Мне следователем объявлено, что в случае нарушения мною настоящего обязательства подписка о невыезде будет заменена более строгой мерой…»
— Ясно, — глухо сказал Каблуков.
— Распишитесь. На постановлении и на подписке. Вот здесь и тут, — предложил Михайлов, тыча указательным пальцем в бумаги.
Каблуков, согнувшись над столом, вяло вывел свою фамилию под каждым текстом.
— Да не вздумайте скрыться, — предупредил Андрей Филиппович, укладывая в папку уголовное дело. — Хуже будет. Тогда от суда милости не ждите.
— Меня дурная собака не кусала.
— Все.
Они вместе вышли из КПЗ. На перекрестке улиц разошлись в разные стороны. Андрей Филиппович заспешил в райотдел. Виталий Каблуков, вспомнив, что ему возвращены деньги, изъятые при задержании, нырнул в парикмахерскую…
К концу недели уголовный розыск установил главного свидетеля. Им оказался пятидесятилетний Никанор Фадеевич Крестов, не знавший ни Игоря Вяткина, ни Алексея Сорокина. Как выяснилось, Крестов, возвращаясь с работы, нашел полуботинок, хотел унести домой, но, пройдя квартал, раздумал и бросил там, где его и нашли работники милиции.
Андрей Филиппович еще раз перелистывает страницы уголовного дела, сопоставляя события, факты, детали происшествия. Ведь следователю, как хирургу, ошибаться нельзя. Такая у него служба. Ответственная. Осторожная. Строгая.
Почти квадратный кабинет расположен на третьем этаже углового четырехэтажного здания. В большие окна с утра до вечера глядит летнее солнце. До обеда — в южные стекла, во второй половине дня — в западные.
В кабинете двое. Один — за широким двухтумбовым столом. Это Александр Иванович Коклягин, в прошлом районный прокурор, теперь начальник ОБХСС областного управления внутренних дел, подполковник милиции. Сдвинув черные брови, он склонился над раскрытым делом. Второй — за приставным столиком, обтянутым темно-зеленым сукном, — Яков Степанович Харитонов, старший оперуполномоченный ОБХСС, майор милиции.
Ему перевалило за пятьдесят. Русые волосы, зачесанные назад, густо припорошены сединой. Небольшие голубые глаза серьезны. Облокотившись на столик, он задумчиво смотрит в чистое окно на бетонный мост, перешагнувший через неторопливую реку Тобол, за которой дачные домики рассыпаны, как грибы, а около них зеленеют, набирая силы, молодые фруктово-ягодные сады.
Яков Степанович ждет, когда начальник размашистой подписью утвердит план оперативно-следственных мероприятий, который предусматривает разоблачение группы расхитителей народного добра.
— Что ж, материалов достаточно, — сказал подполковник, дочитав последнюю страницу. — План дельный. Можно реализовать.
Яков Степанович видел, как начальник занес кончик авторучки в верхний левый угол отпечатанного на машинке листа, где текст начинался крупным шрифтом со слова «утверждаю», и слышал, как бумага прошуршала под пером.
И если последние три месяца старший оперуполномоченный Харитонов осторожно вел невидимую схватку с расхитителями, по крупицам собирая изобличающие факты, всесторонне изучая каждого, кто был закручен в преступный клубок, то теперь настал момент, когда надо нанести открытый удар. Метко. Без промаха. Начало — завтра. Утром…
Заведующий складом оптовой базы Иван Иванович Петров внимательно приглядывался к заведующей магазином Наталье Владимировне Федоровой, прежде чем испробовать на честность. Однажды случай подвернулся. Петров «ошибочно» выдал Федоровой лишний телевизор.
Когда машина, груженная товаром, выехала за ворота базы, Иван Иванович довольно потер ладони, улыбнулся, подумал: «А ты, Наталья, не глупая, пожалуй, баба. Видела, что лишний телевизор получаешь, а промолчала. Значит… неспроста не допускаешь к документам своего продавца. Сама об этом сболтнула… Поглядим, какую песню запоешь, когда снова пожалуешь за товарами».
С нетерпением ждал Петров новой встречи. Ведь она либо сблизит с Федоровой, либо, наоборот, оттолкнет от нее. Все будет зависеть от результатов разговора о телевизоре. А как вести себя при встрече, Иван Иванович знает, думал над этим.
Наталья Владимировна появилась на базе в первой половине дня. Она была в меру весела и разговорчива. Но Петров встретил ее сдержанно. Поздоровался холодно. Глядел подозрительно.
— Что с тобой, Иван Иванович? — спросила Федорова, заметив перемену в поведении заведующего складом. — Нездоровится, что ли?
— Ваш брат доведет, — неопределенно буркнул Петров, продолжая хмуриться. — Сколько вас приезжает, а я ведь один…
— В чем дело?
— Прошлый раз я передал тебе один лишний телевизор. А он более трехсот рублей стоит.
— Да ты что, батюшка! Я получила точно двенадцать, как сейчас помню.
— Нет, тринадцать! — твердо произнес Петров резким тоном. — Грузчики подтвердят.
— Да двенадцать же! — продолжала стоять на своем Федорова, не отрывая чуть нагловатого взгляда от румяного лица Ивана Ивановича.
— Не понимаешь жизни, Наталья. От меня зависит многое. Учти. Даже твоя зарплата. Она идет от выручки? От нее. А выручка складывается от ходовых товаров. А где же ты его получаешь? Где? У кого?
— Я… Я ничего, — заговорила Наталья Владимировна, уловив, куда клонит Петров. — Но честное слово, я не получала лишнего.
— Отдай хоть половину. А то ведь можешь потерять работу…
— Зачем так, Иван Иванович, я готова разделить твое горе.
И Наталья Влидимировна полезла в черную сумку за деньгами…
Метод «прощупывания» друг друга людьми, не чистыми на руку, не нов. Он не удивил и майора Харитонова. За двадцать лет работы в ОБХСС Яков Степанович встречался с ним. На раздумья наводило другое: как, всегда осторожный, Петров рискнул сблизить отношения с Федоровой, женщиной бесшабашной и с виду простоватой?
Яков Степанович ждал развития событий, но Петров активности не проявлял. Почему? Может, потому, чтобы лучше узнать Федорову? Допустимо. А может, по какой другой причине.
Казалось, пора приступать к открытой схватке, но майор Харитонов не спешил. Он превосходно знал и другое: работнику ОБХСС нужна выдержка. Начинать надо с Федоровой, а брать ее рано. Некоторые ее знакомства сомнительны. На этот счет есть факты, которые следует проверить и изучить. Пока не все ясно во взаимоотношениях Федоровой с Любовью Кирилловой, кладовщиком производственных предприятий общества слепых. Совместные пьянки в квартире Кирилловой, вероятно, не случайны. Что их объединяет? Только ли выпивки? А если кое-какие темные делишки? Обе замужние, а мужья друг друга не знают. Странно, очень странно. Надо лучше узнать, что за человек эта Кириллова.
Яков Степанович без труда выяснил, что предприятия общества слепых занимаются массовым пошивом матрацев, чехлов на сидения к автобусам и других изделий. Рабочие — слепые. Их просто можно обводить вокруг пальца. Выяснилось, что Кириллова слишком близка с шофером грузовой машины Дмитриевым. Он не раз приезжал в Глинки, встречался с Федоровой.
Спустя некоторое время. Харитонову стало известно, что через Дмитриева Любовь Кириллова отправляет Федоровой похищенную бязь и нитки в бабинах. Достоверность таких фактов оперативник решает немедленно проверить. Проверить надо тихо, без шума, не вызывая своими действиями подозрений у тех, с кем ему предстоит иметь дело.
Утром, одетый, как всегда, в поношенный штатский костюм, Яков Степанович выехал в село Колташово. Вот и добротные дома колташовцев, и мост через речушку. Она пересекает село. На водной глади — домашние утки и гуси. Машина остановилась у старинного низкого дома, срубленного из вековых сосен. В нем разместилась контора колташовского сельпо, в ведении которого находится. Глинский магазин.
Скоро Яков Степанович сидел в кабинете. Перед ним высились пухлые папки с отчетами всех магазинов сельпо. Старший оперуполномоченный придирчиво разглядывал каждый документ, представленный в бухгалтерию Натальей Федоровой. Бязь нигде не значится.
Досада стиснула грудь. В голове — уйма вопросов, ответов. Майор закрыл папку, навалился на спинку стула. От нервного напряжения пальцы выбивают дробь на столе. «Где, где бязь? — донимает главный вопрос. — В магазине? Нет, не должно быть. Слишком большой риск иметь так много бязи под прилавком. А если на складе сельпо? Ведь учет-то суммарный, и Федорова могла отправить ее на склад вместе с другими товарами, а бухгалтерии представить другую фактуру…»
Довольный новой догадкой, Яков Степанович быстро отыскал папку с отчетами склада по Глинскому магазину, и листы снова зашуршали под пальцами. Вдруг внимание задержалось на одной странице. Среди множества товаров значилось: «Бязь — 736 метров…»
— Вот где ты, матушка! — радостно прошептал оперативник, потирая ладонью вспотевший лоб. — Считай, семьсот сорок три рубля тридцать шесть копеек уже возвращены государству. А где же нитки? Хотя в документах их не должно быть. Они чисто производственного назначения, и продаже для населения не подлежат.
