– Помните тех мексиканских рабочих, которые попали под обвал? – сказал один из них. – Так их руководство просто завалило вход на шахту и объявило всем, что в живых никого не осталось и что вот здесь, мол, их последнее пристанище. Никто и не думал доставать их тела наверх!
– Не говори ерунды! – прервал его другой. – Там наверху наши родные и близкие. Они-то уж позаботятся, чтобы нас спасли.
Кое-кто предположил, что спасатели могли бы прорыть новый пандус, может быть, даже с соседней шахты «Сан-Антонио».
– Тот пандус, что есть сейчас, строили в течение десяти лет, – отозвался Йонни Барриос, который застал те времена. – Если они решат добраться к нам таким же способом, у них уйдет еще как минимум десять лет.
Были предложения попробовать вскарабкаться вверх по Яме. Но все согласились, что это чистое самоубийство – взбираться по почти отвесному склону, с которого то и дело валятся камни. Тут либо сам упадешь и разобьешься, либо сверху свалится что-то.
Кто-то из пожилых шахтеров сказал, что единственный выход – это бурить вертикальные скважины. На это уйдет несколько дней, и затем через эти скважины им смогут поставлять продовольствие, чтобы они не умерли от голода, пока спасатели не придумают дальнейший план спасения.
Услышав это, один из шахтеров воодушевленно спросил, значит ли это, что до них доберутся уже через пару дней.
– Нет, – последовал ответ. – Ты разве видел на шахте бурильную установку? Нет? То-то же. Им придется тащить ее с другой шахты, а потом строить под нее платформу. Одни только подготовительные работы займут несколько дней.
Был одиннадцатый час вечера, и мужчины разбрелись по Убежищу в поисках удобного места на ночлег. На сегодня все, что они могли сделать, было сделано. Кое-кто смастерил себе лежанки из картонных коробок, в которых раньше хранилась взрывчатка. Другие использовали для этих целей мягкий пластик, выдранный из вентиляционных труб, по которым в Убежище поступал свежий воздух с поверхности. Обычно в это время они уже лежали на своих койках в общежитии в Копьяпо, согрев желудки вином, пивом или чем покрепче. А местные у себя дома засыпали в теплой компании жен и подруг. В этот час их тела обычно погружались в царство сна и сил земного притяжения, уставшие после двенадцати часов тяжелой работы под землей. Но сегодня им предстоит спать на белом кафельном полу Убежища или на грубой поверхности Пандуса, то и дело ловя взгляды других таких же вымотанных и сбитых с толку людей, похожих на испуганных заблудившихся детей. Десять лет, пока не будет построен новый пандус. Или несколько дней, пока не пробурят скважину. Или же полная тишина, которая будет означать, что все о них забыли и та каменная стена, вставшая поперек Пандуса, стала дверью их гробницы. Больше сказать было нечего. Всматриваясь в кромешную темноту пещеры, каждый думал о том, как же все-таки неправильно и несправедливо оказаться здесь, среди всех этих потных, вонючих и испуганных мужчин.
Было какое-то спокойствие и умиротворение в их четко отработанном ежедневном графике работы. В восемь часов утра они спускались в шахту, выходили из нее в восемь часов вечера, а на следующий день снова возвращались под землю, на поиски меди и золота. А теперь им оставалось только сидеть и вслушиваться в отдаленный стук падающих камней, не зная, чего ожидать от будущего. Кто знает, может быть, все радости простых трудовых будней под солнцем, луной и созвездием Южного Креста навсегда остались в прошлом. Подумать только, столько воспоминаний связано с тем далеким миром наверху: сбор спелых гроздьев винограда, знакомство с миловидными девушками, веселые попойки с друзьями в дешевых барах Копьяпо со старомодными стробоскопами. Взять бы сейчас свои заработанные деньги и пойти домой под громкие крики детей, гоняющих по вечерним улочкам в янтарно-изумрудном свете фонарей. Весь этот внешний мир внезапно соскользнул в категорию прошлого, потому что настоящее представляло собой лишь кромешную темноту, которая вполне могла стать и будущим. А в прошлом остались уютные дворики, где мужчины собирались, чтобы обсудить, кто выиграет следующий чемпионат по футболу: «Ла-У» или «Коло-Коло»[7], – а также другие, не менее важные темы сугубо мужских компаний. Прошлое для них было напрямую связано с окнами, выходящими на задний двор, где на мангале жарятся ароматные сосиски с аппетитно потрескавшейся кожицей. Оно было связано и с силуэтами их беременных жен и подруг, которые неспешно передвигались по дому, вынашивая их общее потомство, еще раз тем самым подчеркивая таинственную суть женской природы.
Среди тех, кто находился в Убежище, было несколько человек, чьи подруги как раз на сносях. Один из них – Ариель Тикона – шустрый малый двадцати девяти лет от роду, уже успел завести двоих детей от одной и той же женщины. А второй – высокий механик Ричард Вильярроэль. Его беременную подружку звали Дана. Он жил с ней в Овалле, в нескольких часах езды на юг от Копьяпо. В воображении Ричарда его дом – это сущий Эдем – райский сад с пальмами и прохладными ручьями посреди безжизненных, иссушенных солнцем холмов. Сегодня вечером его подруга, словно беременная Ева, осталась одна в этом оазисе, в то время как он сам – ее Адам – застрял в каменном мешке в наказание за их недавние плотские грехи. Ричард вспоминал ее огромный живот, внутри которого плавал их будущий малыш. Недавно Дана приложила его руку к этому упругому животу, и он впервые почувствовал, как ребенок толкается изнутри, и теперь его не отпускала мысль о том, что, быть может, его знакомство со своим будущим сыном навсегда ограничится только этими толчками. Отец Ричарда был рыбаком. Он погиб в результате несчастного случая на озере в чилийской Патагонии, когда мальчику было всего пять лет. Это происшествие оставило неизгладимый след в его судьбе в виде череды переездов, душевного беспокойства и, наконец, открытого юношеского восстания против овдовевшей матери, которое закончилось, ни много ни мало, коротким тюремным заключением. Всю свою жизнь Вильярроэль подспудно чувствовал злость по отношению к этому несправедливому миру, который готов лишить ребенка даже смутных воспоминаний о том, что у него когда-то был отец. Сейчас история будто повторялась, но только теперь гибель Ричарда ляжет тяжким бременем на его будущего сына. Еще его убивала жестокая ирония судьбы – дело в том, что Ричард не должен был работать в забое. Он записывался на работу на поверхности, и теперь его бедная мать будет недоумевать, увидев его имя в списках пропавших, ведь, по ее сведениям, он даже не работал на шахте. Но больше всего его мучила мысль о том, что он оставляет своего будущего ребенка с таким же тяжелым наследством утраты, которое будет довлеть над малышом всю его жизнь.
Истекали последние минуты этого злополучного дня – 5 августа. Ворочаясь на своих импровизированных лежанках, все находившиеся здесь люди мучились мыслями о том, как переживают сейчас их родные и близкие. Кто же позаботится о них? Кто будет смиренно сносить жалобы тещ и воспитывать вечно угрюмых подростков? Вся эта жизнь будет продолжаться без их участия: вечеринки la guagua – праздники по случаю рождения детей, свадьбы, а также похороны людей, на могилы которых можно положить цветы просто потому, что они не стали шахтерами, рискующими умереть жестокой смертью…
Омар Рейгадас, оператор погрузчика, находившийся во время обвала на самой нижней отметке шахты, несколько дней назад, во время своей последней выходной недели, как раз побывал на городском кладбище в Копьяпо. Пройдя центральные ворота, он оказался на открытом, залитом солнцем пространстве, хаотично заполненном покосившимися крестами и надгробиями. Он пришел сюда проведать могилу своей покойной жены, матери его детей и женщины, которую он оставил еще тогда, когда она была жива. Рядом с ней – могила их взрослого сына, погибшего в результате несчастного случая. На той же неделе Рейгадас побывал на вечеринке на одной из лужаек в парке Эль-Претиль, где в тени перечных и эвкалиптовых деревьев они жарили барбекю и праздновали день рождения его семилетнего внука Николаса. Там была вся его семья: дети, внуки и даже правнуки. Кроме того, перед началом смены Омар успел съездить в свой родной город Валленар, примерно в часе езды от Копьяпо, чтобы повидать братьев. Все это произошло с ним в течение одной-единственной выходной недели, которая вполне может оказаться последней. Вспоминая все это, Рейгадас, сентиментальный, как и большинство пожилых людей, невольно думал, что все эти события были предначертаны свыше. Словно сам Господь Бог дал Омару возможность попрощаться со всеми, перед тем как забрать из бренного мира. С одной стороны, в этом есть какое-то утешение, а с другой стороны – от этих мыслей подкашивались ноги, потому что это значило бесповоротный конец всего.
