– Сейчас мы им врежем! – прошептал Жоз.
Я вообще-то не собирался “врезать”.
– Кому? – пробормотал я.
– А кому и всегда! – проговорил Жоз азартно. – Только впервые это нормально называется: Долина играет против Гор!
– …Футбол, что ли? – проговорил я.
– Ну… как тогда было – битва гладиаторов, – блеснул эрудицией
Петр. – Или – львы рвут христиан!
– А я, что ли, жертва?
– Наоборот. Ты – торжественная часть. Ну, давай, только по-быстрому! – Жоз трясся от нетерпения.
Так вот откуда оно, скопление народа! Битва гладиаторов… Футбол!
Ну, тогда-то энтузиазм их понятен.
Все вдруг удалилось куда-то. Глуше доносилось. Или отключалась ссыхаемая голова? Глухо донеслась до меня сбивчивая речь
Ездунова – мол, совесть порой нам подсказывает, что ее как бы нет, но на самом деле, если глянуть поглубже, врасплох ее застать, то она как бы есть.
– Во резину тянет! – нетерпеливо шептал Жоз.
– …И вот она, совесть ходячая, – перед вами! – ухватил ускользнувшую было нить Ездунов.
Глухие (сквозь “вафлю” полотенца?)… да нет, сами по себе слабые аплодисменты. Футбола все ждут! А митинги уже остоюбилеили всем!
Да, мероприятие подготовлено лучше предыдущего, а идет хуже.
Я вздохнул, надеясь, что хоть удавку с лица снимут, но сценарий другой оказался. Кир сочинял, сука? Или Петро?
Вдруг раздался нарастающий грохот барабанов! Сюда идут?.. Точно!
– Пионеры, что ли? – с ужасом у Жоза спросил.
– Эти, бля… как их… бойскауты! – Жоз оборвал свою речь резко, чтоб, как я понял, что-нибудь более грубое не сказать в микрофон.
Барабанный треск прекратился. Два раза дружно топнули ноги – и тишина.
Главный, видать, бойскаут, бойко топоча, взошел на трибуну и звонко (Ездунов говорил гораздо глуше) рассказал десяткам тысяч собравшихся, что это именно он, Алексей Выходцев, был во чреве матери в тот момент, когда его мать, ныне покойную, сатрапы режима выталкивали, беременную, из здания Морского вокзала, созданного лишь для показухи (голос его становился все звонче) под дождь! И из всех присутствующих там сотен тысяч (?!) людей лишь я один вступился и накинулся на охранников, а потом, отлично зная (?!), что меня ждет, поднял камень с земли и швырнул (голос его просто сверлил ухо – хоть затыкай) в символ ненавистного режима – в надпись “СЛАВА КПСС!”.
Удивительный хлопец! Знал бы я, что он там… все, может, было бы иначе. После паузы (боролся с рыданиями) он заговорил еще звонче. Мол, сейчас они борются за то, чтобы их организации присвоили мое имя (с кем борются-то?), а также собирают деньги на Памятник Подвигу и уже собрали… двести тонн (?!) цветного металла и триста восемьдесят тысяч долларов!
Тут меня сильно качнуло… Сколько?.. Да, бойкий получился паренек! Знал бы я тогда!.. И что б сделал? Но хотел бы заглянуть сейчас в его ясные глаза. Триста восемьдесят тысяч долларов! Далеко пойдет. Знал бы я тогда!.. Впрочем. Проехали.
Но в очи его бездонные хочу заглянуть! Повязку, однако, не снимают. Видимо, не дозрел.
– Известный скульптор Дук из Благовещенска уже создал проект памятника, – продолжил мой бойкий крестник, – и произведение это
– грандиозное!
Лучше бы деньгами мне дали.
– Гигантская статуя из вольфрама – (?!) – стоит напротив здания вокзала, и в поднятой руке – камень!
Оружие пролетариата.
– В голове – маленький громоотвод.
Это славно.
– Мы хотим, чтобы сам Бог… участвовал в его открытии!
Я обомлел: широко шагают!
– Мы надеемся, что в день открытия памятника… соберутся тучи…
Вот как?
– И если Он нас благословит… в громоотвод ударит молния…
А ведь ударит! – с отчаянием подумал я. Он может все! Поэтому надо ограничивать… Хотя бы себя! Ведь ударит, точно! И их благословит! Что Он – слепой, что ли? Я огляделся. Что можно увидеть во тьме? Одно ясно: надо линять!
– И если Он наградит нас, – бойскаут продолжил, – своим небесным электричеством…
Наградит, наградит… Что дальше?
– То в плечевом суставе скульптуры сработает электромагнитный датчик, и Он метнет камень в ненавистную надпись!
Хилые аплодисменты. Но тогда и ненавистную надпись придется восстанавливать? – подумал я.
– Конечно, – в голосе бойскаута вдруг появилась горечь, – мы понимаем очень хорошо, что живым людям памятников не ставят…
Та-ак! Я похолодел. И что же он предлагает?
Хотелось бы глянуть в его ясные очи! Но, видимо, рано еще – речь продолжается.
– Мы знаем, что коневодство, древний наш промысел, возродит наш край!
Тут я подумал, что ослышался. Коневодство-то тут при чем? Потом вспомнил – а! Ездунов коневодством увлекается!
– Мы также знаем, – в голосе его появилась дружеская насмешка, – что Валерий, – (какое панибратство), – в детстве занимался в конно-спортивной школе!
Да, информация налажена.
– Поэтому мы дарим ему коня!
…Который и должен меня угробить! Теперь более-менее все ясно.
Изящный пируэт.
– Точней, кобылу.
На трибунах – впервые – оживление.
– Кобылу старинной ахалтекинской породы, разведением которой и славился когда-то наш край!
Молодец хлопец, во все стороны пасы дает!
– Зовут ее Буква.
– Как? – нагнулся я в сторону, где Жоз стоял.
– Буква вроде… – он пробормотал.
Кир продал? Сказал, что я люблю?
– И мы надеемся, что именно на Букве, – голос звенел, – он доедет до полной своей…
…гибели…
– …победы!
Ну, это другое дело!
…Оказывается – не все еще.
– Эту красавицу, – видимо, она уже показалась в кадре, – сегодняшний и, мы надеемся, завтрашний хозяин нашего края Сергей
Васильич Ездунов подарил нам, нашей детской конно-спортивной школе…
Но?
– Но мы решили подарить ее…
Голос его звенел уже где-то в поднебесье – похоже было, он сам сейчас взлетит!
– Мы решили подарить ее…
Снова пауза.
…нашему Великому Слепому?..
– …нашему Замечательному Гостю! Именно ему мы обязаны тем, что к нам пришла Свобода! Его борьба, его страдания не пропали даром!
И не случайно именно он стоит сейчас на этой трибуне плечом к плечу с Сергеем Васильевичем Ездуновым, отцом и кормильцем нашего края!
Да уж, не случайно! Это точно!
– И пусть первым Всадником Свободы станет именно наш гость, нашедший время посетить места своей славы!
Зарапортовался хлопец!
– Подведите Букву!
А вот это уже конкретно. Но что – я так и поеду вслепую? Далеко не ускачешь.
– И именно сейчас мы снимем с его глаз повязку, чтобы он увидел…
Что увидел-то?
– …нас, продолжателей его дела.
Далеко пойдет!
– И, может быть, Небо… И, может быть, Всевышний в трудах своих…
Все-таки замахнулся.
– Заметит и это знаменательное событие и прольется на нас долгожданным и благословенным дождем!
Свист и аплодисменты приблизительно равной силы.
– …заметит нас, предателей его дела, – пробормотал я.
Ну? Что? Вообще хорошо. Но душно. Упрел.
– Ну… давайте, Сергей Васильич, – прошептал бойскаут.
Грубые пальцы зашарили у меня на затылке, и вот – спала пелена!
Некоторое время я стоял зажмурясь… Чего-то, оказывается, все-таки боюсь?.. А вдруг?.. Но никаких “вдруг”, естественно, не случилось.
Пополам – аплодисменты и свист. Причем одни и те же и хлопали, и свистели.
Ну давайте действительно глянем – ху из ху? Лицо болело и чесалось.
Вплотную с моим оказалось почему-то небритое и сильно пьяное лицо Ездунова… То-то он в своей речи со словом “совесть” никак распутаться не мог. Никакого Божьего дуновения в мой потный лоб, естественно, не последовало – хорошо, хоть не плюнул!
Зато над высокими трибунами, закрывая небо, реял плакат… То-то я контакт с небом не могу установить! Там Ездунов стоял красивый и гордый, в простонародной косоворотке, за ним простирались долины, цветущие поля, табуны лошадей и тут же бодро дымящие заводы, а вот это с краешку… ей-ей, стоит стройная баллистическая ракета, и двое матросиков в робах зачем-то драют ее до блеска – чтобы, очевидно, она понравилась там, куда они ее сейчас пошлют. Ничто, в общем, не забыто. Но самое главное – мы!
По обеим сторонам от Ездунова стояли мы, сцепив с ним поднятые руки: слева я, почему-то еще с вафельным полотенцем на морде
(так, наверное, проще было рисовать), справа – МБЧ, в рясе и монашеской шапочке, как в лучшей из своих ролей, олицетворяя собой связь краевого лидера и с искусством, особенно с важнейшим из всех искусств, и в то же время – с религией, о чем несомненно свидетельствовал монашеский наряд Маленького Большого Человека, и также, несомненно, и с пьянством, что тоже немаловажно: взгляд его слегка был затуманен, но лучист. Прелестная троица! По животам нас обвевает лента с надписью: “Старый конь бороды не испортит!” Понятно кто.
Затем я обратил свой взгляд к земле, точнее – к нашей трибуне…
Это, что ли, наш юный барабанщик с ангельским голосом? Я был потрясен! Во-первых, если он ангел, то почему в темных очках?
