— Ты первый, — сказала Хетер и указала на лестницу.
Интересно, это у нее суеверие такое, не подниматься первой по лестнице, подумал Джек. Пройдя три марша, он обернулся.
— Иди, иди, — сказала она, — если у женщины есть в голове мозги, она не позволит Джеку Бернсу идти у себя за спиной. Я бы чувствовала себя неудобно, споткнулась бы и упала.
— Почему?
— Я бы думала, как выгляжу в сравнении со всеми теми красавицами, которых ты видел — со спины и со всех других сторон.
— А что с лифтом?
— Лифта нет, приходится подниматься пешком на шестой этаж. В Эдинбурге в домах высокие потолки, поэтому марши такие длинные.
Цвета в коридоре теплые, но самые простые — розовый, сливочный, коричневый. Потолки в квартире и правда высокие, стены выкрашены в яркие цвета — в гостиной в красный, на кухне в желтый. О том, что в квартире живет пять человек, говорили разве что две плиты и два холодильника. Все чисто и опрятно — а как еще может быть у пяти разных людей, иначе они перессорятся. Джек не стал спрашивать, сколько в квартире туалетов — и так ясно, на пятерых маловато.
В комнате Хетер был стол, двуспальная кровать и много книжных полок; стены темно-бордовые, зато окна гигантские, выходят на улицу Брунтсфилд-Гарденс. Книги в основном художественные, много дисков, как и в ее кабинете, больше, чем книг, снова довольно внушительная стереосистема плюс видеомагнитофон и DVD-проигрыватель с телевизором. Рядом с кроватью столик, на нем лежат несколько дисков и кассет с фильмами.
— Я смотрю твои фильмы, когда не могу заснуть, — сказала Хетер. — Иногда без звука.
— Чтобы соседям не мешать?
— Им плевать, есть звук или нет, — пожала плечами она, — просто я знаю все твои реплики наизусть, иногда мне хочется произносить их вместо тебя.
Куда сесть? В комнате единственный стул и кровать; по сути дела, комната в общежитии, только побольше и получше выглядит.
— Садись на кровать, я принесу чаю.
На столе стоит фотография молодого Уильяма Бернса за мануалом какого-то органа, на коленях у него совсем еще маленькая Хетер. Он сел на кровать, Хетер вручила ему кожаный фотоальбом.
— В общем, по фотографиям и так понятно, кто тут кто, смотри, я тебе не нужна, — сказала она и пошла готовить чай.
Хетер, конечно, догадывалась, что Джек мало видел фотографий отца, и поэтому оставила его одного — впервые наедине с папой, которого в альбоме было много-много.
Фотографии располагались в хронологическом порядке. Барбара Штайнер оказалась маленькой блондинкой, чуть полнее лицом, чем дочь, и далеко не такая красавица. Красоту Хетер унаследовала от Уильяма. Он, как и в молодости, носил длинные волосы (мисс Вурц осталась бы довольна) и с возрастом делался все стройнее. Фотографий папы с дочерью — сначала маленькой, потом постарше — было куда больше, чем фотографий Хетер с мамой и фотографий Уильяма и Барбары вместе. Впрочем, это был альбом сестры, она могла составить его по своему вкусу, и, может быть, из того, что одних фотографий больше, а других меньше, ничего и не следует.
Похоже, больше всего Хетер нравились фотографии, запечатлевшие их с папой поездки в Альпы — Уильям и Хетер на лыжах, переложенные открытками из Венгена, Леха и Церматта. Не слишком ли холодный вид спорта выбрал себе Уильям, которому все время холодно? Впрочем, в костюме лыжника папа выглядит естественно, а может, он просто счастлив, что катается на лыжах с дочерью, и ему от этого делается теплее.
По выражению лица Барбары не скажешь, что она нытик, равно нельзя понять, что некогда у нее был хороший голос, разве только поза странная, словно ей жмет одежда, особенно на фотографиях, где она в парике. А потом вдруг раз — и она пропала без следа, Джек перевернул еще одну страницу — Барбары как не бывало. Дальше на него глядели только Хетер и папа, или вместе, или по отдельности.
К страницам в начале альбома были приклеены концертные афиши; когда Хетер, судя по фотографиям, исполнилось лет двенадцать, они исчезли, видимо, Уильям Бернс перестал давать концерты.
Кое-какие фотографии запечатлели Центральный бар, Хетер играла на флейте, а Уильям — на каком-то клавишном инструменте (кажется, вспомнил Джек, это синтезатор), иногда один, иногда с дочерью. Судя по выражению лиц отца и дочери, исполнялась отнюдь не классическая музыка.
Джек знал, почему на большинстве фотографий папа выглядит одетым не по сезону, то есть всегда задрапирован, словно ему холодно (тепло ему, судя по всему, было, только когда он катался на лыжах). Но и на пляжных фотографиях, где на папе были только плавки, Джек не смог хорошенько разглядеть его татуировки — даже на крупных планах казалось, что они все одинаковые и что это не ноты у него на коже, а длинный-длинный текст, написанный от руки.
Джеку стало стыдно. Когда-то он сказал Клаудии, что не хочет заводить детей и не захочет до того дня, пока не узнает достоверно, что у отца были дети, которых он любил, которых он не бросил. Теперь Джек держал в руках доказательство — альбом Хетер, полный ее любви к отцу и любви отца к ней. Джек досмотрел альбом до конца, взял себя в руки и решил посмотреть его еще раз; тут как раз и вернулась Хетер с чаем и села рядом с ним на кровать.
— Я нашел несколько пустых мест, что, фотографии выпали или ты их сама вынула? — спросил Джек.
— Сама вынула, там были мои молодые люди, с которыми я рассталась, — ответила Хетер.
Джек не нашел в альбоме никого, кто мог бы с его точки зрения быть ирландским другом Хетер; он решил, что ирландец, видимо, не любовь всей ее жизни, но спрашивать не стал, а раскрыл альбом там, где Хетер и Уильям вместе играют в Центральном баре.
— Я был там вчера, решил посмотреть, где ты играешь на флейте.
— Я знаю, тебя заметил один мой приятель. Почему ты меня не позвал с собой?
— Я бродил по Литу, искал места, про которые мне рассказывала мама, — сказал Джек и открыл альбом там, где Уильям в перчатках. — Так что с папой? Я имею в виду, помимо артрита.
Хетер положила голову Джеку на плечо, он взял ее за руку и поставил чашку с чаем на столик. Альбом лежал у него на коленях, раскрытый, папа словно глядел оттуда на них обоих.
— Я хочу сыграть тебе что-нибудь на Старике Уиллисе, в Старом соборе Святого Павла, — сказала Хетер, — подготовить тебя немного.
Они посидели так некоторое время.
— Ты не хочешь чаю? — спросил Джек.
— Я делаю именно то, что хочу, — сказала она. — Я хочу целую вечность сидеть вот так, положив тебе голову на плечо. Я хочу обнимать тебя, целовать, бить со всей силы кулаками по физиономии. Я хочу рассказать тебе про все неприятности, которые со мной случались, особенно про те, которых я могла бы избежать, будь ты тогда рядом. Я хочу рассказать тебе про всех мальчиков, от которых ты смог бы меня защитить.
— Я с тобой, делай все, что хочешь, — сказал Джек.
— Покамест ограничимся тем, что есть, — ответила Хетер, — а то ты торопишься. Нельзя бежать впереди паровоза.
— Ты говорила, у папы невроз навязчивых состояний. Что это такое?
Хетер сильно сжала ему руку и ударила головой по плечу несколько раз. Ей пришлось продать квартиру на Марчмонте, в которой жил Уильям и в которой она выросла.
— Там в основном студенты живут, но и кое-какие преподаватели тоже, — сказала она.
Ах если бы она смогла там остаться, это было бы идеально! Но ей пришлось продать квартиру и найти что-то подешевле.
— Чтобы оплатить папину больницу? — спросил Джек.
Хетер кивнула — еще один удар головой по плечу. Почти все ее вещи сданы на хранение, как и все вещи Уильяма.
— Давай я куплю тебе квартиру, — предложил Джек.
Она заглянула ему в глаза.
— Нет, так нельзя, — сказала она. — То есть ты, конечно, можешь это сделать, но так будет неправильно. Я не хочу, чтобы ты делал что-то за меня, — мне достаточно, если ты поможешь мне с ним.
— Я помогу, но ты так и не сказала мне, что я должен сделать. Хетер отхлебнула из чашки, не выпуская руки Джека; она положила ее себе на колени и стала рассматривать.
— У тебя такие же маленькие руки, как и у него, только пальцы короче. Для органа твои руки бы не подошли, — сказала она и приложила свою ладонь к ладони Джека, ее пальцы были длиннее. — У него каждый квадратный сантиметр тела покрыт татуировками, — продолжила она, не отрывая взгляда от своей и Джековой ладони, — даже ступни, даже пальцы ног.
— И руки? — спросил Джек.
— Нет, руки остались белые, так же, как лицо, шея и пенис.
— Ты видела его пенис или он тебе рассказал, что не делал там татуировок?
— Ты удивишься, если узнаешь, сколько людей на свете видели папин пенис, — улыбнулась в ответ Хетер. — Ты и сам его увидишь рано или поздно, это неизбежно.
Она приготовила отдельный фотоальбом для Джека, поменьше, размером с небольшую книгу; фотографии были примерно те же, что и в большом, но фотографий мамы Хетер класть туда не стала — только свои и папины. Они все сидели вместе, смотрели на фотографии.
