В 1963 году ему, как и Хильде, было сорок; Мари — двадцать восемь. Он был высок и худощав, и усы носил, как у Дэвида Нивена. Хильда тоже была худенькой, у нее были темные, начинающие седеть волосы, бледное лицо, мелкие, хищные черты. Мари же была стройной, хорошо сложенной крашеной блондинкой. Она постоянно улыбалась — как-то незаметно, углом рта, от чего щурилась, и под подведенными глазами у нее собирались морщинки. От всего ее облика веяло раслабленностью и радушием. Вместе со своей подругой Мэвис она часто ходила в Рединге на танцы и у местных молодых людей, которых они с Мэвис называли «парнями», пользовалась неизменным успехом.
Норман довольно часто заходил в аптеку Грина за разными мелочами и решил, что Мари — девушка не из скромных и что если угостить ее бокалом вина в «Барабанщике», то можно будет после этого прямо на улице обнять ее и даже поцеловать. Он живо представлял себе, как ее коралловые губки, похожие на две крошечные сосиски, только мягче, приникнут к его усам и приоткрытому рту, чувствовал тепло ее ладони в своей. В то же время в образе, который он себе нарисовал, было что-то нереальное: вот она сидит, желанная, и словно вся светится в табачном дыму «Барабанщика», а он, точно во сне, подносит зажженную спичку к ее сигарете…
— Холодно, не правда ли? — сказал он, беря у нее из рук наждачную пилочку и зубную пасту.
— Жуть, — согласилась она и умолкла, явно желая сказать что-то еще. — Вы ведь работаете во «Всем мире»? — добавила она после паузы. — Мы хотели бы в этом году съездить в Испанию.
— Да, Испания нынче в моде. Куда именно? В Коста-Брава?
— Как вы угадали? — Она вручила ему три пенса сдачи. — В мае.
— В мае в Коста-Брава еще не так жарко. Если вам нужна моя помощь…
— Только заказ гостиницы и билеты.
— Буду рад. Заходите в любое время. Моя фамилия Бритт. Всегда к вашим услугам.
— Спасибо, мистер Бритт. Может, удастся забежать к вам часа в четыре. Где-то в это время.
— Сегодня?
— Да, нам хочется поскорей все уладить.
— Естественно. Заходите — буду вас ждать.
Избегать привычных «мадам» или «мисс» было нелегко. Он поймал себя на том, что и с ней пользуется стандартными формулировками: «буду рад», «заходите в любое время», что говорит хорошо поставленным голосом клерка из турбюро. Раз сказала «мы», значит, едет с другом — надо думать, каким-нибудь богатым хлыщом, прожигателем жизни.
— До встречи, — сказал он, однако она уже обслуживала другого покупателя, пришедшего за запасными патрончиками для помады.
Но в четыре ее не было; не пришла она и в пять тридцать, когда рабочий день в турбюро подходил к концу. Он ощутил некоторое разочарование и в то же время надежду, ведь, если бы она пришла в четыре, как обещала, рассуждал он, выходя из бюро, дело было бы сделано, а так его еще только предстоит сделать. Ничего, зайдет как-нибудь на днях, и при некотором везении у нее найдется время дождаться его в том случае, если он будет занят с другим клиентом. А потом ей придется зайти еще раз — за билетами.
— Ради Бога простите, — услышал он вдруг у себя за спиной ее голос. — Я не смогла отлучиться, мистер Бритт.
Он повернул голову и улыбнулся ей, да так широко, что почувствовал, как у него шевельнулись усы. Ответил, что ничего страшного.
— В другой раз, стало быть?
— Может быть, завтра. В обеденный перерыв.
— С двенадцати до часу меня тоже не бывает на месте. Слушайте, а давайте выпьем по стаканчику — заодно обсудим все детали вашей поездки.
— Ну что вы, не хочу отнимать у вас время…
— Ничего вы не отнимаете. Сейчас у вас найдется десять минут?
— Я очень вам благодарна, мистер Бритг, но я, право же, не хочу отнимать у вас время.
— Давайте пропустим по маленькой. Новый год как-никак.
И с этими словами он распахнул перед ней двери «Барабанщика», бара, куда сам ходил редко, разве что выпить с сослуживцами на Рождество или же когда кто-то увольнялся и устраивал «отвальную». Обычно по вечерам в бар захаживали Рон Стокс и мистер Блэкстафф; может, они и сейчас здесь — пусть видят, что он пришел с девушкой из аптеки Грина.
— Что будете пить? — спросил он.
— Я люблю джин с мятой. Только давайте договоримся — за себя я плачу сама. Нет, прошу вас…
— Даже слышать ничего не хочу. Смотрите, сесть можно вон там.
Было еще рано, и народу в «Барабанщике» собралось немного. К шести часам явятся сотрудники находящейся неподалеку компании «Далтон, Дьюр и Хиггинс», а следом архитекторы из «Фрайн и Найт». Сейчас же в «Барабанщике» сидела лишь всем известная старуха алкоголичка миссис Григан и мужчина по имени Берт со своим пуделем Джимми. Обидно, что нет Рона Стокса и мистера Блэкстаффа.
— Вы ведь были здесь в сочельник, — припомнила она.
— Совершенно верно. — Он поставил джин с мятой на картонную подставку с рекламой пива «Гиннесс». — Я вас тоже видел.
Он сделал глоток пива «Дабл-Дайамонд» и тщательно вытер пену с усов. Теперь стало ясно: надежды на то, что можно будет, выйдя на улицу, обнять ее, нет никакой. Такое было возможно только в его воображении; вечно он, как сказала бы его мать, принимает желаемое за действительное. Но ясно было и другое: вернувшись сегодня вечером домой с опозданием минут на двадцать пять — тридцать, он ни за что не скажет Хильде, что беседовал с продавщицей из аптеки Грина насчет поездки на Коста-Брава. Не скажет даже, что был в «Барабанщике». Скажет, что их задержал Блэкстафф — обсуждался новый пакет, его предлагает этим летом в Германии и Люксембурге «Евротур». Хильда ни за что не заподозрит, что он сидел в баре с молоденькой и очень хорошенькой девушкой. Жена ведь постоянно давала ему, пусть и в шутку, понять, что в его возрасте девушками можно было бы увлекаться и больше.
— Нас интересуют последние две недели мая, — сказала Мари. — Мэвис в это время тоже будет свободна.
— Мэвис?
— Моя подруга, мистер Бритт.
Хильда сидела в гостиной, смотрела «Полицейские машины» и пила красное вино VP.
— Твой ужин в духовке, — сказала она.
— Благодарю, — отозвался он.
Иногда, возвращаясь с работы, он ее не заставал. Она ходила к друзьям, мистеру и миссис Фаулер, с которыми пила вино и играла в бридж. Бывало, она отправлялась в закрытый клуб, где играли в карты и в бильярд. Хильда любила светскую жизнь, но всегда заранее предупреждала, когда ее не будет, и оставляла ужин в духовке. Часто в дневное время она ходила нанизывать бусы к Вайолет Паркс, которая занималась тем же, или Вайолет Паркс приходила на весь день к Хильде. Их работа состояла в том, чтобы нанизывать на леску пластиковые бусинки или вплетать украшения в оправу. Работала Хильда быстро и зарабатывала больше, чем если бы ходила на службу каждый день, — одна экономия на транспорте чего стоит! У нее получалось лучше, чем у Вайолет Паркс.
— Все нормально? — спросила она, когда он вошел с подносом в гостиную и тоже сел перед телевизором. — Вина хочешь?
Говорила она, не отрывая глаз от экрана. Он знал: жена предпочитает проводить время у Фаулеров или в клубе, а не сидеть с ним, хотя теперь, когда они купили телевизор, вечером вдвоем было не так тягостно.
— Нет, благодарю, — сказал он в ответ на ее предложение выпить вина и начал жевать что-то похожее по вкусу на пирожок с рыбой. Пирожка, собственно, было два: оба круглые, румяные, на блюде из оловянной фольги с углублением для соуса. В надежде, что сегодня ночью жена не станет его домогаться, он на нее покосился — иногда о ее поползновениях можно было догадаться по глазам.
— Ого! — оживилась она, перехватывая его взгляд. — Поди, ждешь не дождешься, шалунишка? — И, подмигнув, она плотоядно захихикала — кокетливый голосок никак не вязался с ее худым, высохшим лицом. Она постоянно говорила что-то в этом роде: у него, дескать, только это на уме, ему, сразу видно, очень хочется, — тогда как ему совершенно не хотелось. Норману она казалась сексуально озабоченной, и он часто задавался вопросом, как бы ему жилось с женщиной менее чувственной, чем его жена. Не раз бывало, что он, устав от любви, которой она всякий раз со страстью предавалась, лежал, вперившись в темноту, и раздумывал над тем, связан ли ее повышенный сексуальный аппетит с невозможностью иметь детей, отразился ли на ее чувственности нереализованный материнский инстинкт. Раньше, когда они только поженились, она каждый день ходила в контору, где была делопроизводительницей; по вечерам же они часто ходили в кино.
В ту ночь, после того как она заснула, он еще долго лежал без сна, прислушиваясь к тяжелому дыханию жены и думая о девушке из аптеки Грина. Перед его мысленным взором прошел весь день. Вот он выходит из своей квартиры в Патни, вот Хильда кричит ему вдогонку, чтобы он купил наждачную пилочку и зубную пасту. Вот он едет в метро и читает «Дейли телеграф». Он бережно перебирал в памяти события сегодняшнего утра, предвкушая то мгновение, когда Мари вручила ему сдачу. С загадочной улыбкой на губах он вспоминал вопросы и просьбы утренних клиентов. «Нам, пожалуйста, два билета в Ньюкасл и обратно», — обратилась к нему одна пара. «В середине недели авиабилеты дешевле?» — поинтересовался мужчина со сплюснутым лицом — он с сестрой и мужем сестры собирался на неделю в Голландию. Одна женщина спросила про Грецию, другая — про круиз по Нилу, третья — про острова Силли. Потом он поставил против своего места табличку «Закрыто» и отправился обедать в закусочную «Сандвичи Бетта» неподалеку от Эджвер-Роуд. «Мне наждачную пилочку, — вновь повторил он, мысленно входя в аптеку Грина, — и маленький тюбик зубной пасты «Колгейт». После этого, продолжал он вспоминать, у них состоялся разговор, а потом всю вторую половину дня его преследовала ее загадочная улыбка, а потом они сидели вместе в «Барабанщике». В его памяти она бессчетное число раз подносила к губам стакан джина с мятой, бессчетное число раз лицо ее освещалось улыбкой. Когда он, наконец, заснул, она ему приснилась. Они шли по Гайд-парку, и у нее с ноги слетала туфля. «Я сразу поняла, что вы очень значительный человек», — только и успела она ему сказать, а в следующую минуту Хильда уже обняла его — под утро ее сексуальный аппетит был поистине неуемен.
