– Ничего, Ваше Высокопреосвященство, но ведь и Вы видите – какие они бессовестные, как провоцируют, как демонстрируют свое бесстыдство, грациозно изогнув шеи!
Кардинал повернулся, чтобы лучше разглядеть невинных птиц, которые разгуливали тем временем по центру комнаты, подбирая все что ни попадя. Сжимали гузки прежде чем опростаться, испражнялись чем-то розовым, отдавая двойной долг своему инстинкту. У этих бесценных пернатых, в соответствии с их природой, тоже есть нужда в естественных отправлениях.
– Извините, Контарини, но что вы имеете против этих бедных птиц? Не хотите же, чтобы мы надели на них трусы; знаете ведь – как мы должны им быть благодарны за их присутствие в священных дворцах.
– Ваше Высокопреосвященство, Ваше Высокопреосвященство! Они же – женщины, они – женщины, распоясанные и обнаженные; они расположились здесь и никуда не уходят… я не могу больше сопротивляться! – Контарини заплакал, обхватив голову руками.
Всегда было что-то странное в этом парне, может быть от тайного прошлого, той трагедии, что произошла с его женой. Вот теперь и вышли наружу его ранимость, чувствительность и проблематичность. Ах, этот конклав, как он повлиял на психику своих гостей, особенно слабых!..
Бедный исповедуемый, гордившийся славой безупречно исполнителя в этом убогом министерстве, имевший честь быть призванным в Рим на исповедь к папе, (свидание не состоялось из-за смерти понтифика) – как он все-таки невезуч, нет слов.
Попробовал вернуть к реальности напуганную душу капеллана, не отрицающего свое смущение ассоциацией пернатых с женщинами и боязнь за возможное впоследствии насилие. Кто знает – не случится ли увидеть, как Контарини однажды обнимет одну из этих куриц, чтобы реализовать правду своих ощущений. Какой шум поднимут тогда испугавшиеся птицы, к которым надо быть исключительно внимательными за то добро, что они делают для людей; они заслужили хорошее обращение. Как быть? Отнестись снисходительно к безумию секретаря, бояться увидеть его в последующие дни еще более расстроенным, спасать поставленный под угрозу этот блестящий ум, страшиться возможности потерять долгую и ставшую привычной жизнь вместе?… Как быть?
Победили лень, страх перемен и боязнь лишиться прекрасного товарища.
– Контарини, неужели вы не понимаете, что я тоже все это вижу? Думаете, я не замечаю их бесстыдное поведение? Думаете, не знаю, что их сюда привезли на самом деле для охоты на скорпионов, а не для искушения нас, бедных священников? И кроме того, мне самому необходимо огромное терпение, укрепление моего смирения с помощью молитвы, чтобы постараться избежать остаться только с ними, без вас. Бот увидите, мы выйдем из этой ситуации с честью: этот конклав в действительности напоминает экзамен героическим добродетелям нашей Церкви и ее министерств. Вы как участник должны принимать во внимание его привилегии на тех же правах, что и архиепископы. Напомню, что не только святые в Фивах, Пахомий[47] и Антоний Великий[48] подвергались дьяволом искушению в виде женщин, но и мы сегодня…
И давая отпущение грехов, он увидел, наконец, как медленно-медленно сходит с лица бедного капеллана неприятное выражение, увидел, как разглаживается его лицо, как он возвращается к привычному своему поведению и… уже смотрит на часы.
– Теперь давайте совершать святую мессу и будем просить Спасителя придать нам силы, чтобы прожить и этот день. Накладываю эпитимью: отдаете мне все сигареты и те, что спрятали тоже, и прочитайте десять раз Ave Maria во имя Божьей Матери.
– Да, Ваше Высокопреосвященство, но… эти… но сначала – можно я запру их в клетке?
– Поступайте, Контарини, как считайте нужным, однако я полагаю, что мы уже доказали себе силу наших душ, и что бы ни случилось, воспринимаем кур только как кур.
Он увидел, как его секретарь склонил голову и с яростью посмотрел на двух пернатых, продолжавших клевать невидимые крошки и продвигаться к столу кардинала.
В продолжение мессы Контарини вел себя, как всегда. Можно было предположить, что исповедь помогла ему избавиться от беспокоивших мыслей. Помог епископу одеться. Однако следующая фраза, которую произнес молодой монсиньор, кардинала насторожила – не так-то все просто и гладко получается.
– Во время мессы Заира и Зиновия вели себя хорошо. Никому не мешали и не выходили из своего угла.
Лучше поддержать его на этот раз, подумал Мальвецци, и ответил как бы безразлично:
– Не о чем говорить: дорогой Контарини, они вели себя хорошо, потому что знают как себя вести. Но теперь, ради Бога, пойдемте, – чувствую, что мы опаздываем.
Заира и Зиновия, и где только он мог найти такие имена?
За чашкой кофе с молоком Мальвецци размышлял: к кому могли относиться эти имена, вспомнил: Зиновия, может быть, второе имя королевы мятежного Рима Пальмиры. И вновь подумал об этой странности своего капеллана – есть ли еще время на выздоровление. Надо бы осторожненько поговорить с врачом, чтобы не допустить возможного ухудшения; как бы его секретарь не стал еще более беспокойным.
Целесообразность обращения к врачу пришла на память Этторе Мальвецци и позднее, когда он входил в Сиксинскую капеллу и обнаружил на одной из створок дверей объявление следующего содержания:
Заседания конклава вынуждено прерываются из-за срочной реставрации фресок Сикстинской капеллы. Соответственно, высокоуважаемые и высокопочтенные кардиналы, если капелла будет находиться в непригодном состоянии продолжительное время, в течение этого дня появиться сообщение о другом подходящем месте для следующих пленарных заседаний.
Владимиро Веронелли, камерленг Святой Римской Церкви.Ничего себе новость, довольно неприятная: заседания прерываются из-за необходимости проведения реставрационных работ. Кардиналы столпились у объявления; понеслись шепотки и комментарии. Мальвецци с уверенностью мог сказать: в их поведении и словах была схожесть с тем, что происходило с его Контарини и другими молодыми прелатами. Наиболее смущающий комментарий выдал архиепископ из Ренна:
– Никогда бы не поверил, что жуткие галлюцинации могли проникнуть даже сюда.
Вслед за ним еще более определенно высказался епископ из Дублина, примат Ирландской Церкви:
– Курицы внешне похожи на одалисок… невозможно поверить… но это то, что видят мои сотрудники, например мой молодой хорист, невиннее Авеля; над было слышать, как он описывает прелести этих сладострастных!
Архиепископ из Вестминстера тоже был потрясен:
– Почему-то только у нас, у старых, есть иммунитет против этих галлюцинаций… они затронули только молодых.
Теперь Мальвецци же точно решил проконсультироваться с врачами по поводу своего секретаря. В этом была главная проблема, кое-кто, например Рабуити и Черини, не верили в то, что галлюцинации возникли не у всех молодых прелатов.
Но каким образом можно уговорить Контарини пойти к врачу? Как его убедить?
Когда они с коллегами, все вместе возвращались в свои апартаменты, Мальвецци решил довериться кардиналу Ло Кашио.
– Что бы такое придумать, как вынудить наших молодых сотрудников пойти к врачу? Обратиться к префекту Дома понтифика, или к директору санитарного обслуживания, которые могли бы выписать направление к врачам по случаю гигиенически опасного для здоровья присутствия кур в наших апартаментах?
– Но именно этого – разговоров об опасностях, исходящих от кур, – мы и должны избегать. Больше всего меня беспокоит, что нас, старых, тоже могут подозревать в получении удовольствия от созерцания прелестей этих созданий… То, что рассказал Данвеган о волнениях его молодых сотрудников, говорит само за себя!
– Это понятно. Мне кажется, что ничего другого не остается, как собрать консилиум врачей – упорствовал Мальвецци, которому не давало покоя состояние Контарини.
– Послушай, если быть совсем откровенным, – не вижу я необходимости в консилиуме… как бы это сказать?… Что он даст? Разъяснит небольшие галлюцинации? У меня сложилось впечатление, что нам всем до единого, чтобы немного подлечиться, нужна консультация врача. Как считаешь? – ответил Ло Кашио, уклоняясь от обсуждения еще одной важной проблемы: неистового преследования крыс многочисленными котами, метавшимися между сутанами кардиналов.
– Лучше смириться заранее со всеми нашими неприятностями, иногда ведь лечение только ухудшает дело… Вот увидишь, выборы папы не будут бесконечными – когда-нибудь же они должны закончиться!
– Это да, но как выйти из этого положения? В этом все дело! Facilis descensus Averni,[49] и все-таки, как выйти из этого… и что тебе кажется самым непреодолимым в конклаве?… – услышав последнюю фразу из диалога между Мальвецци и Ло Кашио, со всегдашней своей таинственностью вступил в разговор подошедший Альфонсо Черини.
