нельзя. Я попробовал возражать, объяснил, что нам всего-то и нужно одолеть одну-единственную жалкую милю, но он сочувственно покачал головой — ничего не выйдет. Я спросил, сколько придется ждать? Он пожал плечами, словно давая понять: «Кто ж его знает, старина, когда кончатся все восемнадцать лунок».
Мы прождали у бровки с полчаса и вдруг увидели направляющийся в нашу сторону кортеж машин. Вышли все втроем, и я поднял Нортона как можно выше, чтобы он мог своими глазами увидеть проносящуюся мимо историю. Я тешил себя надеждой, что, кроме людей, в машине находится кот Сокс — любимец семьи президента. Слушайте, не один же я путешествую с котом — вот бы был великий момент из кошачьей жизни!
К сожалению, Сокса мы не заметили. И я не дал бы голову на отсечение, что видели президента с женой — уж слишком быстро промелькнули лимузины. Но мне показалось, что я все же разглядел Билла Клинтона, который смотрел из окна на хорошо одетую, скучающую женщину, какого-то нетерпеливого, неряшливого хлыща в джинсах и майке и поднятого в воздух маленького серого кота, пытающегося понять, отчего на улице такая суета. И еще мне показалось, я уловил на лице президента знакомое выражение. Такое я уже однажды видел.
На лице Марчелло Мастроянни…
Как-то летом случилась и менее удачная встреча со знаменитостью. Для нас-то с Нортоном она стала развлечением. А вот у других вызвала разочарование.
ФСЖ — важная, хорошо отлаженная организация на Лонг-Айленде. Аббревиатура ФСЖ расшифровывается как Фонд спасения животных, который проделывает полезную для самых разных зверушек работу. На Лонг-Айленде имеется большой приют для бродячих кошек и собак. Есть сотрудники, которые ежедневно приходят и играют с животными. Есть трогательная до слез зона изоляции кошек, больных лейкемией, — кстати, с больными животными тоже каждый день играют. Для брошенных, потерявшихся и бездомных четвероногих постоянно подыскивают массу новых домов. Каждое лето фонд проводит кампанию по сбору средств. В тот год она приняла форму теннисного турнира знаменитостей. Играли актеры, журналисты, телеведущие, известные рестораторы и бизнесмены.
А еще я.
Да, эти игроки были не самыми знаменитыми людьми в обществе тех дней. Но даже по самым скромным стандартам я выбивался из их числа как лицо совершенно неизвестное. Зато для ФСЖ был богом. Однако фонд меня боготворил. Я участвовал во многих начинаниях ФСЖ, несколько раз подписывал книги, и Нортон был почитаемой фигурой в организации. Поэтому там решили, что моя репутация позволяет мне принять участие в матчах по сбору средств.
Мероприятие проходило так: десять-двенадцать щедрых и, главное, богатых любителей животных предоставляли свои великолепные саутгемптонские усадьбы (и, что самое важное, свои великолепные теннисные корты), где любой желающий раскошелиться мог сыграть один на один или в паре со знаменитостями. Затем знаменитости, работники фонда и жертвователи собирались на одной из вилл перекусить и потусоваться.
Мне достался грандиозный дом. Моих бы в один его холл вошло два или три. Деморализовало даже не то, что этот гостевой дом был больше и красивее моего (это уж ладно). Больше и красивее был даже теннисный домик — по их меркам хибара, где держали ракетки и мячи. В главном доме был бассейн, в гостевом тоже был бассейн. Хозяева владели личным пляжем на берегу лужи, которую я привык называть Атлантическим океаном. Для информации: через несколько месяцев после описываемых событий мы с Дженис узнали, что этот дом выставлен на продажу на «Сотбис». Запрашиваемая цена составляла шестнадцать миллионов зеленых! Не представляю, чем зарабатывал на жизнь его хозяин, но определил, что ему около шестидесяти лет, а его картинно-эффектной жене не перевалило и за тридцать. И помню: когда попросил у мадам разрешения позвонить, она поинтересовалась, это местный звонок или междугородний. Я подумал, не предложить ли ей четверть доллара, но, бормоча про себя самое крепкое ругательство, которое мог себе позволить, решил отложить разговор до возвращения домой. Вот как надо экономить: четверть доллара здесь, четверть доллара там — глядишь, и наберется на особняк стоимостью шестнадцать миллионов долларов.
Неловкие моменты этим не ограничились. Первый возник во время игры. Дженис и Нортон, разумеется, присутствовали: ФСЖ прислал моему коту отдельное приглашение. Но меня не предупредили, что будут зрители. Их пригласили в качестве гостей, и они явились. Человек тридцать-сорок сидели на открытой трибуне (да-да, этот домашний теннисный корт был оборудован трибуной), и их единственным занятием было смотреть игру.
Я собрался как мог. Сказал себе: ну и пусть смотрят. Тоже мне проблема. Я хороший теннисист, очень хороший теннисист. Только надо взять себя в руки. Впрыснуть в старые жилы ледяной водицы и успокоиться. Да и так ли хорош мой противник? Не намного лучше меня. Я вспомнил, как игравший за сан-францисских «Фортинайнерз» Джо Монтана на последней минуте пробежал девяносто ярдов и принес команде победный тачдаун. Вспомнил игру Мариано Риверы в последних иннингах и три его точных питча подряд. Майкла Джордана, чей бросок по кольцу с дальней дистанции принес команде победу в плей-офф, когда на табло уже почти не оставалось времени. Вот о чем я думал. Но играл, к сожалению, как Билл Бакнер, пропустивший легкий мяч в десятом иннинге шестой игры чемпионата США 1986 года. Я не мог противостоять противнику, который некогда выступал профессионально. Все происходило так: он подавал, я слышал звук — словно свист ракеты. Оборачивался и видел мяч, по которому собирался ударить, уже позади себя. Очередное очко не в мою пользу. Когда наставала очередь подавать мне, я либо бил в сетку, либо точно на заднюю линию и тогда — пс-с-с… — тот же звук, и мяч опять оказывался у меня за спиной. После первого сета противник был бодр и свеж, а я являл собой жалкое зрелище.
Но это было не самое худшее (хотя для Дженис и Нортона хуже и быть не могло. Дженис рассказала, что, посмотрев с трибуны несколько геймов, Нортон забрался в свою сумку и больше не вылезал — он был совершенно обескуражен тем, как я представлял его на турнире). Самый унизительный момент настал за ленчем, когда игра была окончена. Я немного справился со своим теннисным позором и сел с группой пожевать сандвичи. Нортон тоже, преодолев стыд, устроился с нами. За столом явно царило недовольство, и наконец я услышал, как одна из женщин заявила:
— Заплатили такие деньги и не получили никого из знаменитостей.
Сначала мне захотелось, не отвечая, по-тихому слинять. Но нет, потянуло открыть рот. Я побекал, помекал и, набравшись смелости, заявил:
— Так ведь это я знаменитость.
Но женщина не успокоилась и, окинув меня взглядом с ног до головы и убедившись, что ничего не пропустила, произнесла слова, которые будут вечно звучать в моих ушах:
— А кто, черт возьми, вы такой?
Я добросовестно рассказал о своих книгах, о чем пишу, о Нортоне. Даже попробовал вытолкнуть кота на середину, чтобы все увидели, какой он неотразимый. Напрасно — никто не обратил внимания. Им требовалась кинозвезда, а не чокнутый писатель с жалким на вид котом.
К этому моменту выражение на мордочке Нортона не оставляло сомнений: «Приплыли, — думал он. — Сначала мне пришлось смотреть, как молодой хлыщ размазывал тебя по теннисному корту, а сейчас терпеть еще и это!»
Взглянув на Дженис, я догадался, что ее мысли развиваются в том же направлении. В середине дня мы почувствовали, что можно изящно свалить, и, с радостью покинув мир миллионеров Саутгемптона, оказались в своем меньше теннисного домика жилище.
