Конверт с записанным сотым ходом был вскрыт в 10.30. 99-м ходом черные атаковали, угрожая разрезать тройку белых камней в центре доски, сотым ходом белые, защищаясь от разрезания, соединились. В последний игровой день в Хаконэ был сделан только этот ход. После окончания партии мастер так его прокомментировал:
— Соединение белых на сотом ходе было последним ходом перед тем, как я лег в больницу, — тогда обострилась моя болезнь. К сожалению, этот ход оказался не совсем продуманным. Вместо него следовало бы прижать черных ходом в пункт 58. Это укрепило бы позицию белых в правом нижнем углу. Хотя черные и угрожали разрезанием в центре, вряд ли бы они на это пошли; а если бы и разрезали, все равно особого ущерба белым не причинили бы. Защити белые на сотом ходе свою позицию — черным не удалось бы так легко победить.
Тем не менее раскритикованный мастером сотый ход белых был не так уж и плох, сваливать на него проигрыш белых ни в коем случае нельзя. Отакэ сказал потом, что атаковал в центре в расчете на то, что мастер соединится. Да и все остальные были уверены, что белым следует соединиться.
Если говорить честно, записанный сотый ход белых наверняка был известен Отакэ еще три месяца назад. После этого ему не оставалось ничего другого, как вторгаться 101-м ходом в позицию белых справа внизу. Даже нам, любителям, было ясно, что для вторжения годится лишь один ход — тоби, который и был сделан. И этот очевидный ход Отакэ до 12 часов, то есть до обеденного перерыва, так и не сделал.
В обеденный перерыв Сюсай вышел во двор, что случалось с ним редко. Ветви слив и иголки сосен сверкали на солнце. Распустились цветы вечнозеленой аралии и лигуларии. Камелия под окном комнаты Отакэ выбросила один-единственный скомканный цветок. Мастер остановился и долго смотрел на него.
Во второй половине дня на раздвижную дверь-сёдзи игрового зала упала тень сосны. Прилетела белоглазка и защебетала неподалеку от нас. В пруду перед верандой плавали карпы. В гостинице «Нарая» в Хаконэ карпы были цветные, в этой — обыкновенные.
Отакэ все никак не мог сделать 101-й ход, и мастер, как и следовало ожидать, медленно, словно засыпая, закрыл глаза.
Ясунага, игрок четвертого дана, прошептал: «Да-а, очень трудная задача…», присел и тоже закрыл глаза.
В чем же здесь трудность? Я даже заподозрил, что Отакэ нарочно не хочет делать прыжок в пункт 1?13 и думает над другим ходом. Организаторы нервничали, а Отакэ впоследствии, когда участники партии делились своими впечатлениями, сказал, что колебался, не зная, делать ли прыжок в пункт Я13 или просто продлиться в пункт ИМ. Мастер тоже потом сказал: «Преимущества и недостатки этих ходов очень трудно оценить». Так или иначе, на первый ход после возобновления игры Отакэ потратил три с половиной часа, и это произвело на всех неприятное впечатление. Пока он раздумывал, осеннее солнце склонилось к западу и включили свет.
Мастер сделал 102-й ход за пять минут — белый камень врезался между двумя черными. Над 105-м ходом Отакэ вновь задумался и думал 42 минуты. За первый игровой день в Ито было сделано всего пять ходов и был записан 105-й ход черных.
Сюсай потратил в этот день не более десяти минут, Отакэ — 4 часа 14 минут.
Общий расход времени с начала партии у черных составил 21 час 20 минут и перевалил за половину выделенного им огромного ресурса в 40 часов.
Судьи Онода и Ивамото уехали на квалификационный турнир Ассоциации, в этот день их на игре не было.
В Хаконэ мне довелось услышать, как Ивамото сказал: «В последнее время Отакэ-сан показывает темную игру».
«Разве игра может быть темной или светлой?» — «Конечно, у каждой своя окраска. Когда говорят „темная“ игра или „светлая“ игра, с результатом это никак не связано. Я вовсе не хочу сказать, что Отакэ-сан стал играть слабее».
На весеннем квалификационном турнире Отакэ проиграл восемь партий подряд, зато на отборочном турнире, где решался вопрос о противнике Сюсая, выиграл все партии до единой. В этом был какой-то неприятный перекос.
Игра черных против Сюсая и впрямь не производила впечатления «светлой» и ассоциировалась с каким-то тяжелым существом, которое медленно выбирается из таинственного ущелья и издает хриплое ворчание. Словно, собрав последние силы, он всем своим телом наваливается на противника. Не было ощущения раскованности. Стиль игры оставлял такое впечатление, будто Отакэ тяжелой походкой догонял противника и вгрызался в него сзади.
Говорят, что игроков в го можно разделить на два типа. Одни играют с мыслью «мне мало, мало, мало…», а вторые — с мыслью «уже хватит, хватит…». Если это правда, то Отакэ относился к первому типу, а У Цинь-юань — ко второму.
Отакэ, игрок типа «мне мало», в последней партии, которую он назвал «слишком тщательной», не допустил явных промахов, но и с легкостью ни одного хода не сделал.
После первого игрового дня в Ито вновь возникли трения. Дело приняло такой оборот, что организаторы не смогли даже назначить следующий день доигрывания.
Как и в Хаконэ, Отакэ воспротивился попыткам изменить из-за болезни мастера регламент партии. Причем на этот раз Отакэ стоял на своем гораздо тверже, чем тогда. Видно, урок Хаконэ даром для него не прошел.
По первоначальным условиям после каждой игры полагалось четыре дня отдыха, пятый день был игровым. В Хаконэ этот порядок соблюдался. Четыре дня давалось на отдых, но, соблюдая правило «запирания», то есть безвыходного сидения в гостинице, престарелый мастер уставал еще больше. После того как болезнь Сюсая обострилась, начались переговоры о сокращении четырехдневного отдыха, на что Отакэ никак не соглашался. Лишь последнее доигрывание в Хаконэ было сдвинуто на день вперед, так что отдых перед ним продолжался три дня, но в тот день мастер сделал всего один ход. Несмотря на все попытки отстоять регламент, тот пункт, который обязывал играть с 10 часов утра до четырех пополудни, в конце концов был отменен.
Заболевание Сюсая вскоре перешло в хроническое. Когда он поправится, никто не знал, и, наверное, поэтому доктор Инада из больницы Святого Луки, с большой неохотой разрешивший ему поездку в Ито, сказал, что игру желательно закончить в течение месяца. В первый игровой день в Ито у сидевшего за доской мастера веки вновь были припухшие.
Из-за болезни Сюсая все хотели поскорее закончить матч. Газета тоже была готова завершить наконец последнюю партию, столь популярную среди читателей. Затягивать игру было рискованно. Ускорить ее можно было только за счет сокращения дней отдыха.
Отакэ на это не соглашался.
— Мы с Отакэ старые друзья, попробую уговорить его, — сказал Мурасима, игрок пятого дана.
Мурасима, как и Отакэ, приехал в Токио из Осаки в надежде стать профессионалом го. Мурасима стал учеником Сюсая Хонинобо, Отакэ пошел к Судзуки, игроку седьмого дана, но они с Отакэ остались хорошими друзьями и часто встречались в среде профессионалов. Похоже, Мурасима надеялся на то, что Отакэ поймет его тактичную просьбу и уступит. Однако слова Мурасимы о том, что Сюсай опять плохо себя чувствует, привели прямо к обратному результату — Отакэ наотрез отказался пойти навстречу. Он обвинил организаторов в том, что от него скрыли болезнь мастера и заставили его, Отакэ, играть с больным человеком.
Наверное, его раздражало и то, что Мурасима, ученик Сюсая, остановился в той же гостинице, где и все, и встречался с мастером, что нарушало чистоту игры. Когда Маэда, тоже ученик мастера и зять Отакэ, приезжал в Хаконэ, он ни разу не зашел в комнату Сюсая и даже жил в другой гостинице. Сама попытка изменить строгий регламент партии, ссылаясь на дружеские чувства, была ему неприятна.
Но больше всего Отакэ тяготила, пожалуй, перспектива вновь сражаться с больным мастером. То, что его противник носил титул мастера, ставило Отакэ в еще более трудное положение.
Переговоры зашли в тупик, и Отакэ заявил, что больше играть не будет. Как уже было в Хаконэ, из Хи-рацука приехала жена Отакэ и привезла с собой ребенка. Пригласили даже некого Того, массажиста. Того был хорошо известен среди игроков в го и всем своим знакомым советовал ходить к нему на процедуры. Сам Отакэ полагался на Того не только как на массажиста, он высоко ценил его житейскую мудрость. Во внешности Того было что-то от аскета. Отакэ, который каждое утро читал сутру Лотоса, глубоко верил в тех, кого уважал. К тому же он был человеком с обостренным чувством долга.
— Если Того скажет, Отакэ-сан обязательно его послушает. Кажется, Того-сан считает, что надо продолжать игру… — сказал кто-то из организаторов.
Отакэ посоветовал мне испытать на себе волшебную силу массажиста. Этот совет был исполнен доброжелательного участия. Когда я вошел в номер Отакэ, Того подошел ко мне, поводил ладонью возле моего тела и сказал:
