Марлон Брандо - Тигр Железного моря

Мадам кивнула:

— Лозыглыш. Ха! — И прищелкнула языком.

И Энни кивнул. Он чувствовал, что здесь он бы с удовольствием и закончил историю. Неожиданно мадам Лай пришла ему на помощь.

— Понимаю, ничего, кломе талаканьих бегов. Вы не любите делать ставки на забеги животных, ну, кломе, конечно, талаканов. И вы не иглаете ни в калты, ни в «чет-нечет». Может быть, на гонконгской билже?

— И на бирже не играю. — Энни энергично замотал головой, которая становилась все тяжелее. — И в покер не играю, и в триктрак.

— А выживет собака или нет, вы ставите, не так ли?

— Да, меня интересует вопрос жизни и смерти.

— Собаки! Ха! — Мадам Лай наконец-то почуяла некую симметрию. Она оказалась хорошей ученицей. У нее было врожденное понимание мужчин.

— Так и есть, солнышко, — сказал Энни.

За ширмой, на которой огромный дракон поглощал парусник варваров, безмолвно сидел мистер Чун. Он играл сам с собой хрупкими от старости картами с золочением на оборотной стороне. Карты, похоже, были французскими. А вот игра? Видимо, Чун сам ее изобрел. Столом мистеру Чуну служил «Атлас мира» Рэнда Макнэлли, лежавший на его худых коленях. «Мастер записей» внимательно слушал разговор своей госпожи с капитаном Долтри, на которого он время от времени поглядывал в маленькие отверстия ширмы.

— Вы истинный иглок, миста Даутли.

— Ну, к чему вся эта галиматья?

Шнапс произвел на Энни свое расслабляющее действие, тянуло прилечь и погрузиться в приятную дрему.

— Скажем так, дорогая, я не ставлю на то, что кем-то организовано. Я ставлю на дезорганизацию. Не важно — «за» или «против». Я люблю неожиданность. Интригу!

Мадам Лай отвела глаза в сторону. Это означало, что она уже достаточно на него насмотрелась.

— Капитан Даутли, вы очень интелесный человек. Я благодалю вас за визит. А сейчас меня ждут дела.

Мадам Лай поднялась со стула с грациозной решительностью, как кошка, вытягиваясь, чтобы, мягко ступая, крадучись удалиться.

Энни поднял на нее глаза. Он любил смотреть на женщин снизу вверх, равно как и женщины любили смотреть на него сверху вниз. Он уставился на нее страстно голодным взглядом, будто поглощая ее. Он крепко удерживал взгляд этих «свинцовых пуль» своими глазами. В его голове лениво складывалась мысль: «Интересно, она умело трахается?» Язык же тем временем произносил слова:

— Думаю, в каждом человеке должна быть маленькая тайна. Но это всего лишь мое мнение…

Она не уходила. Она была на крючке! Только двое могут играть в эту игру. Два лукавых хищника одной породы.

— Не знаю, мадам, возможно, в женщине должно быть больше тайны, чем в мужчине? — Здесь Энни прибегнул к любимому приемчику, изобразив на лице задумчивость. — Тайны, которую хочется разгадывать вновь и вновь. Вы согласны? Если я все сразу о себе расскажу, вам очень быстро сделается скучно.

— Или не очень быстло, — мгновенно возразила мадам Лай.

— А это зависит от любопытства. Человеческой природе свойственно любопытство. Как только оно удовлетворено, мы начинаем искать что-то новенькое. Согласны?

— Я должна идти, меня ждут дела. — Мадам Лай занервничала.

— В вас есть что-то такое, мадам Лай, что меня интригует и притягивает. Можно, я задам вам вопрос?

— Быть может, я на него не отвечу. — Теперь она явно испугалась.

Энни натянул на лицо улыбку, которая будто говорила: «Ну ладно, детка, как хочешь».

— Ну, мы же сейчас одни, правда? Так что все, что вы скажете, ну, самое интимное, останется между нами. Я имею в виду, что нас никто не услышит, здесь только вы и я, правда?

Мадам Лай пристально посмотрела на него:

— Плавда.

— А что здесь делает мистер Чун? Он сидит за ширмой справа, у меня за спиной.

Мадам Лай умела держать удар. Она не спешила с ответом и даже не улыбнулась.

— Он всего лишь слуга. Слуги не в счет. Мы с вами одни.

Смелый ответ. Долтри удовлетворенно кивнул и продолжал гнуть свою линию:

— До сих пор мне не доводилось видеть китайского слугу в модном английском костюме за три сотни долларов.

— Он ждет меня, потому что нам надо важный лазговол. Так что я должна идти.

— А я должен улыбнуться?

— Улыбка сделает ваше лицо более пливлекательным.

— При условии, если зубы не гнилые.

— У вас холосые зубы. Я вам подалю одну вессицу. Вы ее, пожалуйста, хланите.

Она подошла к столику, взяла стоявшую на нем маленькую шкатулку из слоновой кости, достала маджонг из этого же материала, с красной меткой на одной стороне и с инкрустацией из нефрита на другой, и протянула Энни.

— Возможно, капитан, я захочу еще лаз вас увидеть. У моего слуги будет точно такая.

Энни взглянул на красный знак. Три кружочка.

«Разумный выбор», — подумал он. На обратной стороне был изображен застывший перед прыжком хищно оскалившийся тигр. Энни спрятал подарок в карман.

— Если я не приду, то пришлю эту штуку назад.

— Можете оставить ее себе. У меня много таких.

— Может, в кино вместе сходим?

— Может быть. До свидания, капитан Энни Даутли.

Слуга открыл дверь. Энни, прощаясь с мадам Лай, склонился в старомодном поклоне и вышел.

Облокотившись на балюстраду второго этажа, можно без конца смотреть вниз на толпящийся вокруг стола человеческий сброд; на кассиров, их белые руки, кладущие и вынимающие из маленьких ящичков деньги. Китайские банкноты, выпускаемые дюжиной различных банков, по номиналу определяются в таелах. Один таел по стоимости равен унции серебра. Но в различных провинциях страны соотношение стоимости таела и веса серебра, как и всех прочих единиц измерения, варьируются. Поэтому о таблице стоимости нужно всякий раз справляться отдельно. Здесь много старых китайских серебряных монет с изображением дракона, новых пекинских с портретом Юань Шикая, серебряных монет достоинством в пятьдесят центов, которые чеканят в провинции Юньнань по приказу губернатора Тана (барельеф бюста его превосходительства красуется на каждой монете). В ходу также американские доллары, английские соверены, португальские песо, но по количеству, конечно же, всех превосходят гонконгские доллары. Американские «обменные» серебряные доллары, мексиканские серебряные монеты и японские — из серебра более высокой пробы, сгребают в кучки, чтобы ухо игроков услаждал звон металла. Сайгонские пиастры долго проверяют на подлинность (с кислой физиономией) и только после этого опускают в ящик. Все перечисленные деньги, как в Китае, так и в Макао, являются законными платежными средствами.

Работа кассира нелегка. Поэтому их здесь так много. После каждой игры кассиры окунают кисточки в чернила и делают записи в огромных книгах, день и ночь щелкают счетами, ведь игорный дом работает круглосуточно.

Чтобы сделать все ставки, уходит минут пятнадцать-двадцать. По ходу дела игроки анализируют свои записи с особой тщательностью. Помощник демонстрирует для всеобщего обозрения небольшие таблицы, в колонках которых значатся «зеро», II, III и крестики, выпадавшие в течение дня с первой до последней игры. Они соответствуют нумерации — раз, два, три, четыре. Все просто. Делать ставки чуть сложнее. Помощник крупье кладет ваши деньги с какой-то одной стороны пронумерованной медной пластинки. В «фан-тан» может выпасть только один из четырех номеров. Выигравшему кассир платит сумму, в четыре раза превышающую ставку (минус десять процентов в пользу игорного дома, и это немалые деньги; клацают счеты — сладкий звук для истерзанной души игрока). Постоянные игроки обычно ставят на пару номеров, один из которых называется «квок». Если таковой выпадает, ставка удваивается. Другой — «чин», в этом случае ваш выигрышный номер только один, а два других считаются нейтральными. В случае попадания на «чин» ставка также удваивается, а если выпадает нейтральный номер, то возвращается игроку, и теперь вы можете потерять только на четвертом номере. Математически «чин» безопаснее «квока», и профессиональные игроки обычно ставят на него.

Есть еще четвертый вариант — «лим». Ставка делается на один номер, еще один считается нейтральным, два остальных — проигрышные. При выигрыше ставка увеличивается в три раза. Говорят, что в соответствии с какими-то мистическими законами только люди, родившиеся в год Крысы, могут играть в «лим», и они, как правило, выигрывают. Все остальные неизменно проигрывают. Каждый игрок в «фан-тан» мог бы засвидетельствовать непреложность этого вселенского правила.

Корзины взлетали и падали с верхнего этажа, старые локи нараспев провозглашали ставки клиентов, а Энни, облокотившись о гладкие перила из тикового дерева, наблюдал. В левой руке он вертел маджонг (подарок мадам Лай). Пела канарейка в клетке, висевшей в ближайшем к нему проеме небольшого окна, ставни которого были наполовину прикрыты, защищая от полуденного зноя. Гул игорного дома заглушал звуки улицы. Здесь, наверху, Энни окружали серьезные игроки.