В машине он рассказал мне многое, чего я не знал о прошлом Арендала как портового города. Он без передышки сыпал датами и названиями больших парусных шхун. Так я узнал разницу между бригами, барками и другими парусными судами. Он рассказал мне о первых арендалских шхунах, ходивших в Америку и Мексиканский залив. Кроме того, я узнал, что первый пароход, посетивший Норвегию, пришёл именно в Арендал. Это была парусная шхуна, на которую были поставлены паровой котёл и колесо с лопастями. Он назывался "Саванна".
Сам папашка плавал на моторном танкере, построенном в Гамбурге и принадлежавшем пароходству Кунле в Бергене. Водоизмещение у танкера было восемь тысяч тонн, и команда состояла из сорока человек.
— Нынешние танкеры гораздо больше, — сказал папашка. — А команда сокращена до восьми или десяти человек. Всё за тебя делают машины, сплошная техника. Так что теперь, Ханс Томас, жизнь на море превратилась в сказку. А в следующем веке несколько идиотов будут управлять всем прямо с берега.
Если я правильно его понял, морская жизнь была чем-то, что частично свернулось уже тогда, когда однажды сто пятьдесят лет назад закончилась эпоха парусного флота.
Пока папашка рассказывал о морской жизни, я вытащил колоду карт. Из неё я вынул все трефы, от двойки до десятки, и положил их рядом с собой на заднем сиденье.
Почему карлики на том загадочном острове носили на спине знак треф? Кто они были и откуда взялись? Найдёт ли Ханс Пекарь кого-нибудь, с кем сможет нормально разговаривать о стране, в которую он случайно попал? Моя голова накалилась от вопросов, на которые я не знал ответа.
Между прочим. Двойка Треф сказал фразу, которую я не мог забыть: "Золотая рыбка не выдаст тайну острова, её выдаст коврижка".
Может, он говорил о золотой рыбке пекаря в Дорфе? А коврижка и была той самой, в которую он запёк свою книжку? Ведь сказал же Пятёрка Треф, что пекарь скрывает сокровища того загадочного острова. Но как могли карлики, которых Ханс Пекарь встретил в середине XIX века, узнать об этом?
Две мили папашка насвистывал песни, которые слышал, когда был моряком. Тогда я снова достал книжку-коврижку и стал читать дальше.
ТРОЙКА ТРЕФ
…пиковое положение…
♣ Я пошёл в том же направлении, в каком эта троица укатила на телеге. Дорога виляла между высокими деревьями. Яркое послеполуденное солнце как будто высекало из листьев искры.
На расчищенной в лесу лужайке стоял большой бревенчатый дом. Из двух труб валил чёрный дым. Ещё издалека я увидел, что в дом вошёл кто-то в красном.
Вскоре обнаружилось, что в доме не хватает одной стены, и моим глазам открылось нечто столь поразительное, что я невольно прислонился к дереву. Внутри не было перегородок, и там помещалось что-то вроде мастерской. Я очень быстро сообразил, что тут работают стеклодувы.
Крыша лежала на толстых стропилах. На трёх или четырёх плитах стояли несколько больших чанов из белого камня. В чанах булькала красноватая жидкость, от которой шёл жирный пар. От чана к чану бегали три женщины в красном, они были не выше давешних карликов. Женщины опускали длинные трубки в кипящую стеклянную массу и выдували из стекла всевозможные предметы. В одном углу дома была насыпана куча песка, в другом — на полках вдоль стен стояли готовые изделия. Кроме того, там высилась гора разбитых бутылок, бокалов и мисок.
И снова я задал себе вопрос: в какую же страну я попал? Если забыть о странной форме, первые карлики, которых я встретил, вполне могли бы жить в каменном веке. Но вдруг оказывается, что на острове имеется сложная стекольная промышленность.
На женщинах, работавших в стеклодувной мастерской, были светло-красные платья. Кожа у женщин была почти белая, и у всех трёх были длинные, растрёпанные серебристые волосы.
Мне не нужно было долго их разглядывать, чтобы убедиться, что у них на груди на платьях изображён символ бубён. Точно такой, какой изображается на всех игральных картах. У одной было три знака, у другой — семь, у третьей — девять. Эти знаки отличались от карточных только цветом — они были не красные, а серебристые.
Женщины были так поглощены своей работой, что прошло много времени, прежде чем они заметили меня в проёме стены. Они семенили по большой мастерской во всех направлениях и делали руками такие плавные и лёгкие движения, что казалось, будто они парят в воздухе. Воспари одна из них сейчас к потолку, я и то, не удивился бы больше.
Но вот одна женщина заметила меня, у неё на платье был знак семёрки бубён. Я чуть не убежал оттуда, но заметившая меня Семёрка так растерялась, что уронила на пол стеклянный шар. Шар разбился и бежать было уже поздно, потому что теперь на меня уставились все трое.
Я вошёл, отвесил им низкий поклон и заговорил по-немецки. Женщины переглянулись и улыбнулись так широко, что их белоснежные зубы засверкали в огне, падавшем из печей. Я подошёл к ним, и они окружили меня.
— Надеюсь, я не нарушил ваши правила, нанеся вам этот визит? — спросил я.
Они опять переглянулись и улыбнулись ещё шире, чем раньше. У всех были тёмно-голубые глаза. Они были так похожи друг на друга, что, должно быть, родились в одной семье. Наверное, это были сёстры.
— Вы понимаете всё, что я вам говорю? — спросил я.
— Да, каждое слово! — ответила Тройка Бубён высоким кукольным голоском.
И они заговорили, перебивая друг друга. Две даже сделали книксен. Девятка Бубён подошла и взяла меня за руку. Я обратил внимание, что её маленькая, хрупкая ручка была ледяной, хотя в мастерской, где горели печи, было отнюдь не холодно.
— Какие красивые вещи вы выдуваете, — сказал я, и они засмеялись переливчатым смехом.
Наверное, эти женщины-стеклодувы были более радушны, чем давешние карлики, хотя и такие же недоступные.
— Кто же научил вас искусству выдувать стекло? — продолжал я исходя из того, что самостоятельно овладеть этим мастерством они не могли.
Мне и теперь никто не ответил, но Семёрка Бубён тотчас преподнесла мне стеклянную чашу.
— Прошу! — сказала она, и они все снова засмеялись.
Мне было трудно нарушить их радушие и спросить о том, что интересовало меня больше всего. Однако я чувствовал, что спячу, если сейчас же не узнаю тайну этих странных карликов.
— Я только что прибыл на ваш остров, — снова заговорил я, — но не имею ни малейшего представления, в какой части света он находится. Может быть, вы расскажете мне немного об этом месте?
— Мы не можем говорить, — сказала Семёрка Бубён.
— Вам это запрещено?
Все три так энергично замотали головами, что их серебристые волосы взметнулись в свете, падавшем из печей.
— Мы хорошо выдуваем стекло, но плохо думаем, — Сказала Девятка Бубён. — Поэтому и разговариваем мы тоже неважно.
— Пиковое положение, — заметил я, и это замечание заставило женщин расхохотаться.
— Мы не пики, — сказала Семёрка Бубён, она показала на своё платье и объяснила: — Разве ты не видишь, что мы бубны?
— Идиотки! — вырвалось у меня, и все трое вздрогнули.
— Пожалуйста, не сердись, — сказала Тройка Бубён. — Мы очень легко обижаемся и плачем.
Мне трудно было ей поверить. Она улыбалась так лучезарно, что пришлось бы обидеть их куда сильнее, чтобы погасить их улыбки. Однако я запомнил это предупреждение.
— Неужели у вас действительно такие пустые головы, как вы говорите?
Они торжественно закивали.
— Мне бы очень хотелось… — начала Девятка Бубён, но тут же прикрыла рот рукой и замолчала.
— Чего? — спросил я как можно дружелюбнее.
— Хотелось бы додумать до конца одну мысль, которая так трудна, что я при всём желании никак не могу её додумать.
Её слова навели меня на мысль, что все здесь присутствующие одинаково плохо владели искусством думать.
Неожиданно заплакала Тройка Бубён.
— Мне бы так хотелось… — всхлипнула она.
Девятка Бубён обняла её, и Тройка Бубён закончила фразу:
— Мне бы так хотелось проснуться… но ведь я не сплю!
Она точно выразила и моё собственное ощущение.
Семёрка Бубён посмотрела на меня невидящими глазами. Потом многозначительно и серьёзно сказала:
— Истина в том, что сын стеклодува потешается над собственными фантазиями.
