Со свойственной ему прямотой, архиепископ из Милана – единственная и самая авторитетная кандидатура из итальянцев – выдал свой страх: трудно собрать воедино силы более сотни человек, просидевших здесь уже тридцать семь дней, боявшихся никогда больше не выйти из этого лабиринта комнат и ставших пленниками тревожных видений и ужасов.
Многие думают о некоторой бесцеремонности, царящей в залах прессы, где по интернету собирают отзывы на их дела со всего мира. Толпы демонстрантов «Объединения и Освобождения», из организации «Опус Деи», польских монахинь и священников, выступают в эти дни перед колоннадой Бернини[50] с огромными плакатами, протестуя против инертности кардиналов, не веря в серьезность причин промедления выбора и обвиняя кардиналов в безответственности – во всем этом они видят угрозу непоправимого разрыва сердца Церкви. Некоторые национальные Церкви – более всего африканские и латиноамериканские – уже начали угрожать необходимостью выбора папы в другом месте, на общей ассамблее католических епископов и священников.
И все же этого страха схизмы,[51] о котором так много трещат вне Ватикана, не было. Скорей, наоборот, пугало другое: прогрессирующая потеря интереса к конклаву, что демонстрировали многие газеты и иностранные телевизионные программы, но, более того, – итальянское телевидение. Новости из конклава в Ватикане, за запертыми бронзовыми дверями, уже не заполняли первые страницы.
Возник феномен усталости у самых важных источников информации – опять завтра, еще завтра и еще через день – статей о ходе конклава, более конкретных и окончательных новостей больше не было.
Можно было бы, конечно, предположить, что никакие из особых событий, глубоко взволновавших бедных последователей апостолов, не просачиваются в мир. И сделать следующий вывод: с одной стороны, их облегчение от меньшего давления публики на выбор папы, с другой – сомнительная задержка осознания правды о наступлении власти злого духа, сильного и таинственного. Абсолютно нормально, что ничто из происшедшего в Сикстинской капелле в присутствии свидетелей, даже сплетни, не выходит наружу. Но нельзя удовлетвориться, в качестве объяснения, и похвальной осторожностью камерленга, который в течении двенадцати часов запретил передавать сообщения в мир. Запрет на вещание ватиканским средствам масс-медиа их не устраивал, однако нарушить его они опасались.
Прошло то время, когда в Ватикане верили в намерение прессы передавать объективные новости, не обязательно острые и, тем более, сплетни, неизвестным образом проникающие в их помещения, раздираемые борьбой, соперничеством, завистью и желанием реванша. Таким образом, из-за затухающего интереса прессы к конклаву, ежедневно публикуются совсем другие новости, а для сообщений о почти ничего не происходящем здесь, к тому же наводящие тоску, отводятся только последние страницы газет и ночные телепрограммы. И это вместо того, чтобы поддерживать спокойствие духа, которым характеризовался конклав вначале, вместо того, чтобы способствовать уменьшению лихорадочного беспокойства публики, вместо того, чтобы бедным кардиналам дать жить в тишине и спокойствии, итак перегруженным событиями последних дней и галлюцинациями их молодых сотрудников… о чем – ни слова… никому.
Начинают уже проявляться, после закрытия дверей Сикстинской капеллы почти на сорок дней, некоторые симптомы тяжести этого затворничества.
Затворничество для многих, не расположенных к дорогим сердцу кардинала Пайде «наслаждениям», стало мучительно острым. Преосвященные привыкли жить в своих епархиях с массой удобств, предоставляемых прогрессом: телефоны, обычные и сотовые, факсы, электронная почта, а также самолеты и автомобили, всегда готовые доставить их в любой уголок мира.
Уже зарегистрированы были первые случаи срочного поступления старых кардиналов в медицинский пункт Ватикана. Пункт выходил в частные сады понтифика, и в его окнах на фоне синего неба краснели по-ноябрьски ветки платанов. Он становился знаком свободы и вызывал желание открытого мира, невозможного для стариков, запертых в конклаве.
Страх остаться внутри навсегда в качестве пойманных в ловушку вызывал страстное желание убежать отсюда. Это и собирались осуществить, используя одно из окон третьего этажа, два члена конклава, Хораче Виннипег из Нью-Йорка и Энтони О'Хара из Филадельфии, чтобы доказать к тому же, что недомогание большинства госпитализированных связано с психическим расстройством, вызванным наступлением Зла на конклав.
И двое преосвященных, семидесяти трех и семидесяти девяти лет, договорились бежать ночью, когда медперсонала было меньше. Для побега они выбрали окно, выходившее на крышу, расположенную ниже окна на три метра, с которой, можно будет спрыгнуть на землю. А сначала надо было сделать из перекрученных простыней, собранных со всех постелей, канат и выбросить его в окно, чтобы достичь крыши. В темноте они не могли определить – куда точно заброшенный канат «приземлился». К их несчастью, внезапное кудахтанье кур разбудило медперсонал. Под окном стоял один из курятников, которые доставил сюда из города Назалли Рокка. Известно было, что он собрал и перевез сюда для уничтожения скорпионов в ватиканских дворцах огромное количество кур из разных районов Рима: Коллеферро, Дзагароло, Фрозолоне. Скорпионов обнаруживали повсюду: в гимнастических костюмах, в обуви, в вязаных черных шапочках, опускающихся на лицо для того, чтобы быть неузнанным на дорожках сада в случаях нечаянных встреч на тренировках по бегу.
Сообщник должен быть готов взять их в большой автомобиль серебряного цвета с убирающимся верхом, потом отвезти к железнодорожной ватиканской станции. Автомобиль с американским номером вызывал огромное любопытство швейцарских гвардейцев и тем, что остановился на продолжительное время у входа, и тем, что водитель нервничал и постоянно поглядывал на часы.
Кое-кто из медперсонала помогал кардиналам тащить длинный канат. Смущенные медбратья не были уверены в том, что их поведение понравилось бы кардиналу-камерленгу… Больные кардиналы высокомерно молчали, но не все.
– Был бы здоровее, ушел бы и я, – признался с ближайшей кровати кардинал из Луанды Ди Сакраменто, смотря на беглецов, сосредоточенно собирающих простыни и неумело связывающих канат.
– Между прочим, вы – невезучие, потерпите, может в следующий раз у вас выйдет получше, – улыбаясь добавил он.
Оба американца в ответ промолчали, но разволновались от поднявшейся у основания лестницы, ведущей в палату, суматохи.
В этот самый момент появился командир швейцарской гвардии с двумя солдатами огромного роста. Они принесли обоим кардиналам, из Нью-Йорка и Филадельфии, приказ следовать за ними в апартаменты кардинала-камерленга.
Новость, распространившаяся по всему конклаву, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Бедный камерленг не мог до конца осознать смысл происшедшего.
Неслыханный скандал: два кардинала пытались бежать из конклава! Ничего похожего не было во всей предыдущей истории Церкви, во всяком случае после Тридентского Собора[52]». Более тяжелого события и представить-то невозможно было. И что более всего огорчало Веронелли, пораженного как молнией новостью, пришедшей на рассвете из медицинского пункта, – как бы невероятный поступок двух кардиналов не оказал сильного психологического воздействия на других членов конклава.
– Как такое могло прийти им в голову? – напирал Беронелли, поспешно одеваясь, на монсеньора Сквардзони.
Сквардзони, имевший отличие перед многими другими молодыми коллегами в том, что его галлюцинации по поводу кошек были совсем другими: он принимал котов, скорей, за юношей – предмет желания бесконечной идентичности, – чем за женские особи, камерленгу не ответил. Он держал на руках огромного черного кота с желтыми глазами, мурлыкающего в полной расслабленности, и поглаживал его.
– Вот-вот, взял бы да и использовал этот канат из простыней, чтобы повеситься, – воскликнул камерленг, больше не сдерживаясь перед своим секретарем, – самоубийство вполне можно провести, как естественную смерть, такое уже не раз случалось. Ах, этот скандал явно западет в души – попробуют бежать и другие. Всех их вижу покидающими тонущий корабль и оставляющими меня одного.
Отдал распоряжение как можно скорее привести виновных. В ожидании их он послал секретаря к префекту Папского дома узнать новости о реставрации в Сикстинской капелле, проходящей без передышки; работали даже по ночам. Поискал среди своих бумаг список повреждений, который ему представили, но так и не нашел его. Отогнал кур, которые устроились на кресле возле камина и, наконец, нашел то, что искал. Взял в руки флакон с розовой водой и опрыскал комнату, в ней стояла жуткая вонь от кур. Закончил одеваться.
