Ознакомительная версия.
Что теперь?
Ждите ответа?
А если придет какая-нибудь грубость? И попенять не на кого – сама напросилась! Не трожь лавину чужой жизни – на тебя может обрушиться…
От испуга Вера вскакивает со стула.
Где-то в самой глубине она догадывается, она понимает, что Нестор сложен из крепкой скальной породы и ей не удастся отколоть от него даже мелкий камушек, не то что вызвать целый камнепад.
Теперь страшно от безнадежности – вдруг и эха не будет в ответ…
Прочь от компьютера!
Вера отключает почту и, не меняя рабочий, заляпанный краской свитер на что-нибудь чистое, накидывает на плечи черный плащ, обматывает горло широким зеленым шарфом и выбегает по лестнице из дома на Херренштрассе.
Куда себя деть?
Часа три-четыре до возвращения Густава. Зря с ним не поехала. Глянула на запястье – как раз сейчас он открывает выставку богатенького акварелиста в двухстах километрах от дома. Его декоративные поделки пользуются у провинциальных мещан большим спросом. Это не Верины философские замысловатости…
У нее – новое искусство. Оно возникает только из себя. Когда следуешь традиции – получается не творчество, а исполнение.
Искусство есть создание такой формы, благодаря которой – и только через нее – может случиться новое событие, которое есть результат моего опыта, моего знания, моего понимания, моего чувства или переживания.
Муж зарабатывает на то, чтобы я писала, не оглядываясь на рынок. Но удачные продажи – это же не только деньги, это и отклик, это почти физическое ощущение неодиночества…
От немецкой изоляции вот уже сколько лет мечется она по маленькой Европе, пару раз в Африку занесло – во всех выставках участвует, на все приглашения откликается. Посылает свое быстро удлиняющееся резюме на самые разные конкурсы.
Выиграла двухмесячную поездку в Нью-Йорк – дали студио на Шестой авеню, небольшие суточные и итоговый вернисаж со свежими работами. Сперва хотела лететь в Америку вместе с Густавом: привыкла везде быть с ним, боялась разлучиться, да и в выделенной ей квартирке в Бронксе места на двоих вполне хватило бы. Но мужу подвернулись на это время несколько очень выгодных контрактов, а за проживание гостя американцы потребовали несуразную плату. Нерентабельно выходило. Ничего, по-мучалась в одиночестве, но выжила же. Поняла – могу.
И в Москве полгода смогла.
Там ее и прислонило к Нестору. Случайно.
Ноги шли по прямой бесконечной улице в сторону от центра, к безлюдству, а мысли проделывали совсем другой путь. Как въяве рассматривала Вера только что прожитые месяцы.
По приезде пришлось приноравливаться к московской толкотне. Когда первый раз входила в «Баррикадную», то оторопела: война, что ли, началась? Все такие нахмуренные, сердито-сосредоточенные – будто обдумывают, что делать, как спастись… Вопрос жизни и смерти. Никакие другие, более мелкие мысли вроде не могут положить такую скорбную печать на чело.
Но вскоре уже сама чертыхалась, натыкаясь на какую-нибудь провинциалку из Европы, которая останавливалась посреди зала, задирала голову, чтобы рассмотреть дейнековские «Сутки советского неба» на высоком потолке «Маяковской».
Хамелеонистое существо – человек. Ко всему приспособится, подо что угодно подделается…
Обретенный спонсор был – с русским размахом. Для будущей выставки арендовал три огромных зала в ЦДХ на Крымском. В каждом – по четыре высоких стены. Чтобы пространство было свободным, но не нищенски-пустым, надо как минимум пять десятков картин. На все – полгода.
Чтобы не осрамиться, Вера попробовала работать как в молодости: писала до изнеможения, не различая день-ночь, в одежде валилась на кровать, отключалась и, как только глаза открывались – в душ и снова к мольберту. Но первая жила быстро истощилась, повторяться не хотелось, а новое под кистью не рождалось. Надобно время, чтобы думать, сочинять… Только полноценная, калорийная жизнь способна подпитать креатив.
Позвонила Сашке Панкратову. Нет в Москве. Его жена сказала, что улетел в Лаос. Валюня Валентинов в Германии, Горин в Китай махнул.
Ребята мир завоевывают, а я…
Но чтобы врасти в московскую жизнь, хоть на несколько месяцев корешки в нее пустить, хорошо бы обзавестись каким-нибудь Вергилием. То есть понадобился гид, ориентирующийся в столичном аду. Май был ужасно жаркий.
Вера набрала Герочкин мобильный. Отключен. По домашнему телефону вежливая Софа пообещала передать, что его мама разыскивает.
И тут вспомнилось: Герка, скорее всего, сейчас в Доме архитектора. Нестора слушает.
Это недалеко, заодно и прогуляюсь.
Так начался ее роман… И в нем растворились ее подавленные обиды, ее многочисленные претензии к миру и к конкретным людям. Все стало не больно и не важно…
Нестор часто уезжал, поэтому в первую же разлуку захотелось его написать. Ну а потом как-то само собой его тело стало ее темой. А он – музой…
Вера думала – обрадуется… Надеялась, что укрепляет их связь. Любить так сильно, как она, сможет, наверное, еще какая-нибудь женщина. Хотя вряд ли… Но уж писать портреты возлюбленного точно ни у одной не получится. Уверена была: такие отношения важнее и крепче брачных уз.
Понимала, конечно, что он – особенный. Он – отдельный. Он отгорожен от всех.
Но и она ведь тоже…
Граница между индивидуальностями – такими, как они, – преодолевается на уровне духа. Тот, кто на эту высоту поднялся, уже не отречется ни от одного, там встреченного. Не отвернется. Не скажет, как чужой: «При чем тут я?»
Женские ожидания…
Нестор, рассматривая первую графическую серию своих торсов, поусмехался, похвалил технику, рисунок, точность деталей и попросил больше его не трогать. «Не хочу быть моделью, – ласково сказал, обнимая. – А то, что уже сделано, оставь в архиве – пусть потомки разбираются.
После моей и твоей смерти. Получится интрига… Даже интересно, что они домыслят…»
Никакой угрозы в его словах Вера тогда не услышала. Насчет обеих смертей – это он, конечно, пошутил. Никто умирать не собирается. Ни он, ни она. А не выставлять работы она не может. И он отлично знает, что ей каждая картина нужна, что у нее цейтнот.
Еще и самодовольно подумала: так высоко ставит мое искусство! Считает, что мои работы будут долго жить!
А потом уже ни одного полотна без Нестора у нее просто не получалось. Показывать их ему больше не стала. Да и не могла: он как раз укрылся от московского пекла в прохладных швейцарских Альпах, потом еще куда-то улетел, уже не отдыхать, а по делам. Вернулся в день открытия выставки, но не пришел на вернисаж. Не захотел поддержать… Даже на одну единицу не увеличил число пришедших. В то время как ей нужна была толпа, ведь количество народу – одно из мерил успеха…
Надеясь только на себя, за неделю до открытия Вера принялась рассылать по электронной почте приглашения – раньше бессмысленно: забудут. Текст получился каким-то униженно-официальным, и тогда она всем, без разбору стала добавлять мазохистское: «Если у вас найдется пара ядовитых слов об авторе, буду рада их выслушать».
Галерейщица из «Ривенджа» мгновенно ответила, что придет с радостью, чтобы сказать несколько завистливых слов. И не явилась.
Журналистка Светлана дала анонс по «Маяку», чем очень помогла, хотя саму ее Вера в толпе не видела.
Сашка Панкратов отозвался не сразу: «С удовольствием бы пришел, но я все еще в Лаосе. Сейчас тусуюсь во Вьентьяне – это их столица, большая деревня, в которой просторы – море, точнее Меконг. А потом еду в Луанг-Пробанг, это тоже столица, но древняя и в горах и упраздненная к тому же полтыщи лет назад, кажется. Удачи, старушка!» Теплое письмо, Вера его наизусть запомнила, особенно приятно было перекатывать во рту такой правдивый, настоящий «Луанг-Пробанг».
И еще один ответ запал, как говорится, в душу. От пожилой искусствоведши, бывшей коллеги по работе в Манеже.
В приглашательном раже кого только не вспомнишь…
Начало было вежливое и слишком подробное для их полузабытого знакомства: «Большое спасибо за приглашение. К сожалению, я сейчас пасу четырехлетнюю внучку (дочка уехала в трехнедельную командировку), так что быть на вернисаже никак не смогу – не с кем оставить ребенка». Ну и ладно бы, но старушка не удержалась, добавила: «Что же касается ядовитых слов, то ни ядовитых, ни каких других у меня нет, потому что Ваших картин я не только не видела, но и не знала, что Вы заделались художницей. Теперь, по крайней мере, знаю, что их надо посмотреть».
Вера даже хлопнула в ладоши от восторга: не меняются люди!
Ничего бы не дали Верины любительские потуги, если б не спонсор. Он расшевелил своих помощников – те пригнали и телевизионщиков со всех мыслимых каналов, и пишущую братию. Официанты с подносами лавировали в толпе, как циркачи, и все равно раскокали несколько рюмок и стаканов. Посуда была не пластиковая, а чуть ли не хрустальная. Уровень!
Ознакомительная версия.
