— Бросьте вы! — раздраженно вклинился Лисицын. — Зачем себя-то обманывать? Это же фантастика!
— Нет! — категорично выкрикнул Пак. — И вы сами знаете. Только прикидываетесь, поттомму как ббоитесь!
— Это уже совсем ни к чему, — осадил зарвавшегося геолога Рогов.
Пак только взглядом ковырнул Рогова, но огонь на него не перенес и продолжал палить по прежней цели:
— Надо начинать с нагнетающих скважин. Сперва вводу в пласт, потом нефть оттуда. Надо применить циклическое заводнение, химрреагенты, наконец, попутный газ. В этом году мы добудем полтора миллиона тонн нефти и сто двадцать миллионов кубометров попутного газа. Куда его?
— Куда и все, — необычно увесисто и громко ответил Лисицын, — в факела.
— Пусть обогревает белый свет? — с вызовом спросил Пак.
— А ты что предлагаешь? — в голосе и в глазах Лисицына унылое раздражение.
— Нужны общие усилия, чтобы спасти от гибели отменное сырье и бесценное топливо. В том числе и твои! — наскакивал на главного инженера Пак.
— Чего ты меня агитируешь?! — загорячился было Лисицын, но тут же сник и уже нехотя, словно через силу договорил: — Каждый школьник знает, что газ — это каучук, сера, чулки, ботинки, костюмы и еще черт-те что. Но…
— У всех горит, — будто ставя точку в споре, пробасил успокоительно и неколебимо Рогов.
— Зря время тратим, — укоризненно сказал Гизятуллов и промокнул ладошкой потный лоб. — В Башкирии — горит. В Татарии — горит. А там промышленный центр рядом…
— У нас не должен гореть! — резко пресек Пак.
— Ну что ж, — усмехнулся Гизятуллов. — Будем попутным газом аэростаты надувать, возить на них трубы…
— Будем закачивать газ в пласт. Пусть туда-сюда крутится, нефть выжимает и сам сохраняется, пока не построим газоперерабатывающие заводы, — сказал Бакутин.
— Тточно! — подхватил Пак. — Избежим обводнения скважин — рраз! Увеличим темпы разработки и производительность — два! Поведем добычу только фонтанным способом…
— Смешно слушать, — Гизятуллов даже встал. — Солидные люди, а толкут воду в ступе. Сидим по брюхо в болоте. Ни базы, ни дорог, ни жилья… — Фыркнул пренебрежительно, ковырнул в широком приплюснутом носу и сел.
Подобрались, насторожились люди, запахло грозой, и Лисицын поспешил разрядить атмосферу.
— В обжитых центральных районах, — увещевательно заговорил он, — жгут газ не потому, что там кругом консерваторы да неумехи, а потому, что закачка попутного газа в пласт существует пока лишь на бумаге, а чтоб на деле — нужна новая отрасль промышленности…
— Это точно! — поддержал главного инженера начальник технической службы. — Газовые копилки — чепуха! Ни компрессоров, ни поверхностно активных веществ — ничего нет. Ну, хотя бы такие реагенты, как мыло. Обыкновенное мыло! Нефтяникам надо минимум сто тысяч тонн в год, а промышленность производит всего двадцать. А оксиэтилированное таловое масло? Вместо пяти тысяч получаем пятьсот тонн.
— Все это известно каждому студенту, — примирительно мягко выговорил Лисицын, сонно прикрывая маленькие, глубоко сидящие глаза. — Теперь скажите, разумно ли строить гараж для желаемого автомобиля, если не на что купить сменную пару белья?..
Не ожидал Бакутин такого противоборства своей идее. Особенно от Лисицына. «Не хочет лишних хлопот, целлулоидный пупсик». Потемневшими, суженными от гнева глазами Бакутин сверлил главного инженера, но тот то ли впрямь не видел этого, то ли притворялся невидящим, только не уступил. И хоть говорил мягко и уступчиво по форме, но остался на своем берегу, ни броду, ни жердочки к противоположной стороне не указал.
В рассуждениях Лисицына и его сторонников была неотразимая горькая правда, но правда Лисицына — правда равнодушных. И первый колышек в Турмагане надо забивать такой, чтобы к нему не козу — аэростат привязывать. Иначе мы — временщики, а не хозяева…
Так примерно высказался секретарь горкома Черкасов и тем только раздул спор, и тот разгорелся с новой силой и полыхал до самого вечера. Настоящее было за Лисицыным. Будущее — за Бакутиным. Но будущее могло произрастать лишь на настоящем, а сторонники Лисицына не видели точек соприкосновения между ними.
Все высказались. И не по разу. Размежевание позиций произошло окончательное, и сколько ни старался Черкасов, не смог примирить противников. В конце концов они всерьез поцапались, изрядно помяли, потрепали друг друга, но не сошлись, так и остались на разных берегах…
— И все-таки я на комиссии буду отстаивать идею закачки попутного газа в пласт, — устало сказал Бакутин в конце совещания.
— Если крепкий лоб — валяй, — отозвался вполголоса Гизятуллов…
Только Ивась за все заседание не проронил ни слова.
2
Поначалу Ивась с интересом вслушивался в спор и даже записал в блокноте: «Ограним трудом нефтяную жемчужину». Под таким заголовком надумал он дать отчет о сегодняшнем техсовете. Заголовок понравился. Есть, есть в нем божья искра. И он напишет о нефтяном Турмагане. Ну, не роман, так повесть, на худой конец яркую публицистику. Тема нужнейшая и архипроходная… Миг — и воображение Ивася нарисовало эту книгу. В добротном ярком переплете, толстую, весомую. Он увидел ее на прилавках книжного магазина, в руках юной читательницы. Рецензия в областной газете, читательские конференции…
Все выше вздымала его честолюбивая волна. Он ликовал и блаженствовал, машинально обводя слоистой жирной рамкой так понравившуюся ему заглавную строку…
Еле свернул крылья мечте, приземлился. Но еще не погас, не остыл. И под настрой легко и скоро исписал целую страничку вступления.
Вдохновенье иссякло. Подкатила скука. Спеленала разум, отяжелила руки. И уже выплеснулся интерес и притягательность из речей. Ивась надвинул колпачок на авторучку, сунул блокнот в карман. «Чего они грызутся? Юнги в капитанских кителях. Не им решать. Не им устанавливать. Что прикажут, то и сделают, а заартачатся — за борт. Да и какая разница, что будет тут через десять лет? Наверняка ни Бакутин, ни Лисицын не дотянут… Либо выдохнутся и на свалку, либо взлетят на нефтяной волне, а то и башку сломают. Ничему не научила жизнь. Верно их назвал Крамор — одержимые! Допотопные фанатики. Получали б свои семьсот — девятьсот рублей в месяц — и не кукарекали…»
Как всегда, некстати подкатило желание выпить чашечку кофе. Горячего. Свежего. Он любил этот напиток. А если перед кофе всего только один глоток хорошего коньяку — совсем дивно…
Поманило домой. Там сейчас пусто. Никто не помешает блаженству. Клара либо на стройке больницы, либо ведет прием в поликлинике-времянке, а Валюшка в бывшем бакутинском особняке казакует с новыми подружками. Даже и не предполагал он, что затея с переездом в Турмаган завершится так блистательно. Клара встретила насмешливо.
— Ну, как нефтяная столица?
— Жить можно, — деланно беспечно откликнулся он.
— Так ты всерьез? — лицо ее стало красным, а глаза вот-вот выпрыгнут из орбит.
— Абсолютно.
— Но… а мы… как же?
— По домострою — жена за мужем, как нитка за иголкой.
— А если… — начала она угрожающе, прошив его острым гневным взглядом.
— Решай, как удобней. Не неволю. Хочешь, поживем порознь.
— Мы — потешать гордыню, а дочь?.. Знаешь ведь, как она привязана к тебе…
Она повышала и повышала голос и наконец сорвалась в крик, и он понял, что выиграл.
Клара настояла, чтоб он забронировал городскую квартиру, получила в облздраве направление, и вот они в Турмагане. Она ворчала на комарье и духоту, на грязь и нехватку продуктов, а сама все сильней втягивалась в новую работу. Выколачивала стройматериалы, выпрашивала то сантехников, то плиточников, то маляров, спорила, ссорилась, обретая недоброжелателей и друзей.
Иногда он ловил на себе ее пытливый долгий взгляд и внутренне сжимался, холодел, боясь, как бы жена не угадала, что в нем ничего не переменилось с тех пор, как он стал турмаганцем, и ему по-прежнему все безразлично, и ни цели, ни желания подняться до нее у него так и не появилось. Он прямо-таки насиловал себя, чтобы казаться занятым, увлеченным. Сидел часами за своим столом, склонясь над листом, рисовал на нем чертиков или писал какую-то несуразицу, а она-то думала, он сочиняет шедевры. Ивась нарочно заговаривал с Кларой о промысле, о трубопроводах и буровых и радовался, видя, как она преображалась, расспрашивала, тревожилась за дела, столь далекие от ее медицины. Чтобы не попасть впросак, быть готовым к ответам на ее неожиданные вопросы, он стал прислушиваться, кое-что узнавать, запоминать. Факты, имена, цифры помимо его желания постепенно накапливались. И теперь, вполуха слушая спор, он тоже что-то старался понять, страшно скучая и досадуя на спорщиков.
«Это же надо! Транжирят нервы, убивают время из-за дурацкого газа. Да гори он весь синим пламенем… Ни себе, ни людям покою. Тоска. Ох, тоска. Зацепиться бы за что-нибудь. Привязаться…»
