— Прошу прощения, но здесь нам никто не помешает.
На одной из тумбочек Босманс заметил выцветшую обложку: «Общество Астарты». Ивонна перехватила его взгляд.
— Очень мило с вашей стороны, что вы подарили Андре эту книгу. Он был искренне тронут.
Наступило молчание, и Босманс ощутил неловкость. Стремясь поддержать беседу, он проговорил с улыбкой:
— Он уверял меня, что это грех молодости…
Ивонна Левша смутилась:
— Ну… В нашей жизни был такой период… Мы вели себя довольно легкомысленно… В общем, Андре вам все объяснит…
Она поспешно направилась к пепельнице, что стояла на другой тумбочке. И потушила сигарету.
— Вот увидите, — сказала она Маргарет, — маленький Петер — очень славный ребенок…
— Я в этом не сомневаюсь, — сказала та.
— У вас есть опыт? Вы умеете обращаться с детьми? — спросила Ивонна Левша.
— Мы очень любим детей, — ответил Босманс.
Чуть позже он повторил это доктору Андре Путрелю. Маргарет, Ивонна Левша и Босманс пришли в просторную комнату, где стены были обшиты деревянными панелями; здесь доктор принимал пациентов. Увидев его в белом халате с застежкой на боку, Босманс решил, что он хирург. Но не решился спросить, в какой области медицины он практикует.
— Я должна познакомить вас с маленьким Петером, — обратилась Ивонна Левша к Маргарет. — Мы вместе заберем его из школы.
Затем обернулась к доктору Путрелю:
— Не забудь, у тебя еще один пациент, последний на сегодня.
Наверное, она ассистировала мужу, — впрочем, муж ли он ей? На табличке у дверей написаны разные фамилии. Он уточнил время этой последней встречи. В семь часов вечера, ровно.
Он вежливо проводил их до дверей.
— Я прочитал вашу книгу, — проговорил Босманс, спускаясь по лестнице.
— Неужели?
Доктор Путрель улыбнулся ему с иронией.
— Любопытно было бы выслушать ваше мнение.
С этими словами он неторопливо прикрыл и запер за ними дверь.
Босманс шел по улице между Ивонной и Маргарет. Ивонна Левша была несколько выше Маргарет, хотя носила туфли на плоской подошве. Похоже, она не мерзла в легоньком замшевом пиджаке. Подняла только ворот, и все. Они сели втроем в уже знакомую английскую машину. Ивонна — за руль, Маргарет — рядом с ней.
— До школы маленького Петера рукой подать, она на улице Монтевидео, — заверила их Ивонна Левша.
Она вела машину небрежно и нервно. Босмансу даже почудилось, что, подъезжая к улице Монтевидео, они проскочили на красный свет.
«Мне почти ничего не известно об этих людях, — размышлял Босманс. — Однако то немногое, что связывает меня с ними, запомнилось отчетливо и ярко. В юности случай и бегство от одиночества более значимы для нас, чем в зрелые годы, поэтому так важны мимолетные знакомства, встречи без продолжения, как в ночном поезде. Когда я был молод, мне случалось задушевно разговаривать с пассажирами ночного поезда. И правда, у меня сложилось впечатление, будто мы с Маргарет не покидали его купе, потому что о том периоде нашей жизни сохранились прерывистые, хаотичные воспоминания, ряд кратчайших, вовсе не связанных между собой эпизодов. Больше всего меня потрясло непродолжительное путешествие в обществе доктора Путреля, Ивонны Левши и „маленького Петера“ — так они его называли, а мы, ты и я, звали его Петером безо всяких эпитетов.
Невозможно привести в порядок обрывки прошлого сорок лет спустя. Нужно было восполнить пробелы гораздо раньше. Откуда возьмешь теперь потерянные кусочки мозаики? Приходится складывать картину из сохранившихся, одних и тех же».
Несмотря на постоянные переезды, Босманс сберег сочинение Андре Путреля «Общество Астарты». На форзаце посвящение: «Морису Бреву, а также магам и магиням с улицы Синей». Он не особенно внимательно проглядел сорок страниц этой скорее брошюры, чем книги. Речь шла об оккультизме, и, насколько понял Босманс, Андре Путрель выражал здесь идеи целой независимой группы слушателей Высшей эзотерической школы.
«Магам и магиням с улицы Синей»… Действительно, все так сложно, многочисленные разрозненные нити прошлого запутались и переплелись… Они с Маргарет очутились случайно в аптеке на улице Синей в вечер их знакомства. Двадцать лет спустя Босманс позвонил в дверь квартиры на втором этаже дома № 27 по той же улице. Старичок консьерж заговорил с ним: «А знаете, странные вещи творились здесь во время оно…» Босманс вспомнил, кому посвящено «Общество Астарты».
— Вы, верно, говорите о некоем мсье Морисе Бреве?
Старичок удивился, что молодой человек помнит о такой давности. Он охотно рассказал ему все, что знал, другое дело, что знал он не слишком много. Этот Морис Брев собирал здесь, на улице Синей, в доме № 27, мужчин и женщин для изучения магии и других, куда более предосудительных «с точки зрения нравственности» экспериментов. В «Обществе Астарты» вскользь упоминалась золотая месса и пресуществление святых даров, не об этом ли речь? В конце концов их всех арестовали. Он оказался иностранцем, и его выслали на родину.
Босманс спросил на всякий случай:
— Имя Андре Путрель вам ничего не говорит?
Консьерж наморщил лоб, припоминая имена «магов и магинь с улицы Синей».
— Видите ли, мсье, когда их брали, тут было человек двадцать, не меньше. Попались при облаве…
Когда Маргарет впервые привела маленького Петера из школы домой, Босманс сопровождал их. Внизу в прихожей им встретился доктор Путрель.
— Так вы ознакомились с моей книгой? Содержание вас не смутило?
Он насмешливо улыбнулся.
— Что вы, она мне очень понравилась, — заверил его Босманс. — Я интересуюсь оккультизмом, но плохо разбираюсь в нем…
И сразу пожалел, что заговорил об этом легкомысленно, с иронией. Подладился к собеседнику, по сути. Ведь именно так зачастую общался с ним доктор Путрель. Тот положил руку на плечо маленькому Петеру и повторил, что книга — «грех молодости, не более того». Снова улыбнулся. Пошутил напоследок:
— Я счастлив, что в вашем книжном магазине не осталось больше ни одного экземпляра. От всех вещественных доказательств нужно вовремя избавляться раз и навсегда.
Вечером в Отёе, в баре Жака Алжирца, Маргарет рассказала ему, что ее новые хозяева — так она их именовала — ничуть не похожи на профессора Ферна и его жену. Насколько она поняла, доктор Путрель занимался мануальной терапией. Они вместе искали значение слова «мануальная» в словаре, но сорок лет спустя подобная любознательность показалась Босмансу наивной и детской… Как будто такого вот Андре Путреля можно точным определением пригвоздить, как прикалывает булавкой бабочку коллекционер… Доктор заплатил Маргарет за месяц вперед весьма оригинальным способом: вытащил из кармана мятые чеки, выбрал один, с подписью пациента, вписал туда ее фамилию и посоветовал обналичить его здесь поблизости, в банке на улице Виктора Гюго. Сумма втрое превышала ту, что ей назначил профессор Ферн. Ивонна, очевидно, была помощницей и коллегой доктора, она принимала больных в небольшом собственном кабинете в другом крыле дома. Пациенты никогда не видели друг друга, ожидая приема, и никогда не встречались, выходя из кабинета; обратно они шли по длинному коридору, ведущему на лестницу соседнего дома. Зачем такие предосторожности? Из любопытства она повела однажды маленького Петера этим путем, и они оказались на улице Фезандри. До школы тут было гораздо ближе.
— Доктор передал тебе список книг, просил поискать их в твоем книжном магазине.
Она протянула ему сложенный вчетверо листок, исписанный светлыми чернилами, с краю, будто водяные знаки, просматривались их имена: «Доктор Андре Путрель — Ивонна Левша».
По мнению Маргарет, маленький Петер тоже существенно отличался от детей профессора Ферна. Вот только она не знала, правда ли, что доктор Путрель и Ивонна Левша его родители, или же они его усыновили. Петер не был похож ни на него, ни на нее.
В школе на улице Монтевидео учительница пожаловалась Маргарет, что он невнимателен на уроках. Вместо того чтобы слушать, все время рисует в блокноте с обложкой из черной искусственной кожи. Она не сказала об этом Ивонне и доктору Путрелю из страха, что те станут его ругать. Но вскоре поняла, что боялась напрасно. Доктор сам подарил ему этот блокнот и внимательно рассматривал рисунки в присутствии мальчика — она не раз заставала их за этим занятием.
Маленький Петер и ей показал свой черный блокнот. Портреты, вымышленные пейзажи. Выходя из школы, он с серьезным видом брал ее за руку, так и шел до самого дома, молча, выпрямившись.
Воспоминания проплывали, будто облака. Набегали одно за другим, а Босманс лежал на диване днем вольготно, как устраивался когда-то на тахте в бывшем кабинете Люсьена Хорнбахера.
И смотрел в потолок, как смотрят в небо, растянувшись в траве на лугу и следя за движением облаков.
