Томас Пинчон - Внутренний порок

По радио передавали золотую старушку «Досок», в которой рок-критики отмечали определённое влияние «Пляжных мальчиков» —

(Док попытался прислушаться к инструментальной вставке, и хотя сквозняки на «Лео Каррилло» накладывали славные гармонии мариачи, на теноре вряд ли был Дик Харлинген, какой-то другой специалист по соло в одну-две ноты.)

Девушки на переднем сиденье подскакивали на ходу, визжа:

— ¡A toda madre![22] — и: — Ништяк будет, девки! — и всё такое прочее.

— Паря и Хоакин — они та-а-акие потрясные, — до обморока заливалась Мотелла.

— ¡Seguro, ése![23]

— Ну, вообще-то я имела в виду только Парю, про Хоакина я ж ничего сказать не могу, а?

— Почему это, Мотелла.

— Ууу, как представишь, каково оно — ложиться в постель с тем, у кого имя другого человека? вытатуировано на теле?

— Не проблема, если только в постель не читать ложишься, — пробормотала Лурд.

— Дамы, дамы! — Док сделал вид, что расталкивает их, как Мо: «Рассредоточьсь!» дескать.

Док уже сообразил, что Паря и Хоакин — бывшая парочка из пехтуры, только что из Вьетнама, наконец-то вернулись в Мир, хотя до сих пор, казалось, они выполняют ответственные задания, ибо перед самым отбытием прослышали о некоем безумном плане, в котором фигурировали «конэксы», набитые наличкой США, — их транспортировали, ходило поверье, в Гонконг. Торговля долларами внутри страны официально была чревата многими долгими годами на губе, но раз деньги оказывались в нейтральных водах, если верить различным их знакомым трепачам, ситуация неизбежно менялась.

Они зарегистрировались на рейс Лурд и Мотеллы в «Кай Так», а головы им уже до того серьёзно вскружили «дарвон», бибох, пиво из гарнизонной лавки, вьетнамская шмаль и аэропортовый кофе, что они в широком спектре были неспособны поддерживать обычную самолётную болтовню, и таким вот образом, как рассказывали дамы, едва погасли табло «Пристегните ремни», Лурд с Хоакином и Мотелла с Парей соответственно оказались в соседних уборных, где ебли друг друга до утраты мозга. Катавасия продолжалась на перестое девушек в Гонконге, а контейнеры с наличкой тем временем становились всё более труднозасекаемы, не говоря уже — маловероятны, хотя Паря и Хоакин действительно пытались, когда им это позволяли затишья в восстановлении здоровья, продолжать всё более безэнтузиазменный их поиск.

«Клуб Азьятик» располагался в Сан-Педро напротив острова Терминал, из него открывался профильтрованный вид на мост Винсента Томаса. Ночью он казался прикрытым, в каком-то смысле — защищённым чем-то глубже тени: визуальное выражение конвергенции, со всего Тихоокеанского кольца, бессчётных нужд вести дела как можно неприметнее.

Стеклянная посуда за стойкой бара, коя в каком-нибудь другом типе салуна могла бы считаться слишком уж ослепительной, здесь приобрела смазанный прохладный блеск изображений в дешёвых чёрно-белых телевизорах. Официантки в чёрных шёлковых чонсамах, запечатанных красными тропическими цветами, скользили повсюду на высоких каблуках, разнося высокие узкие напитки, украшенные настоящими орхидеями, ломтиками манго и ярким аквамариновым пластиком, отлитым в такие формы, чтобы напоминали бамбук. Посетители за столиками подавались друг к другу, потом отстранялись — в медленных ритмах, словно растения под водой. Завсегдатаи стопками хлебали горячее сакэ, запивая его ледяным шампанским. Воздух был густ от дыма опийных трубок и бонгов с каннабисом, равно как и гвоздичных сигарет, малазийских сигар и «Холодков» системы исправительных наказаний, повсюду в сумраке то ярче, то тусклее пульсировали крохотные тлеющие фокусы осознания. Внизу, для ностальгирующих по Макао и утехам Фелисидад-стрит, денно и нощно не заканчивалась привилегированная партия в фантан — а также в маджонг и го по доллару за камушек — в различных альковах за бисерными занавесями.

— Итак, Док, друг мой, — предупредила Мотелла, когда они скользнули в кабинку, задрапированную какой-то тигриной шкурой, набитой на ситец оттенками лилового лака для ногтей и броской ржавчины, — не забывай, сегодня раскручиваемся мы с Лурд, поэтому, ну, только выпивка, никакой срани под зонтиками. — Дока больше чем устраивало, учитывая их неравенство доходов и прочее.

Паря и Хоакин возникли, как только клубный оркестр заперколировал живеньким исполнением «дверной» «Люди странны (когда сам странник)», — щеголяя широкополыми панамами, липовыми дизайнерскими очками и белыми гражданскими костюмами, купленными с какой-то вешалки в «Поместьях Кайзера» в Цзюлуне, — вхиляли в ногу, по шагу на такт, помахивая в воздухе указательным пальцем, и в глубь самых глухих пределов клуба.

— Хоакин! Паря! — вскричали девушки, — Ох нифигасе! Врубись-ка! Так ништяцки смотритесь! — И тому подобное. Хотя немногие мужчины вообще-то живут настолько зашибенски, что не поведутся на подобную принародную оценку, Док к тому же заметил, что Паря и Хоакин переглядываются с мыслью: «Бля, чувак, ну вот как это ему удаётся».

— Возможно, придётся покинуть вас в спешке, mes chéries[24], — пророкотал Паря, погрузив одну руку в афро Мотеллы и впутавшись в поцелуй определённой длительности.

— Ничего личного, — добавил Хоакин, — кое-какая срочная командировка, — охватывая Лурд, вероятно, ещё более страстным объятьем, прерванным хорошо известной басовой партией от группы, запрятанной в рощицу комнатных пальм.

— Отлично! — Мотелла, хватая Парю за галстук, нёсший на себе цветистый пейзаж тихоокеанской лагуны психоделических оттенков. — Давай «лягай»!

За две секунды Хоакин исчез под столом.

— Это что? — Лурд, не теряя головы.

— Какая-то психологическая срань из ‘Нама, — Паря, увиливая танцем, — стоит кому-нибудь сказать, он выполняет.

— Нормалёк, толпа, — прорезался Хоакин, который всю войну старался деньжат заработать, а ЗВ[25] не признал бы, если б она даже подбежала и стала шмалять ему в жопу ракетами, — мне тут ништяк — ты же не против, правда, mi amor[26]?

— Наверно, могу себе воображать, будто на свиданке с кем-нибудь очень низеньким? — а руки сложены и ослепительная улыбка, которая с одной стороны, может, чуть выше, чем с другой.

К Доку подошла миниатюрная идеально сложенная «росинка»-азиатка в клубном наряде — при ближайшем рассмотрении она вроде бы смахивала на Нефрит.

— Тут пара господ, — пробормотала она, — которым очень хочется увидеться с этими мальчонками, вплоть до раздачи двадцаток направо и налево?

Хоакин высунул голову из-под скатерти.

— Где они? Ткнём пальцем ещё в кого-нибудь, а на двадцатку подымемся.

— На сорок, — поправила Лурд.

— План бы сгодился, — сказала Мотелла, возвращаясь с Парей, — но только тут все вас знают, да и вообще-то обсуждаемая публика уже на подходе.

— Ой блядь, это Блонди-сан, — сказал Паря. — Тебе не кажется, что кипятком ссыт? По-моему, ссыт.

— Не, — ответил Хоакин, — он-то ничем не ссыт, а вот насчёт его напарника я что-то не очень уверен.

Блонди-сан носил светлый тупей, который в Южной Пасе не обманул бы ничью абуэлиту,[27] и чёрный деловой костюм смутно бандитского покроя… Весь взвинченный, колючеглазый, он одну от другой курил дешёвые японские сигареты, и за ним влёкся рында-якудза по имени Ивао, духовная чистота чьего дана давно скомпрометировалась склонностью к неспровоцированной раздаче пиздюлей; глаза его скользили туда-сюда, а лицо морщилось в потугах мысли — он пытался расчислить, кто тут станет его первоочередной мишенью.