Он смотрел на них сурово, с неприязнью, словно уже пытался определить, кто из них первый окажется его врагом. Неожиданно Байчи обратился к шифровальщику, который от удивления даже приоткрыл рот.
— По этому вопросу никаких информации в центр. Ремонт минимальный, небольшие кузовные работы, отлакировать, вставить новое стекло в фару. Все за мой счет. А сейчас, дорогие товарищи, в такую жару, раз уж наше собрание подошло к концу, — сказал он отцовским тоном, — может, нам Юдит даст бутылочку «Токая»? Ну, поскольку бутылки маленькие, может быть, две, три…
Все удовлетворенно задвигались. Только торговый советник попросил отпустить его, поскольку он договорился с человеком, который хотел купить дюжину автобусов и открыть собственную автобусную линию до Агры.
Когда все начали выходить, посол задержал Тереи, открыл ящик стола и подал ему письмо. Иштван сразу узнал характерные мелкие буковки, почерк жены.
— Видимо, затерялся при выдаче утренней почты, — объяснил Байчи.
Иштван взял его пальцами, нажал, конверт был вскрыт. За последнее время у него пропало несколько писем. Неужели посол занимался перлюстрацией? А может, он подкалывал их в качестве приложения в личном деле?
Байчи навис над ним тяжелой глыбой, глядя из-под насупленных бровей.
— Ну, что вас так удивляет?
— Можно было над паром отклеить и отдать без следов перлюстрация. Любая ревнивая жена еще и не такие вещи умеет делать.
— Спокойно, Тереи, спокойно. Это письмо я открыл по ошибке. Случайно. Я сначала разрезал, а потом с удивлением увидел, что оно адресовано не мне. Простите меня.
— Но как мне кажется, эти ошибки логически выстраиваются в один ряд. Почему моя жена до сих пор не получила паспорт? — он держал разрезанный конверт с неровными краями так, словно ему был неприятен сам его вид.
— Я послал шифровку с напоминанием. Мне кажется, что приезд вашей жены сейчас был бы очень кстати. А что касается письма, то я извинился, этого достаточно. Прощайте. Здешняя страшная жара всем действует на нервы…
Когда Иштван закрыл дверь кабинета и толстые подушки, обитые клеенкой, плотно закрылись, Юдит вопросительно подняла брови.
— Ну?
Он показал надорванный конверт.
— Вот в таком виде он мне его вручил. Я сказал, что обо всем этом думаю.
— Я тебе клянусь, что это не он, — покачала она головой. — А кто?
— Точно не знаю. Спроси курьера. В корреспонденции, которая прошла через мои руки, этого письма не было. Я его отложила бы.
— Да вознаградит тебя Господь, Юдит. Она задумчиво посмотрела на него.
— Когда я это слышу, чувствую какую-то опасность.
— Потому что ты знаешь только Отца, а я и Сына, — ответил он серьезно, — я не призывал отмщения на твою голову.
Тереи вышел в коридор, ему не хотелось сразу же читать письмо. Было такое чувство, словно он взял яблоко, которое уже кто-то надкусил.
Только после того, как Иштван сел за свой стол и закурил сигарету, он вытряхнул из конверта листочки бумаги и фотографию сыновей. Они держали овчарку за ошейник и весело смотрели в объектив аппарата. Маленькие, худые, коротко подстриженные. И добродушный Тиби, огромная косматая собака, на которую можно было садиться, как на пони.
Илона не обещала, что скоро приедет в Индию, были какие-то трудности, она просила, чтобы он не расстраивался, все здоровы, ребята учатся неплохо, а она с делами справляется. Пасху они провели у деда с бабкой, отсюда фотография с Тиби.
«Как ты уехал, перестали приходить гости… Блаженное спокойствие в доме, даже странно. Один только добряк Бела помнит о нас. Только сейчас я поняла, что без тебя я никому не нужна, кроме мальчиков. Они просят, чтобы ты налеплял побольше марок и разных ребята меняются со своими одноклассниками. Скучаем, целуем — Твоя» и дальше неуклюжие приписки сыновей — и я тоже — Геза, а с хитрой закорючкой — это уже Шандор.
Письмо было написано две недели назад. Что за это время могло случиться? Ничего. Ясно, что ничего. Иначе я получил бы телеграмму. Впрочем, она могла бы даже позвонить. Ежедневно выделялся час на связь с Будапештом, кабель соединял их кружным путем через Лондон. За все время Иштван помнил только один разговор, он касался какого-то срочного вопроса по предложению торгового советника. Телефонная связь существовала скорее формально, практически переговоры пришлось бы вести в присутствии многих свидетелей, в связи, с чем все это очень напоминало бы беседу в тюремном помещении для свиданий.
Грусть чувствовалась в письме жены. Упрекая себя в том, что он мало думает о доме, Иштван еще раз пробежал строчки глазами. Нет, там не было ничего, что могло бы его встревожить. И все же какой-то осадок остался в сердце. Илона уже перестала верить, что мы будем вместе, она решила ждать, считает, что мне полезно побыть в Индии одному. Жизнь ее наполнена заботой о сыновьях. Похоже, она легко примирилась с этой долгой разлукой. Я ей не нужен? Ведь чувства остались, и дело тут не только в супружеских узах. А вдруг Байчи действительно выслал шифровку с просьбой ускорить их оформление…
Услышав шум мотора, он с невольной неприязнью выглянул в нагретое зноем окно. Хорошая погода, аж тошно от этой хорошей погоды. Кришан приехал, надо будет спросить, как там на самом деле было с этой коровой.
Сухой воздух пах спекшимися листьями и пылью. Плиты дорожки, ведущей вокруг здания, жгли через подошвы сандалий. Тереи заглянул в полумрак гаража. Было видно только бетонное покрытие с жирным пятном машинного масла. Нагнувшись, он дотронулся до него пальцем. Липкое, свежее. Должно быть, он сильно стукнулся, если масло вытекает, подумал Иштван, могло быть и хуже.
— Что ты здесь делаешь? — услышал он над ухом голос Ференца Тереи вздрогнул, он не слышал легких шагов секретаря.
— Мне показалось, что Кришан приехал. Ференц смотрел на него сердито.
— Я хотел его расспросить, — смущенно оправдывался Иштван.
— А я пришел по поручению посла сказать, чтобы он молчал. Советую тебе, занимайся своими делами. Никаких частных расследований. Занимайся культурой. Ты слишком фамильярничаешь с шофером, часто болтаешь с ним. Каждый индус должен докладывать о нас, даже глупый уборщик. Здешняя служба контроля действует четко, хочет иметь доступ к нашим делам. Если ты выезжаешь на прогулку, не говоря уже о конфиденциальных встречах, лучше всего вести машину самому, это безопаснее. А с Кришаном не говори об аварии, зачем ему знать, что это имеет какое-то значение…
— Хорошо, — Иштван кивнул головой.
Они вышли на солнце. Тереи было неприятно, что он позволил себя захватить врасплох.
Навстречу им семенил Михай, сынишка шифровальщика, в расстегнутой пижамке и с тростниковой шляпой на голове. На веревочке он тащил жестяную коробку.
Поскольку в посольстве других детей не было, Михаю приходилось придумывать самому себе всякие удивительные игры, он постоянно пропадал в гараже, наблюдая как работает шофер. С утра мальчик четыре часа проводил в школе, которую вели монахини. Там он быстро научился болтать по-английски, а от сверстников-индийцев и на хинди. Мать часто брала его с собой на базар в качестве переводчика, поскольку он знал языки лучше нее. «У него талант, — гордилась она сыном, — что при нем скажут, он тут же запоминает, так что нужно остерегаться…»
— Намасте-джи[11],— поприветствовал их мальчик.
— Что там у тебя в коробке, Михай? — прижал его к себе Иштван.
Малыш поднял головку, прильнул к Тереи, шурша полями большой шляпы.
— Автобус, везу птичек в тень.
— Ты их вырезал из бумаги?
— Нет, они живые.
Он поднял коробку и подал ее Тереи.
— Приложи, дядя Пишта, к уху, услышишь, как они скребутся. И ты тоже, — обратился он к Ференцу, — только не открывайте, а то птички улетят.
У Иштвана защемило сердце от тоски по сыновьям, растрогало доверие Михая. Тень от шляпы, раскрашенной красными зигзагами, падала на загорелую мордашку мальчика.
В коробке что-то постукивало, когда он ее поднес к уху. Ференц не выдержал и открыл крышку, оттуда вылезли два больших кузнечика, открыли ржавого цвета крылья и улетели с громким жужжанием в слепящее небо. Кузнечики упали где-то высоко во вьющиеся растения, под их тяжестью они заколыхались, словно от легкого дуновения ветерка.
Михай вовсе не выглядел огорченным, его скорее смешило удивление секретаря.
— Я же говорил, что они улетят.
— Это кузнечики.
— Нет, птички, — упрямился он. — Правда, дядя Пишта?
— Конечно, птички, у господина Ференца нет очков, вот, он и не видит.
— Это как с Господом Богом, — сказал мальчик серьезно. — Сестры говорят, что Он существует, а папа говорит, что Его нет. Видно, у папы тоже нет очков.
— Только сбивают с толку детей, — возмутился Ференц. — Ясно, что никакого Бога нет, — он считал нужным объяснить мальчику его заблуждения.
