Ознакомительная версия.
– А Рита? – жалобно спросила «Аллонька». – Что будет с ней?
– Возьмем ее с собой!
– Куда? На теплую палубу?
Я разозлился по-настоящему:
– Слушай, если ты так относишься к нашему счастью, если тебе ничего этого не нужно, то я сейчас уйду. Навсегда. Мне будет нелегко, но я найду в себе силы. Найдешь себе кого-то, кто достроит тебе дом, может, и этот херов зодчий тебе тоже понравится. А что?! Вот уж и квартирка для утех снята! Долго ли умеючи?!
– Славик!!!
– Да пошла ты! Какой я тебе «Славик»?! Щенка себе заведи, Славика! Или мужа своего так называй!
Перегнул ли я палку? Нисколько. Уже через минуту я говорил с ней спокойным, убедительным голосом, и она, утирая глаза салфеткой, кивала, послушно соглашаясь со мной. Да, действительно, так не может больше продолжаться. Денег она зарабатывает больше, аферу «милосердие» придумала также она, и хоть благотворительный фонд у них с мужем напополам, не будет сложным внести изменения в учредительные документы.
Потом, когда все случится. О том, что речь может идти лишь об устранении этого ненужного нам обоим человека, мы даже не говорили. То, что она просто подаст на развод, не обсуждалось. Какой может быть развод, если ее муж потребует дележки имущества? Куда как лучше остаться состоятельной вдовой и, слегка погоревав, выйти замуж за нового молодого избранника, то есть за меня.
Перспектива хоть на короткий срок стать ее мужем угнетала меня. Я гнал от себя эти мысли, надеясь, что обстряпать все до конца у меня получится раньше, чем я услышу марш Мендельсона. Ведь уголовные органы особенно внимательно рассматривают случаи гибели состоятельных женушек при наличии молодых мужей. «Как-нибудь выкручусь», – решил я и поцеловал Аллу в лоб, как целуют обычно только покойников.
Благотворительный фонд с оригинальным названием «Здоровое детство» поселился в двух меблированных комнатах на пятом этаже старинного здания на Петровке. Одна из комнат была разделена перегородкой на две неравномерных части. В меньшей и без окон сидела тетя Цива – доверенное лицо Аллы, выполнявшая обязанности секретарши и соглядатая. В большей части находился мой кабинет, где имелось все, что положено: стол, несколько стульев, диван, телевизор, несгораемый шкаф и вешалка. На стене висела копия картины Васнецова «Аленушка». Пол был застелен скучным желтым линолеумом в черных подпалинах, что придавало ему отдаленное сходство с вытоптанной тигриной шкурой. Окно было огромным, выходило на продуктовый магазин, в котором продавались свежепожаренные на роликовом гриле куриные американские сосиски с картонным привкусом. Я любил курить, глазея в окно и слушая, как за перегородкой сопит, шуршит и скребется ушной раковиной тетя Цива. Я со страхом думал, что жизнь моя все еще находится в том же положении, что и прежде, что я все так же должен отвечать за постройку чертового дома, что скоро надо будет гнать вверх стены, дом начнет стремительно подниматься, и тогда сразу будет видно, что он не имеет ничего общего с бельгийской фотографией. Разразится скандал, меня отовсюду прогонят, Алла, чего доброго, решит мне мстить, и что со мной тогда может случиться – одному Богу известно. Связи Аллы были серьезны. Она вполне могла «заказать» меня через одну из своих клиенток, чей муж занимался известным промыслом: делал деньги, нажимая на курок. Присутствие тети Цивы угнетало меня все больше с каждым днем, а мысли о том, что времени до разоблачения моей аферы с курсовиком Рубена остается все меньше, делали мою жизнь совершенно невыносимой. Я не занимался ничем, к чему имел бы хоть какую-то охоту. Все было мне в тягость, все шло против воли, и лишь страх за собственную шкуру не давал мне шанса «сдуться», все бросить и удариться в бега.
Работа «презентатора» угнетала сверх всякой меры. Я появлялся в «Здоровом детстве» каждый будний день после трех, и все начиналось с того, что тетя Цива подавала мне списки: список переданных ею с утра факсовых сообщений, список телефонных номеров организаций, в которых эти факсы были установлены, список собранных ею данных о лицах, которые в этих организациях могли принимать решения о выделении средств на лечение несчастных детей. Дальше начиналась моя работа. Я «садился» на телефон, прорывался сквозь баррикады секретарш, выходил на нужного человека и пытался наладить с ним душевный диалог. Вот как это происходило примерно:
– Добрый вечер, это директор фонда «Здоровое детство». От меня сегодня звонили Такойто Такойтовичу (называлось имя-отчество очередного значительного лица), соедините-ка меня с ним, он ждет моего звонка…
Не всегда получалось прорваться с первого раза, но в большинстве случаев, когда упертая секретарша не желала переключить меня на своего босса, я спрашивал: «Скажите, у вас есть дети?» и быстро-быстро «нагружал» ее:
– Вы же мать! – в том случае, если она говорила, что дети у нее есть. – Как же вы можете равнодушно относиться к тому, что умирает ребенок? Пусть он не ваш, но он маленький, беззащитный и очень несчастный. Ему не повезло, он заболел. Так давайте поможем ему!
Если же у секретарши детей не было, я говорил с ней, как «с будущей матерью», «с носительницей великой идеи пополнения человеческого рода», желал ее будущим детям здоровья таким голосом, что она пугалась, верно воспринимая меня за колдуна, шамана и экстрасенса, чудесными и страшными деяниями которых были тогда засраны мозги у многих. В результате я добивался нужного разговора с нужным мне человеком, обрабатывал его, чувствуя себя ювелиром, гранящим булыжник, превращавшим его в бриллиант. Я приглашал его «к себе в офис», и тот не мог мне отказать и приезжал. В определенный день, к определенному часу съезжались несколько потенциальных жертвователей-лохов, как правило бизнесменов, и в соседней комнате, обставленной, как обыкновенная переговорная, я устраивал перед ними «презентацию»: раскладывал фотографии несчастных детей, рассказывал о каждом заученную мною наизусть «липу», отвечал на вопросы, говорил, что фонд создан с одной лишь единственной целью помочь детям выжить («Сами видите, что живем мы скромно, штат минимален, я не получаю зарплату и работаю лишь из милосердия к больным ребятам. Только желание помочь им, облегчить их страдания заставляет меня после работы заниматься этим»).
– Где работаете? – интересовались бизнесмены.
– Лаборантом на кафедре в мединституте, – со скромным достоинством отвечал я. – Этот фонд учредили два врача, и моя мечта когда-нибудь на собранные деньги построить лучшую в мире лечебницу для детей…
Бизнесмены кивали, соглашались, я выискивал удобное местечко в разговоре и просил делать взносы. Бизнесмены, стесняясь друг друга, делали, после чего быстро расходились, сетуя на отсутствие закона о снижении налога при занятиях благотворительностью. Впрочем, в девяносто третьем году налоги никто особенно и не платил. Во время «презентаций» я собирал как наличные, так и просил подписывать обязательства о перечислении безнала. И никто, никогда не отказался потом, на следующий день, от своей подписи.
Были и другие, не столь успешные презентации, когда кто-нибудь один вставал и мрачно цедил сквозь зубы:
– Лохотрон, бля.
Уходил, саданув за собой дверью, и за ним тянулись остальные. Я в таких случаях никого и никогда не задерживал, не дергал за фалды, не восклицал: «Куда же вы, господа!» Вел себя тихо: садился на угол стола и задумчиво, словно бы про себя бормотал:
– Ну, конечно, ведь это всего лишь дети. Какой с них навар? Какая прибыль? Пусть помирают, подумаешь! Бабы еще наделают…
Однажды я за такое получил от кого-то по морде со словами: «Разжалобить хотел, сука?! Лошару нашел?!» К счастью, таких было меньшинство. Тетя Цива мазала мне фингал мазью арники и негромко сквернословила. Пару раз фонд «Здоровое детство» в лице тети Цивы и в моем, естественно, лице хотели «прикрутить» «бизнесмены силового плана», то есть галимые бандосы, но в оконцовке у меня получалось растолковать им, что наезд на полумертвых детей – это, в натуре, не по понятиям.
– Вся помощь адресная, – рискованно врал я, – хотите, так проверяйте. Нам ничего не надо, поэтому и есть у нас всего-навсего две комнатки с чужой мебелью и один полудохлый компьютер (на котором я частенько играл в «Spear of Destiny», «Wolfenstein» и, конечно, «Prince of Persia» – хитовые стрелялки девяностых). Тогда все повсюду играли в стрелялки: и в компьютерные, и во всамделишные…
Братва раскрывала кошельки, хлопала меня по плечу лапами в золотых гайках перстней, ощеривалась улыбками. Рисковал я страшно, поэтому все чаще курил, глядя в большое окно своего кабинета на пятом этаже. Совесть подступала к горлу, и я чуть-чуть не блевал ею, своей совестью. Мне было ужасно, бесконечно стыдно. Кровавые девочки и мальчики, которых давным-давно уже не было в живых, стояли у меня в глазах. Однажды тетя Цива, глядя на меня, сказала:
Ознакомительная версия.
