На платформе Арчи сопровождал Эмми, девушка держала его под руку. Сейчас он увяз уже слишком глубоко, думал Арчи, удрать не получится. Как только сможет, он выложит все начистоту, решил молодой человек, зорко высматривая назначенный им вагон. Вот он, с гербом. На боку вагона сияло название — «Ибис». Это был один из самых старых вагонов, который в двадцатых годах входил в состав эффектного Довильского экспресса и возил неприлично богатых парижан в казино. Кто знает, воспоминания о каких скандалах и тайнах сохранились в его стенах?
Внутри этот вагон представлял собой самый роскошный ресторан. Сияющие маркетри в виде медальонов с танцующими гречанками. Столы на двоих и на четверых под белоснежными скатертями, бледно-голубая обивка стульев. По обе стороны от тарелок костяного фарфора лежали сверкающие серебряные приборы, рядами выстроились хрустальные бокалы с гербом «Восточного экспресса».
Каждому вновь прибывшему и размещенному за столом пассажиру подавали «Беллини» — ароматное сочетание свежего персикового сока и просекко, вкус ожидающей впереди Венеции. Гости опускались на стулья со вздохами удовлетворения. Чемоданы закинуты на багажные полки, газеты развернуты, восторженные сообщения с фотографиями отосланы. Это был другой мир, шаг назад во времени и прочь от действительности.
Арчи и Эмми проводили в отдельное купе с гравированной стеклянной дверью, которая отгородила пару от остального вагона. Молодые люди опустились на мягкие сиденья с кремово-голубой обивкой и белоснежными салфетками на спинках.
— Это изумительно. Просто изумительно, — выдохнула Эмми, пораженная окружающей обстановкой.
— Да, — несмотря на свой цинизм, согласился Арчи. Невозможно было остаться равнодушным.
Девушка стала осматриваться.
— Можно представить, как это было много лет назад. Незнакомые люди в поезде. Сидят в разных углах купе, их взгляды встречаются. — Она обвела помещение блестевшими глазами. — Как по-вашему, сколько людей здесь влюбилось?
Арчи пришел в замешательство.
— Понятия не имею.
По его представлению, люди пользовались поездами, чтобы попасть из пункта А в пункт Б. Ему стало неловко. Эмми явно живет романтикой. Может, она и вправду связывает с Арчи какие-то надежды? Ведь заполнила же она ту анкету. Очевидно, она ищет спутника жизни. А иначе зачем ей было участвовать в конкурсе? От испуга у Арчи пересохло во рту. Он должен сказать правду.
Когда он уже собрался заговорить, появился официант, безупречный в своем черном фраке, накрахмаленной белой сорочке, с черным галстуком, предлагая бутылку «Боллинджера».
— Комплимент от агентства «Не теряй надежды», сэр.
— Благодарю, — произнес Арчи и глянул на Эмми, приподняв бровь. — Вполне можем начать наше путешествие стильно.
Он не знал, как подействует шампанское на его головную боль, но тут уж выбирать не приходилось.
Точно в назначенное время начальник станции дал свисток. Арчи и Эмми откинулись на сиденьях и стали смотреть в окно, пока поезд трогался и плавно покидал вокзал. Оставшиеся на перроне бешено махали им вслед, пока рельсовый путь не сделал поворот и состав не пропал из виду. Бутылка открылась с приятным хлопком, и официант наполнил их бокалы с искусной точностью, пузырьки золотились на солнце, и уже остались позади мост через Темзу и башни электростанции в Баттерси.
— Что ж, — произнес Арчи. — Вот мы и едем.
Они чокнулись. Эмми улыбнулась, но Арчи не мог смотреть ей прямо в глаза.
— Пока мы на этом этапе, — проговорил он, — мне обязательно нужно вам кое-что сказать.
Дэнни не понимал, как можно жить в Лондоне: транспорт, толпы народа, очереди, давка. Даже на мотоцикле, позволявшем маневрировать в транспортном потоке, ему потребовалось гораздо больше времени, чем он ожидал. Шоссе А4 было забито. Дэнни думал, что от досады у него разорвется сердце.
Обычно он был не склонен к драматическим жестам. Правда заключалась в том, что прежде ничто не имело для него значения. Не до такой степени. Но после всех этих дней, так сблизившись с ней, он не собирался ее упускать.
Он никогда никому не говорил, но еще школьником был полностью покорен Имоджен. Она излучала такую спокойную уверенность в себе, такую уверенность в своем пути в этом мире. Неразвязная, как многие девчонки. Дэнни не привлекали те из них, которые бесстыдно ловили его взгляд и ясно показывали, чего от него хотят. Но Имоджен, понятия не имевшая о своей внешности и о том, какое впечатление производила… У него не было слов, чтобы описать чувства, которые она в нем будила. Может, если бы он прилежнее занимался на уроках английского языка, он эти слова нашел бы, но он знал только, что это было, словно огонь внутри, пламя, которое он не мог загасить, как ни старался.
Дэнни думал, что она его даже не замечает. Он наблюдал за ней везде, где получалось. На общих школьных собраниях — она склонялась над сборником церковных гимнов, одна из немногих, кто действительно старался петь правильно, ее красные губы произносили слова. В коридоре — обязательный зеленый джемпер на ней был мешковат, по моде, однако все равно подчеркивал округлости ее груди. В кафетерии, где она аккуратно распаковывала коробку с ленчем: сандвичи с зерновым хлебом, яблочный пирог, по виду домашний, красно-розовое яблоко. Все в Имоджен говорило о жизни, отстоявшей на миллион миль от его собственной. О ней заботились. Не баловали или нежили, но за ней следили и оберегали. Он страстно хотел быть ее защитником, но такая мысль вызывала смех. Эта пытка была почти невыносима: ежедневно понимать, что Имоджен, проходившая мимо него на лестницах, ничего не ведая и оставляя после себя чистый лимонный аромат, никогда им не заинтересуется.
До того момента, как он увидел ее на дороге той ночью, после вечеринки, пьяную, перепачканную и брошенную, и впервые почувствовал себя в выгодном положении; можно подумать, у него было что предложить ей. Дэнни никогда не забывал того ощущения — прижавшегося к его спине теплого тела Имоджен, пока он вез ее домой. Он помнил ожидание: момент, когда ему показалось, что она может пригласить его в дом. Он видел желание в ее глазах, но, разумеется, она не пригласила. Он постарался вести себя со всей доступной ему вежливостью, но понял, что его никогда не пригласят переступить порог Бридж-Хауса. Той ночью он смирился с тем, что никогда не станет частью ее жизни, и постарался стереть Имоджен из памяти.
По иронии судьбы, этому помог арест, на который Дэнни пошел по своей воле, когда из-за плохо выполненной работы он в итоге понес наказание вместо двух своих братьев. У них уже были судимости, и они получили бы гораздо более суровые приговоры, поэтому Дэнни поступил благородно, но пережил шок, когда попал в исправительное заведение для малолетних преступников. Он предположил, что его наказали в назидание. В итоге он вышел на свободу через несколько месяцев, но пребывание в заключении стало для него настоящим сигналом тревоги. Дэнни понял, что по большому счету он совсем не плохой человек и больше никогда не захочет отбывать положенный законом срок, потому что в следующий раз это будет уже настоящая тюрьма. И в этом-то заведении было очень плохо. Дэнни умел за себя постоять, но требовалось постоянно быть начеку. Сильнее же всего донимала скука. Время тянулось, и неудовлетворенность грызла его так, что хотелось кричать. Вот тогда-то он использовал имеющиеся возможности и с помощью наставника начал изучать управление коммерческими организациями.
Выйдя на свободу, Дэнни курс не закончил. Диплом его не интересовал, но занятия привили вкус к законному бизнесу. Озорник в его душе посчитал, что будет забавно стать консультантом по безопасности. В Шеллоуфорд он не вернулся, поскольку боялся, что его репутация осложнит ему жизнь там, и поэтому обосновался в долине Темзы, рядом с Редингом. Начал Дэнни с малого: обходил дома и предлагал установить домашнюю сигнализацию. Через пять лет он стал популярен, специализируясь на пабах и ресторанах, обучая хозяев, как проверять, не запускают ли их работники руку в кассу. Оборот его компании удвоился, утроился, вырос в четыре раза. И Аннабель, обаятельная вдова пятидесяти с чем-то лет, владелица гастрономического паба в тех краях, открыла ему свое сердце. Она была вызывающе шикарной, бесстрашной, страстной, безжалостной, и он жадно у нее учился.
Дэнни удивился, насколько проще жить честно. Не нужно лукавить и прибегать к уверткам, хитрить и юлить. Делаешь дневную работу за дневную оплату, и все. Когда он навещал своих родных — как можно реже, хотя его очень волновало благополучие матери, — те считали, что он сошел с ума и страдает размягчением мозга. Они смеялись над ним из-за того, что он платит налоги и не регистрируется на бирже труда, но зато совесть его была чиста. И как ни странно, он был состоятельным человеком. Может, ему и приходилось работать ради тех денег, что лежали на его счету в банке, но это было лучше, чем жульничать, красть, клянчить и постоянно оглядываться. И Дэнни обнаружил, что гораздо приятнее тратить собственные деньги, чем средства, добытые, как бывало, нечестным путем.
