А потом перестали Егорку чуханить. Совсем перестали, правда, это уже на втором году было.
Все равно, очень скучно было нам, южанам, на севере. Особенно зимой. Снег, мороз, тайга… Иногда мы завидовали тем зэкам, которых караулили…
* * *
— Ты Мишу-то Донского помнишь?
— А как же не помнить. — Егор отпил из кружки вина, у меня такие кружки есть глиняные, бочоночки. Я вино люблю из них пить. Свое вино, из погреба. Не то, за которым ханыги по очередям давятся, а настоящее, с бочки. — Хороший был парень Мишаня. Да жаль парня, раскрутился тогда на зону. Или на дисбат?
— На дисбат. А как ты ему вождение сдавал?
— Все сдавали.
— Я не сдавал.
— Ну это тебе, значит, не повезло просто.
Смеется, закурили. Тут нам баба моя жратву подгоняет, вина еще кувшинчик. Не друган мне этот Егорка, но что ж, гость все же. Так. Где ж он эти пять лет был? Не писал, знать о себе не давал, а тут на тебе — заявился. Мы с ним вместе и на дембель ехали, в городе на вокзале и расстались. Он свою котомку закинул на погон на красный, ручку пожал, и привет. Ой нет, вру, что не писал! К Новому году пару раз открытку присылал. Только я ему не отвечал. К нему вообще отношение было странное. Друзей у него не было в армии. Его даже сторонились слегка после того случая…
…Да, на втором году его перестали чуханить. Правда, наших дедов уже не было. Пришли на их место бывшие «черпаки», а мы уже стали «гусями ВВ».
Вот тогда-то Егор человека-то и ухлопал. Опять же, как сказать, человека. «Полосатика», какой он человек. Но все ж с руками и с ногами. И с головой, как мы.
Сторожили мы зону строгого режима.
Вели мы тогда колонну в лес. По дрова. Идем хорошо, морозец бодрит — градусов под тридцать — подгоняет, но это еще по-божески. Без ветра, даже не колыхнет. Идем, короче, все в порядке. И вдруг — раз! — выскакивает один из строя — и деру! Прямо по снежной целине. Как сейчас его вижу, в бушлате, в валенках бежит, по пояс в сугробах увязает. Я с другой стороны колонны шел, но все равно все хорошо видел.
А Егор, он с той стороны как раз шел. И — а-та-та — по спине ему. С «Акая» по спине… Верный, бедняга, как его и учили, в снегу по брюхо дополз и за глотку хватает. Да поздно, там уж падаль на снегу лежит. Только и успел прохрипеть: «Больно, суки!» И отъехал. Хана…
Вот тут-то я и понял, что такое страшно. Колонна «у-у-у!» уже не колонна, а толпа. Толпа воет, собаки воют. Мы им — автоматы в хари, а они вот-вот на автоматы кинутся. И тогда разорвут, задавят, затопчут. У меня акаэм в руках прыгает: счас, думаю, все! Прапор, бедный, аж посерел весь, бегает с пистолетом, а у самого, наверное, уж полные штаны страха.
А потом вдруг: «ш-ш-ш» по толпе. И уже опять не толпа — колонна. Успокоились. Положняк, мол. Положено, значит, было, чтобы было так…
По-разному потом говорили об этом побеге, смертельном номере. Проигрался, одни баяли, все равно, дескать, один конец. Но и другая, так сказать, версия была. Он, тот «полосатик», которого Егор завалил, с «крытой» тюрьмы пришел. Как раз этап был, их пригнали несколько человек. Спокойные, как удавы, начитанные. На любую тему могут базары вести — только уши заворачиваться будут. Хоть про экстрасенсов, хоть про микропроцессоры. Стихи могут толкать по нескольку часов — хоть свои, хоть Пушкина. Их там, в «крытой» работать не заставляют, они там до зоны сидят по нескольку лет, вообще ни черта не делают. Книжечки почитывают. Это их так по суду приговаривают, убийц. Если не вышка (там-то проще, к стене прислонят и привет), то дают пять лет тюрьмы и десять потом зоны. А на зоне — вкалывать надо, лес валить. Только они там работать-то отвыкли. Так вот, на того «полосатика», что смертельный трюк выкинул, кто-то там дернулся в бараке у них. А тот н-на! ему ложкой алюминиевой в висок. И тот — труп. Пришли дознаваться, что почем — несчастный случай. Упал со шконки, головой стукнулся. Все, как один, кто был в бараке, так и заявили. Тут уж дальше не попрешь: как пришла комиссия, так и ушла. Несчастный, значит, несчастный. Случай, значит, случай. Нету виновных.
А «Рог хаты» — это у них в бараке вроде самого главного начальника — сказал, что «низ-з-я так делать»… И полосатику тому намекнули, что, мол, у тебя одна, дружище, дорога. Либо баланом по хребтине, либо в «обиженников» перевод. Ну он и не стал дожидаться и проверять на собственной шкуре.
Так или не так все было, мне-то, в общем, какая разница? Было — сплыло…
…Вернули ту колонну обратно в зону, не погнали в лес.
А Егорку — к майору. О чем-то они там долго толковали. Да что толковать, он стрелял правильно. «По уставу правильно стрелял», — как у Высоцкого в песне поется.
Да, он, Егорка, здорово стрелял. По стрельбе был лучшим в роте. Охотник. По живой мишени, по двуногому, так сказать, зверю свое полное преимущество проявил и на этот раз. Истинно «ворошиловский стрелок».
Ну, а потом, когда у нас за полтора года службы перевалило, мы уже разворачиваться стали. Да не так, чтобы уж и очень, тут как раз «душняк» стали «дедовщине» устраивать (это по газетам в основном, не в натуре). Но несколько судов прокатилось показательных и у нас, на Севере, в Комях. А тут как раз этап (тьфу ты, господи, не этап — призыв) пригнали с Азии, там был один здоровый такой бык, ему бы с кистенем где-нибудь пристало на афганской тропе «духов» пугать. Так Егорка прицепился к нему мертвой хваткой. Приводит, бывало, «сынка» этого в каптерку. Мы чай сидим пьем. А Егор: хотите чудо света? Ну, прикол, помрете со смеху!
— Хотим!
Он «сынку»: майнуй! Тот голову нагибает, а Егор — х-ха! — ему по шее. А у того глаза — ну в натуре, ни разу больше такого не видал — вращаются. Один по часовой, другой — против. Вот это в самом деле был — прикол. Мы как залупились все, на «бис», кричим, давай! Егорка на бис его — хрясть! Тот же эффект! Ну силен был «сынок», пять раз на бис шнифты раскручивал… А потом его комиссовали через дурдом. Его вообще, оказывается, брать нельзя было, разве что в ВСО[3]. А его — в ВВ. Да еще автомат дали. Ошиблись… Ничего себе, ошибочка.
Вот так мы потихоньку и дослужили до дембеля…
* * *
Прикончили мы второй кувшинчик, я уже чувствую, что сам тяжелый. Все-таки вино у меня свое. Мое. Это не бормота какая-нибудь, из-за которой кости друг другу ломают. А Егорка уже вообще хорош стал. Но зачем пришел, видать, не забыл. И в который раз уже начинает:
— Слушай, я к тебе ведь не квасить пришел, а по делу.
Ладно, думаю, надо все же узнать, что у него за дело.
— Ну давай, излагай, деловой.
— Займи две штуки. До нового года. Край надо. Понимаешь, «Ниву» надыбал, не хватает пару штучек.
Ого! думаю. Две тыщи ему дай. А он опять на пять лет сквозанет.
— Мы, — заверяет, — чин чинарем. С нотариусом.
— А с чего отдавать будешь?
— Ну это уж мои заботы, — этак с гонорком. Ладно, сидим, курим.
— Есть, — говорю, у меня бабки. — Есть. Я их сам заработал, своими руками. Вот этими вот, двумя. Прикидываешь? Есть у меня и «жучка», и дом, и сад, и огород. Свинья есть. Видик есть «Сони» и с изюминкой, и с клубничкой. И все это я сам заработал. Но взаймы я никому не даю. Если хочешь — заработай.
— Так мне ж срочно надо. Когда ж я их заработаю-то, две косых?
— А я тебе работенку не пыльную хочу подогнать. На пять минут. Раз — и в дамках. За пять минут — пара косых. Прикидываешь?
— Ну колись. — У него аж глаза задымились. Меченый его особенно. Эх, шельму метит бог!
Я не тороплюсь, закуриваю медленно нарочито. Тут баба моя со стола убирает, вошкается — не будешь же при ней. Отходит она, я еще минуту-другую выдерживаю характер, потом выкладываю карты:
— Прикидываешь, шмальнуть надо кой-кого. Две штуки стоит.
А сам на него смотрю, как он среагирует. Кто послабей, так от такого и со стула упасть может. А он кивнул, этак понимающе, тоже сигарету взял, закурил. Вина отхлебнул, пепел стряхнул.
— Заметано, — говорит. — Подгоняй шмалер.
— Ты въехал? Человека завалить надо.
— Ну я ж не глухой. «Приблуду» давай. Оформим.
Вот так. И глазом не моргнул.
Заперлись мы, короче, в бендеге у меня, я на чердак слазил, достал ТОЗик (держу такую штуку на всякий случай, счас времена тревожные, надо иметь). Егор прищурился, в прицел посмотрел, затвором пощелкал. Все чин-чинарем, смазано как полагается. Оценил.
— Попробовать бы надо. Пристрелять.
— Попробуем. Вот только с патронами у меня прогар — поспалил, а достать пока не получается — все жмутся, боятся. Два только могу выделить. Пристрелочный и зачетный. Но ты ж профессор. Завалишь с одного?
— Малопулька. — Он поморщился, скривился пренебрежительно. — Посерьезней бы что-нибудь. Но ничего. В чайник можно свалить.
— Ясное дело, жиканом или картечью сподручней было бы. Но здесь свое преимущество — почти бесшумно. Да ведь не на медведя пойдешь. Прикидываешь?
