А ведь, положа руку на сердце, не так уж ему было неприятно и даже не совсем все равно от такого ничем особенно не обременяющего внимания. Впрочем, он довольно быстро забывал про это, к тому же у него тогда была подружка, с которой они расстались только спустя два года после окончания института. Однажды он непонятно зачем спросил ее, украдкой кивнув в сторону стоявшей неподалеку поклонницы: «Ты не знаешь, почему эта девушка на меня так смотрит?», – на что подружка сердито, почти осуждающе взглянула на него и ответила: «А то ты сам не догадываешься?..»
Ревность ли то была или женская солидарность? Но что его вопрос пришелся ей не по вкусу, это было очевидно. И потом она некоторое время ходила с недовольным видом, словно он ее обидел или хотел обидеть.
В этот раз с ним была уже не подружка, а законная супруга. Когда он сокрушенно вздохнул, что, кажется, с отдыхом им не очень повезло, а потом, наклонившись к уху, шепнул про знакомую, жена только пожала плечами: ну и что? А то, что ему совершенно не хочется вступать ни в какие контакты, пускаться в воспоминания, ну и так далее. В конце концов, он приехал отдохнуть, а для него это означает делать только то, что хочется, а вовсе не то, чего требуют политес и прочие условности. Если сейчас они признают друг друга, то неизбежно придется общаться, это как пить дать, знакомая наверняка будет подсаживаться за их столик, занимать соседний лежак и вовлекать во всякие разговоры. На его лице, похоже, обозначилось нечто, что мгновенно заставило жену насторожиться.
«Говоришь, просто знакомая по институту? – спросила она уже в номере, как бы между прочим, и, сделав весомую паузу, добавила: – Вообще-то, от просто знакомых так не шарахаются». – «А я и не шарахаюсь, – возразил он. – Просто не хочу ничего лишнего». – «То есть ты хочешь сказать, – продолжала как опытный дознаватель жена, что вы с ней в институте почти не общались?» – «Ну да, – отвечал он. – Однажды обменялись парой слов, ну и в коридоре сталкивались или на общих лекциях». «И ничего между вами не было, да?» – «Абсолютно!» – с такой непререкаемой решительностью заявил он, что не поверить было просто невозможно. «Ну-ну…» – с некоторым скепсисом сказала жена, на том и закончилось.
С тех пор он без бейсболки с низко надвинутым на глаза козырьком и больших солнцезащитных очков нигде за пределами номера не появлялся. Жена, поначалу выказывавшая полное безразличие и только посмеивавшаяся над ним, в конце концов игру приняла и даже вспомнила детское слово «атас», сигнализируя ему об опасности, стоило его знакомой оказаться где-то поблизости. Он, получив сигнал, тут же сворачивал куда-нибудь в сторону, наклонялся, закрывался салфеткой, переворачивался на живот, утыкал лицо в руки и совершал разные прочие манипуляции, чтобы сохранить свое инкогнито.
Однажды, уплыв довольно далеко в море, он неожиданно совсем рядом увидел женскую голову в белой панамке и тут же сообразил, чья это голова. Случайно ли она оказалась тут или специально, чтобы именно здесь, вдали от берега (а возможно, и от его жены), продолжить давнее знакомство, – это оставалось загадкой. Только в море разве разглядишь толком, тем более если тебя то и дело накрывает очередная волна?
Судорожно вобрав побольше воздуха, он нырнул и, сильно отталкиваясь ногами, попытался как можно быстрее улизнуть подальше от этого места. Так панически, захлебываясь и лихорадочно загребая руками, удирал он обычно от медуз, которых всегда побаивался, хотя никогда с ними вплотную не сталкивался. Слышал только, что при соприкосновении с этими похожими на желе осклизлыми существами можно получить довольно сильный ожог. Собственно, большего и не надо.
Мысль о медузе ему пришла, когда он, отдуваясь и отплевываясь, уже барахтался на солидном расстоянии. И снова в который раз подумалось, что его паника, его нежелание возобновить старое знакомство выглядят по меньшей мере странновато, если не сказать – дико. Теперь же отдых близился к концу, через пару дней им с женой уезжать, так что и вовсе не страшно. Ну поболтали бы, повспоминали чуть-чуть – чем плохо?
Да и любопытно, как сложилась у человека жизнь? Ну и… правда ли, что тогда, в студенческие годы, ее взгляд действительно что-то значил? Может, все только померещилось? За плотной завесой прожитых лет многое уже воспринималось как сквозь мутное стекло, как через водяную толщу: то ли было, то ли не было… А ведь, положа руку на сердце, тогда этот взгляд даже грел, точно грел, и он, опять же если честно, вовсе бы не прочь ощутить его снова.
Он уже малость озяб, довольно долго болтаясь в воде, ему действительно хотелось согреться. Солнце почти завалилось за гору, быстро смеркалось, как обычно на юге, и он поплыл к берегу.
Последние сутки перед отъездом он уже почти не думал про знакомую и ничего не опасался. Наваждение, похоже, рассеялось, к тому же он и не встречал ее давно, не исключено даже, что она уехала. Ему был известен ее номер, однажды он видел ее выходящей оттуда и потом старался побыстрей прошмыгивать мимо.
Весь день накануне отъезда он много плавал, как бы впрок, запасаясь на весь оставшийся год морской лаской, вечером любовался скоротечным, тихим закатом. После ужина жена отправилась в номер собирать вещи, поскольку отъезд предполагался очень ранним, а он решил заглянуть напоследок в бар выпить чего-нибудь покрепче, на прощание. Кто знает, когда еще предстоит выбраться к морю?
Потягивая через трубочку джин с тающими на дне стакана кусочками льда, он радостно ощущал забытую юную легкость – почти как в море. Ни животика, ни сутулой спины, ни боли в пояснице… Ему было просто хорошо, и оттого что именно теперь, под самый конец отдыха, он так концентрированно, так полно это почувствовал, захотелось немедленно с кем-то поделиться.
А еще ему вдруг стало стыдно, что он так по-детски, так глупо и даже не очень благородно вел себя все эти дни, играя в прятки. Да, все они заметно изменились, стали другими, се ля ви! Увы, жизнь так же стремительно ускользает, как и серебристые рыбки, которых он несколько раз безуспешно пытался коснуться на глубине. Ну что ж, теперь у него еще оставался шанс немного исправиться, хотя бы напоследок.
Слизнув последние капли растаявшего в стакане льда, он вышел из бара, обошел вокруг отеля, постоял возле бассейна, любуясь красиво подсвечиваемой бирюзовой водой, бесцельно послонялся по холлу и наконец двинулся к тому самому номеру, в котором еще недавно проживала давняя знакомая. В раздумье постояв перед дверью, он наконец медленно поднял руку и не очень решительно постучал, сначала совсем тихо, потом громче.
– Кто там?
Нет, никуда она не уезжала. Дверь приоткрылась.
– Можно?
Сейчас он мог рассмотреть ее не очень загоревшее лицо совсем близко, может, даже ближе, чем тогда, в автобусе. Лицо из далекого прошлого. Как будто не было почти трех десятилетий.
Прищурившись, она долго и пристально вглядывалась в него, как обычно смотрят снявшие очки очень близорукие люди. Вероятно, она и вправду была близорука, очки в тонкой золотистой оправе лежали на журнальном столике.
– Неужели?
В ту же минуту почудилось, что в глазах женщины вспыхнуло, ну да, то самое, давнее, сразу обдавшее его теплой живой волной, вспыхнуло и тотчас погасло. А он – нет, не хотел, точно не хотел, чтобы оно гасло, не хотел и всё, так сильно не хотел, словно от этого зависела его жизнь. Прошлая и, как ни странно, будущая.
В номер он вернулся, когда на часах было около четырех ночи. Жена тихо посапывала во сне. Через час с небольшим они должны были уезжать.
«Иду под гору…» Это sms от него. Лаконично и выразительно. Даже поэтично. Он часто так выражается. Пробормочет что-нибудь эдакое, себе под нос, а там понимай как знаешь. Иногда довольно красиво.
Может, он и действительно шел под гору, буквально шел, а не выражался метафорически.
Иду под гору.
Долго же он, однако, шел.
Договорились встретиться возле средневекового собора в центре. Серый, островерхий, неплохо сохранившийся, он напоминал какого-то доисторического динозавра.
В первый раз увидев его среди обычных, близко подступивших невысоких разноокрашенных зданий, Д. был буквально ошеломлен – даже не красотой и величественностью, а именно древностью и мощью. Словно живое существо, источающее хтонические ископаемые запахи, выплыло навстречу из тьмы веков.
– Вот это монстр! – восторженно выдохнул Д. – Вот это я понимаю…
Что и говорить, славен был собор.
Д. около сорока. Коротко стриженный, среднего роста, сыроватый по конституции, с несколько расплывшимися чертами лица, он производит впечатление вполне обычного, заурядного (в смысле внешности) человека. Небольшие глазки смотрят доброжелательно и приглядчиво.
Молчаливый, он, однако, не кажется замкнутым. Обычный человек без лишних амбиций и неприятного апломба. А между тем – довольно известный режиссер, лауреат всяких премий… Его и на улице нередко узнают, правда, не в этом чужестранном многолюдном городе, где должен состояться показ его последнего фильма, а там, в нашей далекой маленькой, но гордой стране, которую мы, и в первую очередь, конечно, он, здесь представляем. Чем меньше страна, тем больше она дорожит своими знаменитостями, своим, так сказать, национальным достоянием.
