Самшит, мастиковое дерево, мирт и ракитник гладили их по ногам и умащивали смолой и соком. Аура колебалась: ползти ей дальше на животе или сорваться в галоп. Вкрапления горного шиповника подкрашивали розовым серовато-зеленый кустарник на склоне; собака втягивала ноздрями незнакомые запахи и тявкала.
Чем выше по склону, тем реже становилась растительность — перекрученные стволы олив, выжженный солнцем утесник, — но след был слишком отчетливо виден, чтобы сбиться с дороги. Путь вепря был отмечен сплошной линией примятых кустов и обломанных веток, с вкраплениями более серьезных разрушений. Почва здесь стала более каменистой, красноватого оттенка. Кабан поддевал ее клыками, оставлял на стволах ссадины, расшвыривал все на своем пути и шел все выше и выше.
Справа и слева от двух утесов отходили каменные гряды — и сходились впереди, образовав седловину. Ближе к перевалу склон стал еще круче. Пришлось замедлить шаг. Аталанта остановилась и оглянулась назад и вниз. Меланион проделал уже примерно половину пути — до него было достаточно близко, чтобы увидеть, как он поднял голову, но слишком далеко, чтобы различить черты лица. Он тоже остановился: она знала, что именно так он и сделает.
На озере было то же самое. Смотреть он смотрел, но близко не подходил. Она вышла на берег и прикрыла наготу. Мелеагр тоже надел хитон; одевался он молча, стоя с ней рядом. У них на глазах юноша появился из тростников, сделал несколько шагов по воде в их сторону, потом остановился. Аура гавкнула один-единственный раз, будучи озадачена ничуть не меньше, чем хозяйка. Аталанта перевела взгляд на Мелеагра, который стоял и смотрел на молодого человека и лицо его не выражало ровным счетом ничего. Меланион стоял по пояс в воде: ни жеста, ни звука. Потом она вспомнила, как неожиданно он исчез, и удивилась его появлению — здесь и сейчас. Значит, все это время он шел по их следу, поняла она, но вот теперь он нашел их и почему-то остановился: это сбивало ее с толку. Они с Мелеагром тронулись в путь. Дойдя до подножия холма, они оглянулись и увидели, что он вышел на берег. Он ждал, когда они уйдут.
Она отвела взгляд от крохотной фигурки на склоне и опять пошла в гору. Мелеагр шел в нескольких шагах перед ней, легко, как будто ничуть не устал: с руки свисает шлем, в шлеме кожаный доспех. Все его битвы уже позади, подумала она. Если мальчику кажется, что он и сейчас встретит в этом мужчине соперника, значит, он вообще ничего не понимает. Она прибавила шагу и поравнялась с Мелеагром. Его глаза шарили по земле, потом перескочили на нее: по лицу пробежало выражение не то легкого интереса, не то удивления — и не более того.
Вечерело; солнце начало неспешный спуск за зубчатую кромку далекого — на западе — хребта. Скоро воздух станет прохладнее, и земля начнет возвращать ему накопленный за день жар. Последняя часть подъема оказалась еще круче прежнего: по едва ли не отвесной стенке из сухой глины и непрочно вправленных в нее камней Аталанта карабкалась на четвереньках, Мелеагр же попросту вгонял поглубже комель своего копья и силой выходил вверх. Задохнувшись от усилия, натрудив руки и ноги, они взобрались наконец на гребень, почувствовали, как дохнул сверху и с севера сухой прохладный ветерок, и повернулись, чтобы окинуть взглядом расстилавшийся перед ними пейзаж.
Повсюду вокруг — сколько хватало глаз — горы тянули вершины к небу. Шеренга за шеренгой они набегали одна на другую, с севера — одна другой выше, с востока — выплывая из мутнеющей дали. Там, где они встречались, царил жестокий хаос, как будто ударились друг в друга две реки расплавленного камня и взвились в холодный воздух так высоко, что застыли, отлившись в пики, утесы и нависающие над пропастями скалы [119]. Казалось, что в красных отсветах заката горы вибрируют. Ручьи и реки пробивали между ними путь — огненная проволока, прожегшая в камне глубокие щели. Гладкие каменные плоскости взмывали вверх, образуя острые, как лезвия, хребты, и вертикально обрывались в темные ущелья. Шрамы белого, не битого погодой камня светились там, где скалы откололись от горы и рухнули на нижнюю часть склона, усеяв ее ломаными редутами из битого камня.
Это и был мир вепря. Аталанта оглядела его и втянула ноздрями его холодный воздух. Она подумала о мягких скатах Аракинфа и о лесах, которыми порос его северный бок. Вепрь привел их из того мира в этот, отбраковывая героев, пока не остались только Мелеагр и она. И Меланион. Где его место в раскинувшемся перед ней отчаянно диком пейзаже?
Она оглянулась назад и вниз. Юноша шел по склону наискосок, вымерив повышающуюся диагональ так, чтобы она привела его к более высокой точке на боковом хребте. Она поняла, что у него на уме. Олени, которых она выслеживала на склонах Киллены и Скиафа, увидев ее, срывались с места, и она бежала следом, и вероятность потерять их из виду приблизительно была равна вероятности удержать их в поле зрения, пока они не остановятся, чтобы опять сорваться с места, как только между деревьями покажется ее бегущая по следу фигура. Она гоняла их вверх и вниз по лесистым склонам, покуда наконец они не останавливались и не начинали оглядываться вокруг, с жутким загнанным выражением в глазах. И тогда она поступала также, как сейчас Меланион: делала широкий фланговый маневр, чтобы обойти свою добычу, а та, измотанная и привыкшая к присутствию охотника, стояла и смотрела, как захлопывается западня — даже если идти не скрываясь, в прямом поле видения.
Значит, Меланион выкруживает ее, терпеливый, внимательный, — точно так же, как внизу, на озере. Но зверь, на которого уже охотились таким образом и не взяли, больше никогда не попадется на эту уловку, и охотиться на него — значит пуститься в бесконечную погоню. Тропа добычи становится тропой охотника, ее ложе — его ложем. Жертва, скованная с хищником невидимой цепью гона, влечет его вперед и вперед, словно бычка к алтарю. Но конца у этой погони нет и быть не может, потому что — где здесь алтарь? Где жрец с сияющим лезвием?
Она смотрела, как юноша медленно идет по склону, пока он не скрылся за бугром.
Потом Мелеагр, Аура и она сама начали спускаться в первое из ущелий. Когда, уже на самом дне, она подняла голову, то увидела, что неотвязный их преследователь спускается следом. Сбившись с Мелеагром и Аурой в единый озябший комок, чтобы продрожать до утра в первую здешнюю ночь, она знала, что и он сейчас дрожит от того же самого холода, слышит грохот того же пенного потока, который слышит она, и проснется все в тех же ледяных предутренних сумерках. Где бы ни случалось им пройти, первым живым существом, которое ступало по их следам, был Меланион.
Ей приходила мысль залечь и устроить на него засаду; она знала, что легко с ним справится, и подозревала, что он и вовсе не станет оказывать ей сопротивления. Впрочем, чувство уважения в ней он тоже вызывал, ибо последующие несколько дней оказались куда более трудными, чем она могла себе представить, когда в первый раз окинула взглядом эту каменную пустыню.
Они двигались по дну расщелин настолько узких, что солнце, казалось, никогда еще не касалось здешних глубин; а в воздухе висела отчаянно холодная водяная пыль, которая пропитывала их до костей. Аура прыгала с камня на камень, выискивая отзвуки кабаньего духа. Иногда она замечала, как Мелеагр смотрит вверх, на обрамленную отвесными стенами провала полоску ярко-синего неба, и ей начинало казаться, что она улавливает в выражении его лица тихое сожаление о той недостижимой, растопленной солнцем вселенной, право на которую они потеряли. Если бы вепрь вообще не оставил за собой ни запаха, ни следа, это все равно ничего бы уже не изменило. Все возможные для них дороги съежились до одной-единственной. Их била дрожь в этом мире, состоящем из тени, камня и холода. Они спали, пробуждались и шли дальше.
Меланион всегда был рядом. Там, где ручей слишком глубоко вгрызался в дно ущелья, оставив над собой гигантский каменный наплыв, след исчезал. Они цеплялись за нависающую над руслом скалу, на ощупь отыскивая выемки, за которые можно уцепиться пальцами рук или ног, а Аура висела у Мелеагра за спиной. Аталанта прижималась щекой к ледяному камню, и крохотная жилка слюды отблескивала прямо ей в глаз. Они добрались до невысокого скального выступа, она обернулась и с этой наблюдательной точки увидела, как юноша прилепился к скале в той же самой позе, что и она недавно, и чувствует щекой тот же самый холод, и та же самая блестящая тонкая нить прямо сейчас царапнула ему глаз и заставила развернуть зрачок к голой поверхности камня. След был той цепью, что сковала их вместе. Когда она вскарабкалась наверх и оглянулась, он был там, внизу, впечатанный все в ту же стенку, царапал живот о тот же острый выступ. Она осмотрела синяки и ссадины, которыми тело ее было покрыто сплошь, и ей вдруг подумалось, что и его тело может выглядеть точно так же, с этим двойным отчетом о проделанном пути и понесенном ущербе: по его живой плоти и по ее собственной.
