Ей хочется скорее стать взрослой. И она торопится. Уроки делает быстро. Ест быстро. Она не ходит, а бегает. Она читает бегло. И сразу две книги.
А когда я возвращался домой, меня встретил Яша.
— Ты сегодня день прогулял. Ты еще у меня увидишь!.. Я с тобой не шутки шучу.
Я рассказал об этом Циле. И она задумалась. А думает она быстро. Сморщила лоб — и готова мысль. Еще раз сморщила лоб — и готова другая мысль. Мысли были такие:
«1. Я тебе помогу.
2. Я привлеку Клару и Розу».
Она тут же отправилась за Кларой и Розой. Они тоже хорошие девочки. Возьмем, например, Клару. Ее считают очень умной. Чем она умнее нас, я не знаю. Но она во всем подражает своей матери. А кто подражает большим, тот считается умным. Притом она никогда не забывает сказать вежливые слова: «Извольте», «Пожалуйста», «К сожалению», «Будьте добры», «С удовольствием», «Да-да…»
Нет, она, должно быть, умная. Потому что она с большими держит себя как ровня. Я сам слышал, как председатель жакта обращался к ней на «вы».
Роза тоже славная такая. Но она очень много говорит. Я как-то раз возвращался вместе с ней из школы. Что бы мы ни видели в пути, она обо всем говорила: «Посмотри, какой забор, зеленый забор! Посмотрите-ка, что за гусенок! Посмотри, какой дом, какой высокий дом!..»
Мы собрались тогда все вместе. И вдруг к нам ворвался Яша. Он надел очки и с улыбкой сказал:
— Общие собрания запрещены!
Он, оказывается, увеличил свою армию. За ним вошли кроме Дяди-тети и Яшуток еще товарищи Дяди-тети. Расскажу только о двоих. Один — это Веля, очень крепкий парень, но странный какой-то. Скажи я ему: «Поди дай Яше в зубы», так он пойдет и самым честным образом стукнет Яшу. Скажет ему Яша: «Поди дай Карлу в зубы», и он точно так же угостит меня. И не по злобе, а от доброты. Когда просят его поколотить кого-нибудь, он просто не в силах отказать. Даст в зубы — и улыбается. Однажды ему на голову свалился с третьего этажа цветочный горшок. Потом, должно быть, дырку заделали, потому что теперь ничего не видно.
Второй Дяди-тетин товарищ — Бома — не стоит Велиных подметок. Подлиза с испуганными глазами, а одна походка чего стоит: он ходит носками внутрь.
— Разогнать собрание! — скомандовал Яша. И эта банда начала разгонять нас. Интересно, что огромный Бома взялся за самую маленькую Кошечку.
А Яша на двери повесил новый приказ:
«1. Собрания запрещены.
2. Запрещается вывешивать стенные газеты.
3. Запрещается кричать коллективно.
4. Запрещается смеяться коллективно.
5. Запрещается плакать коллективно.
Для проведения перечисленных мероприятий надо испрашивать моего разрешения.
Командор»
Вот послушайте, что дальше было: наутро мы просыпаемся, глядим — нет нашей одежды. Котята первыми прибежали голенькие — нет одежды.
За дверью Яшин голос:
— Пожалуйста, пожалуйста, можете зайти к нашим голым героям.
Это девочки наши пришли на заседание.
И тут же Яша влетает в комнату:
— Заседание голышей можете объявить открытым.
И он моментально исчезает.
Я сижу в кровати. Руководитель восстания не может встать.
Девочки смеются. При чем тут смех? Не могу же я голый вести заседание.
А они все же смеются. Я признаю свою ошибку.
Пока ключи находятся у Яши и питание в его руках, — сила на его стороне и не может быть речи о взятии власти.
— Но как же теперь быть? — спрашивает Циля.
— Нужно сдаться. Надо признать, что мы проиграли.
— Что? — вспылила Циля. — Сдаваться? Ни за что!
— Товарищи, — сказал, я, — мы теперь сдаемся, чтобы потом победить. Накопим сил и снова ринемся в бой… и победим!..
— В таком случае я от тебя ухожу! — выкрикивает Циля и хватает Клару и Розу за руки.
Я чуть голышом не соскочил с кровати.
— В такой трудный момент ты хочешь оставить нас. Да это же предательство! Неужели я в тебе обманулся? Одумайся, Циля, пока не поздно.
Циля подумала, подумала, но сказать мне, что я прав, она не может.
— У меня, — говорит она, — есть новый план. Ладно, сдадимся.
Но что это за план — она мне тогда не сказала. Да и потом о нем не говорила. Должно быть, забыла.
Буцику эти все происшествия на пользу пошли. Он стал разговорчивее. Правда, прежде чем что-нибудь сказать, он жмется. Установил бы себе отдельно время для раздумий, но когда разговариваешь — говори и не жмись… Как горох об стенку!..
Но вот он заговорил. И, знаете, лучше бы уж он совсем молчал. Кто его просил говорить? Ведь подумайте только, что же он сказал? Он жался-жался и наконец, выпалил, что напрасна вся наша борьба, что нам остается ждать приезда родителей или возвращения вожатых из лагерей…
Но тогда я взял слово.
— Лучше бы ты, Буцик, как молчал до сих пор, так и дальше молчал бы.
А он стоит и молчит, и поди узнай, почему он молчит.
— Буцик, — обращаюсь я к нему снова, — ведь ты, по существу, хороший пионер. Я никогда не видел, чтобы ты курил, не слышал, чтоб ты бранился, ругательные слова произносил, я всегда считал тебя ударником учебы, да и в отряде ты один из первых…
А он стоит и молчит.
Наконец он сказал:
— А в чем теперь должна состоять наша борьба?
— Ну, это уже другое дело. Это я сейчас же, сию минуту могу объяснить… Погоди-ка. Вот-вот. Сейчас тебе скажу. Наша борьба… Наша борьба теперь должна состоять в том, чтобы привлечь на свою сторону более развитые и сильные элементы из Яшиного отряда. Возьми, к примеру, такого парня, как Веля. Крепкий и неиспорченный. Он может нам пригодиться. Даже Бому можно перевоспитать. Да и Яшуток можно…
Мы начали замечать, что вокруг Буцика увивается Дядя-тетя. Шепнет ему что-то на ухо и исчезнет. Будто плюет ему в ухо. Он, Дядя-тетя, когда говорит, то брызгает слюной. Можно себе представить, сколько он ему за эту пару дней набрызгал этой слюны.
А спросишь — молчит.
— Что ж ты, Буцик, молчишь? Будешь дальше молчать, и я замолчу. Совсем перестану разговаривать с тобой.
Сидим это мы и молчим.
Вдруг он без всякой запинки начинает рассказывать:
— Яша через Дядю-тетю уговаривает меня перейти на его сторону, стать предателем, значит. Он думает, что если я колеблющийся… если они ничего добром не добились, то они теперь начали действовать насилием. Вот и все.
— Теперь ты видишь? Тебе из этого надо сделать для себя вывод.
— Да, — отвечает он, — теперь я вижу, что с ними нужна ожесточенная борьба. Теперь я убедился, что ты прав.
— О, Буцик, это для меня очень важно. Ты должен сделать доклад. Ты прекрасно говоришь. Ты должен рассказать обо всем этом.
Ах, как хорошо он говорил, Буцик! Я никогда б не ожидал. Он говорил и пил воду из графина, как настоящий оратор. Глотнет водички и говорит, глотнет и снова говорит. Он говорил то громко, то еще громче, то вдруг начинал жестикулировать. Мне, право, не мешало б у него поучиться.
Прошло несколько дней, и опять Дядя-тетя пристает к Буцику — шепчет и плюет ему в ухо. Что ему нужно от Буцика? Я еле удержал Цилю, чтоб она его не избила.
— Да у него лицо само просится: «Стукни меня».
— Не трогай его, Циля, — говорю я, — он и так еле держится на ногах.
Насилу уговорил.
А Буцик пришел и рассказывает:
— Дядя-тетя просится к нам. Он против той компании. Он повздорил с командором.
Я заявил Дяде-тете:
— Принять-то мы тебя примем, но при одном условии. Ты должен перевоспитаться.
— Я перевоспитаюсь! Вот треснуть мне на месте, если не перевоспитаюсь! — ударяя себя в грудь, кричал Дядя-тетя.
— Что ж, — сказал я, — мы тогда, может быть, поднимем вопрос о снятии с тебя клички «Дядя-тетя»…
Дня через два Циля доложила, что она все время наблюдала за Дядей-тетей и убедилась, что он все передает Яше.
— Дядя-тетя, — сказал я ему, — теперь мне ребят не удержать. Тебя поколотят.
Циля:
— Можно?
А сама засучивает рукава.
Я:
— Подожди.
— Товарищи! — обращаюсь я к ребятам. — Оказывается, мы зря ему доверяли. Как мы теперь поступим с Дядей-тетей?
— Предать суду!
— Судить!
— Правильно. Судить будем. Ну-ка встаньте, — обращаюсь я к Дяде-тете. — Как вас зовут?
— Дядя-тетя.
— Признаете ли вы себя виновным?
— Виновен!
Я обращаю внимание присутствующих на его чистосердечное признание.
— А что скажет прокурор?
Циля:
— Я требую для него самого строгого наказания.
— А что скажет защитник?
Роза:
— Наша советская школа воспитывает детей в гражданском духе. А если у него есть вредные навыки, полученные дома, то он их у нас изживет. Прошу, товарищи судьи, помилования для моего подзащитного.
Затем я произнес следующую речь.
Наш суд не наказывает. Наш суд воспитывает. Посмотрите, уважаемые товарищи, как подсудимый покраснел. Слезы катятся из его глаз. Видно, что он очень переживает. Учитывая его чистосердечное признание, суд постановил наказание считать условным.
