— Битл, если что надо… — говорит он взволнованно. — Ты меня не первый день знаешь. Только шепни — сделаю в лучшем виде. Да я за тебя… да я…
Ну наконец-то! Битл удовлетворенно вздыхает. Приятно, когда все идет согласно сценарию, даже в мелочах. Он без труда выдавливает слезу и поворачивается к своей верной кукле.
— Спасибо, Роман… — голос слегка подводит министра, но он справляется с нахлынувшими чувствами. — Я никогда в тебе не сомневался.
Битл промокает салфеткой уголок глаза и снова наклоняется поближе к внимательному Ромке.
— Я уже обсуждал это дело с Боссом. Ситуация очень опасная, даже критическая. Но кризис — всего лишь палка о двух концах. Дубинка. Дуракам этой дубинкой обычно бьют по спине, а то и втыкают в деликатное место по самые уши. — Битл хитро ухмыляется. — Но умные… умные успевают вовремя перехватить палку и сделать дураками своих противников. Главное — тайминг. Всего-то и требуется оказаться в нужном месте в нужное время, хотя бы на шаг раньше врага.
— Но как? — шепчет Ромка. — Ты ведь сам говоришь, что твердой информации нету. Ничего не известно: ни место, ни время, ни конкретные исполнители… Или я чего-то не знаю?
— Нет-нет, ты прав. Все это неизвестно. Но, подумай сам, зачем нам вникать в детали чужого плана, если можно просто опередить их?
— Опередить?
— Ну да! Мы как бы пойдем по их же сценарию, только на шаг раньше. Сами инсценируем покушение — конечно, неудачное, сами отменяем выборы, сами вводим чрезвычайное положение… Ну а дальше — хлоп!
Осклабившись, Битл хлопает ладонью по столику, как будто прихлопывая залетевшую из телевизора муху. Ромка восторженно трясет головой. Он явно впечатлен.
— Здорово… И когда же?
— Скоро, Рома, скоро. Скорее, чем ты думаешь… Все уже почти готово. Осталось только организовать как следует…
Битл делает своей кукле знак придвинуться вплотную и что-то долго шепчет в незамедлительно подставленное чуткое Ромкино ухо.
* * *
В «Йокнапатофе» колышется дымный слоистый полумрак. В «Йокнапатофе» тревожно щелкает челюстью бармен по прозвищу Крокодил Гена. Он в сотый раз проводит полотенцем по чистой блестящей стойке.
— Шайя, — вполголоса говорит он, останавливаясь перед клиентом. — Шел бы ты домой, а? На сегодня достаточно.
Шайя с третьей попытки поднимает к нему тяжелую взлохмаченную голову, а затем еще некоторое время фокусирует взгляд. Сфокусировавшись, взгляд выражает удивление и радость узнавания.
— Ба!.. Да это ж Гена! Гена, бревнышко мое болотное…
— Иди домой, парень, — терпеливо повторяет Гена. — Ив уже наверняка беспокоится.
Шайя вяло машет рукой, отгоняя последний довод бармена, как случайную муху.
— Женщина всегда беспокоится… Вот скажи, Гена, ты когда-нибудь встречал женщину, которая бы не беспокоилась? Нет, ты скажи, скажи… только сначала подумай, чтоб ненароком не ошибиться. Вспомни их всех, начиная с мамы и кончая той шустренькой крокодилицей, что заигрывала с тобой позавчера. Ну?
Наморщив неширокий лоб, Гена делает честное мыслительное усилие. По всему выходит, что Шайя прав. Он всегда прав, этот Шайя. Поди поспорь с таким.
— Ну?
— Ну… похоже на то… — неохотно соглашается бармен.
— Вот видишь, — вздыхает Шайя. — А знаешь, почему? Ты бы, кстати, налил мне еще порцайку.
— Почему? — поспешно интересуется Гена, игнорируя последнюю Шайину фразу. Пусть лучше трындит, чем пьет.
— А потому, брат Геннадий, что женщины — существа циклические. Они живут, как по кругу ходят. У них даже организм соответствующий, сам знаешь. Ну, месячные и тому подобное. Понял?
Гена озадаченно приподнимает верхнюю челюсть, отчего становится еще больше похож на аллигатора, греющего спину на песчаной отмели. Кажется, что вот-вот к нему слетит поковыряться в зубах специальная крокодилья птичка.
— Не понял… — расстраивается Шайя. — Но я тебе, так и быть, объясню. Вот тридцать граммчиков выпью и объясню. Налей, Геша, не будь гадом.
— Ну уж нет! Даже не проси! — Гена решительно захлопывает пасть, мотает мордой из стороны в сторону и даже делает шаг назад для пущей убедительности. — Домой тебе надо, Шайя, домой…
— Экая вредная рептилия! — Шайя поникает головой. — Луизианский людоед. Тварь первобытная.
— Завтра сам же мне спасибо скажешь, — говорит бармен. Он уязвлен Шайиной грубостью, но нисколько не сомневается в своей правоте. Клиентов следует беречь, особенно постоянных. Гена обводит взглядом полупустой бар и, убедившись, что никто не нуждается в его услугах, возвращается к Шайе и встряхивает его за плечо. Пусть лучше трындит, чем молчит. Когда пьяный клиент трындит, то градусы у него перерабатываются в слова. А когда молчит, то градусы, не находя выхода, отравляют организм. А организм у клиента один, его жалеть надо. Особенно, когда клиент постоянный.
— Эй, Шайя!
— Чего тебе, мучитель?
— Расскажи, а?
— Чего тебе рассказать?
— Ну, про женское беспокойство.
— А нальешь?
— Налью. Но завтра. Зато за счет заведения. Идет?
Шайя смотрит на Гену, напряженно взвешивая «за» и «против». Его внутренние весы никак не могут поймать баланс, стрелка двоится, чашки колеблются, а вместе с ними колеблется и сам Шайя.
— Ладно, — сдается он наконец, и Гена звонко щелкает пастью, что на языке крокодилов означает улыбку облегчения. — Завтра триста граммов с тебя.
— Пятьдесят.
— Двести.
— Сто, и на сегодня ты завязываешь.
Они завершают переговоры крепким мужским рукопожатием. Теперь цель достигнута, и Гена мог бы заняться другими делами. Рассказ о связи женского беспокойства с женскими циклами интересует его не больше позавчерашней пивной пены. Проблема в том, что неудобно демонстрировать это сейчас, сразу же после заключения договора. Шайя может обидеться и расторгнуть с таким трудом достигнутое соглашение. Гена с надеждой вглядывается в зал. Увы, другим клиентам, как назло, ничего не требуется. Он вздыхает и смиряется. Такова уж злая барменская судьба — выслушивать всякую хреномуть. Говорят, в Америке за это психодокторам большие деньги платят. Эх… так то в Америке, а то тут, в баре. Тут трындеж идет за бесплатно. А почему, собственно говоря?
— Слушай, так уж и быть, — снисходительно произносит Шайя. Он даже не смотрит на своего собеседника и потому совершенно не в курсе сложных вопросов, которые занимают Гену в настоящий момент. Шайя смотрит на отражение своего бледного и пьяного лица в зеркале бара, мошеннически удваивающем количество наличной выпивки. Мошеннически удваивающем Шайю, как будто этому миру мало одного такого. — Так уж и быть, научу. Ты, Гена, хоть и крокодил, но хороший. Друг чебурашек. Я тебя, Гена, люблю.
Он икает и морщится. Гена терпеливо ждет.
— Шайя, браток, — говорит он с надеждой. — Шел бы ты домой. Завтра расскажешь.
— Э-э, нет… — Шайя выдергивает правую руку из-под левой и, воздев указательный палец, принимается грозить своему отражению. — Договор есть договор.
Он приостанавливается, словно собираясь с мыслями.
— Женщины, дорогой Геннадий, живут циклами. По кругу, то есть. Как бы это так объяснить, чтобы даже ты понял?.. Ну смотри: представь себе существо, которое все время бегает по кругу. Представил? Белка в колесе или водомерка какая-нибудь или, скажем, мошка… есть такие маленькие мошки, так они всю дорогу на одном месте телепаются. Ты их ладонью шуганешь, а они — будто ничего не случилось, продолжают себе кружиться: вверх — вниз, вверх — вниз… Видел таких?
Бармен неуверенно кивает, берет кристально чистый стакан и начинает протирать. Перед его внутренним взором покачивается виденная в кино картинка американского «психодоктора» в кресле и пациента на кушетке, и горечь от несправедливости мира переполняет бедную крокодилью душу.
— Ну вот, — продолжает Шайя. — Но что значит «по кругу», Гена? А? Что это значит? Это значит: на месте. На месте! Со стороны кажется, что эти мошки находятся в непрерывном движении, но на самом деле они только и делают, что дергаются вокруг одной и той же точки. Что скажешь?
Гена молчит, поглощенный протиранием стакана, и Шайе приходится отвечать самому.
— Ты скажешь: «Ну и пусть себе крутятся на одном и том же месте. Может, им так лучше. Может, им так нравится.» Да кто же спорит? Конечно, лучше. Конечно, нравится. Но ты представь себе, что такая мошка встречается с другой, а та, другая, наоборот, любит летать по прямой. Или по кривой, неважно, — главное, что не по кругу. И представь, что они подружились, эти две мошки. Представил?
Гена ставит стакан на полку и тянется за следующим.
— Подружились, посидели, пожужжали… а что потом? — Шайя в недоумении разводит руками. — Что потом, я тебя спрашиваю? Потом надо лететь дальше. Но летают-то они по-разному! И вот вторая мошка улетает по прямой или по кривой, или зигзагом, или еще как, а первая остается на месте. Остается, потому что иначе не может! Как, по-твоему, будет она беспокоиться или нет?
