— Ого! Я вижу, вы сегодня ночью не скучали!
Я испуганно оглядываюсь. На мое счастье, сегодня базарный день, и окружающие слишком нагружены покупками и слишком спешат, чтобы интересоваться чужими делами. Я колко спрашиваю:
— Что вы имеете в виду?
— Да вашу встречу с возлюбленной! Она меня разбудила в четыре утра и подробно описала, что вы с ней проделывали. Там, в астрале, все прямо ходуном ходило! Уж поверьте мне, вы с ней два сапога пара!
Я с трудом перевожу дыхание и вынуждаю себя настроиться на ее волну, чтобы войти к ней в доверие.
— Это было автоматическое письмо?
— Ну, уж нет, я ее слышала, как вас сейчас. Вы ведь заставили ее кричать от наслаждения, вот и вернули ей голос.
Она ставит в фургон последнюю корзину и поднимает откидной борт, потом треплет меня по плечу.
— Ладно, это я пошутила. А, впрочем… вы и вправду любовник хоть куда. Знаете, у нас, девушек, секретов друг от дружки нет… Угостите меня кофейком?
У стойки «Почтового кафе» она описывает мне во всех подробностях ночь любви, которую я провел с Изабо. Весь ужас в том, что каждая сцена, каждое объятие, каждое слово ложатся точно на свои места, как части мозаики, и, по мере ее рассказа, воспоминание о моем сне становится все более полным и отчетливым.
— Знаете, самое потешное, что сама она тоненькая, как былинка, и грациозная такая, зато «р» у нее раскатистое, словно звериный рык. В те времена это было модно. «Ох, до чего прриятно было терребить его торрчок!» Мы были на волосок от катастрофы. Хотите узнать, чего вы избежали?
Я отвечаю неопределенной гримасой.
— Она мне сказала: «Я хочу, чтобы Гийом уверрился, что это я. Чтобы он прризнал меня по звуку голоса: одолжи мне на врремя свой голос!» А я ей отвечаю: курочка моя, может, не надо? Я уж не стала говорить, что от одного этого вы можете навсегда лишиться мужской силы, — пожалела ее. Это ведь такая хрупкая, хоть и пылкая, душа, она себя не помнит от счастья, что возлюбленный пришел ее освободить. Но все же вам обоим лучше вести себя поаккуратнее.
И она придвинулась ко мне вместе с табуретом, который жалобно скрипнул под ее тушей.
— Я уж ей и так и сяк внушала, что трахаться с вами, конечно, сладко, но не стоит увлекаться, ведь вы с ней существуете в разных вибрационных сферах, а это может вызвать такие пертурбации, что не дай бог! Не забывайте: она знает, что мертва, но не понимает, с каких пор; и для нее вы — все тот же, прежний Гийом, какого она знала, и вы по-прежнему живы. В общем, я ей сказала, что вам обоим лучше убавить жару, и знаете, что она мне ответила?
Я взбалтываю ложечкой свой жидкий, полупрозрачный кофе. Страшно не то, что почтальонша трубит на весь бар о моих интимных делах, а то, что я принимаю эти откровения как должное. Словно я в них верю. Словно я и раньше знал все, что она тут наговорила.
— Ну вот, значит, она мне и ответила: «А что тут дуррного? Это же великая ррадость — испить чашу стыда!» Так и сказала, слово в слово!
Я судорожно сжимаюсь. «Испить чашу стыда». Эти слова неожиданно вспыхивают в моей памяти: пропетые звонким, шаловливым женским голоском в момент моего пробуждения, они вызвали во мне чувственный отзвук. Правда, в них не было ни одного «рр».
Пытаясь сохранить остатки хладнокровия, я пристально смотрю в затуманенные очи Мари-Пьер: нужно заставить себя проявить интерес к этой толстухе-беррийке, благоухающей геранью и аммиаком, проникнуться ее мыслями, ее доводами, узнать, чем она живет.
— Скажите-ка, вот эти способности медиума, все эти послания и видения… давно это у вас?
— С самого рождения. В нашей семье уже пять поколений ясновидящих. Слава богу, у меня никогда не будет детей.
Я с машинальной вежливостью спрашиваю, почему она этому рада.
— Ох, и зачем нам такой подарочек?! — вздыхает она. — Все мои родные наделены этим. Добро бы мы слышали только мертвых, — так нет же, нам дано читать и мысли живых. А что у них творится в голове — лучше и не знать!
Желая окончательно войти к ней в доверие, я спрашиваю светским тоном, словно мы беседуем о летнем отдыхе:
— А кем вы сами были в предыдущей жизни?
— Насчет себя я ничего не знаю, — отрезает она. — Не знаю, и знать не хочу.
Чувствуя, как она занервничала, я успокаивающим жестом поднимаю руку и сворачиваю разговор на других:
— А ваши друзья в замке — вы считаете, что они обладают таким же даром, как вы?
Почтальонша снимает очки и протирает их замшевой тряпицей.
— Они замечательные люди! Приняли меня как родную, когда со мной стряслась беда.
— Какая беда?
— Неважно. И вообще, мне пора начинать объезд.
Нацепив очки, она начинает бочком сползать с высокого табурета, но я ее удерживаю:
— Так что теперь будет с Изабо?
Почтальонша глядит на часы и с тяжким вздохом заказывает себе вторую чашку кофе.
— Решайте сами, месье Тальбо. Улаживайте свои дела с Гийомом. С кем же еще и обсуждать это, как не с ним.
Я возмущенно вскидываюсь:
— Что вы несете? Если я был Гийомом в прошлой жизни, как я теперь могу отделить себя от него?! Это же абсурд!
Мари-Пьер выуживает рогалик из корзинки на стойке бара.
— В вашем понимании — да, абсурд. Но спросите у Ядны: реинкарнация — дело сложное. Нельзя просто уничтожить одно, заменив другим, — здесь это не проходит. Каждое человеческое существо подобно оркестру. Он состоит из множества музыкантов, явившихся из самых различных сфер, но играющих по одной партитуре, вот почему мы слышим единую мелодию. И вот является из Средневековья такой Гийом — предположим, что он вторая скрипка в оркестре под управлением Жан-Люка Тальбо, — и внезапно начинает исполнять импровизированную сольную партию, как вчера ночью. Ту самую партию, на которую его вдохновило воспоминание о предыдущих концертах. И вы, дирижер этого оркестра, услышали его и стали к нему прислушиваться, впервые в жизни.
Я пытаюсь собрать в кучку свои мысли, убеждения и возражения, но все они рассыпаются в прах перед непреложными, полученными мной доказательствами. Я гляжу на почтальоншу, которая макает в чашку кончик своего круассана, и, поколебавшись, решаю проверить, как она отреагирует на мое сообщение:
— Изабо мне написала. Прошлой ночью и сегодня утром.
Мари-Пьер вскидывается так резко, что брызги от ее кофе разлетаются во все стороны.
— Потрясающе! Значит, вам теперь не понадобится посредник. Какое счастье, теперь я смогу доверить ее вам! И что же она написала — не иначе, как любовное послание?
Я отвечаю, не спуская с нее глаз:
— Мало того, она сообщила два точных факта, которые я успел проверить в местном архиве. Они подтвердились.
Почтальоншу это ничуть не удивляет. Она с сосредоточенным видом сует в рот круассан и долго мусолит его перед тем, как откусить. Я продолжаю, все так же размеренно и четко:
— Вам известно, что вы рискуете получить от трех по пяти лет тюрьмы?
— Чарли, плесни-ка мне рому! — командует она и шепчет мне, хитро подмигнув, — ну вот, теперь и вы тоже медиум.
— Я имел в виду не действия в состоянии опьянения, а совсем другое: манипулирование людьми с помощью гипноза или любой другой формы внушения на расстоянии. Правосудие ведь карает не одни только секты. Объясните это своим друзьям из замка.
Почтальонша таращится на меня сквозь толстенные очки, перестает жевать, глотает и разражается смехом.
— Вот умора! — восклицает она, хлопнув меня по плечу. — Вы, стало быть, считаете, что мы вас накачивали вином, кормили жарким или гипнотизировали маятником, чтобы запудрить мозги? Что мои послания — фальшивки, а видения — фикция? Считаете, что Изабо не существует, и вы никогда не были Гийомом, а просто мы все это сочинили и тем самым распалили ваше воображение и вашу похоть, чтобы позабавиться или избежать налоговых штрафов? Ну, вы и фантазер, ничего не скажешь!
Я не возражаю. В глубине души я признаю, что в подобном освещении моя гипотеза и впрямь звучит донельзя нелепо. Стоило ли прибегать к столь сложным ухищрениям ради такой мелкой цели? Да мою жалобу никто не примет всерьез. Поэтому самое разумное — приберечь до времени свои угрозы, а пока хладнокровно анализировать загадочные явления, выпадающие на мою долю.
— Ладно, будем считать, что я ничего не говорил.
— Нет, это и вправду смеху подобно! Представляю, как они там, в замке, будут потешаться. Но, может, вы хотите, чтобы это осталось между нами?
— Я был бы вам очень благодарен.
— Не за что. Вполне естественно, что вы туго осваиваетесь, ведь на вас такое свалилось!..
— Мари-Пьер, а что конкретно на меня свалилось прошлой ночью?
Почтальонша хватает второй круассан, залпом выпивает свой ром и велит бармену налить третью чашку кофе.
— В представлениях Изабо, вы исчезли в XV веке. И вот что она сделала — конкретно, как вы сказали: восстановила в астрале этот век, атмосферу ваших любовных свиданий и тело Гийома — но уже исходя из современных реалий; надеюсь, вам понятно, что я имею в виду. Ваши вчерашние объятия были в высшей степени реальными. Когда Изабо воссоздавала вас из прошлого, вы сами служили источником ее вдохновения.
