Чарльз Буковски - Макулатура

Второй женщиной была Джинни Нитро.

Я заказал бармену еще одно виски с водой.

— Ники, — шепнула она, — мне надо с тобой поговорить. Что это за стерва с тобой сидит?

— Ни за что не догадаешься, — сказал я. Тут мне зашептала Леди Смерть:

— Это что за стерва?

— Ни за что не догадаешься, — сказал я. Подали стакан, и Джинни его осушила.

— Так, — сказал я, — кажется, пора вас представить… Я повернулся к Леди Смерти.

— Леди, это Джинни Нитро… Потом я повернулся к Джинни.

— Джинни, это — Леди… Леди…

— Леди Кранк, — подсказала Леди. Они уставились друг на дружку.

А это может получиться интересно, подумал я. И сделал знак бармену, чтобы он нам налил…

Итак, я сидел, в сущности, между Смертью и Космосом. В форме Женщины. На что рассчитывать в такой позиции? А между тем мне предстояло разыскать Красного Воробья, возможно не существующего. У меня было очень странное чувство. В первый раз я попал в такой переплет. И непонятно, с какой радости. Что же мне делать?

Не суетись, болван, — родилось решение. Хорошо. Подали напиток.

— Ну, дамы, ваше здоровье!

Мы чокнулись и засадили.

Почему я не кто-то другой и не сижу на бейсбольном матче? Волнуясь за результат. Почему я не повар и не сбиваю омлет, как бы отстраненно? Почему я не муха на чьем-то запястье и не заползаю в рукав с затаенным волнением? Почему не петух в птичнике и не клюю зернышки? За что мне такое?

Джинни толкнула меня локтем и шепнула:

— Билейн, мне надо поговорить с тобой…

Я положил на стойку деньги. Потом посмотрел на Леди Смерть.

— Надеюсь, вы не заимеете на меня клык, если…

— Знаю, толстяк, ты должен поговорить с дамой наедине. С чего это мне заиметь на тебя? Я в тебя не влюблена.

— Но Bы всегда крутитесь около меня, леди.

— Я около всех кручусь, Ник. Просто ты чаще меня замечаешь.

— Да. Ну да.

— Ну, ты помог мне с Селином…

— Да, с Селином…

— Поэтому я пока оставлю вас с дамой наедине. Но только пока у нас с тобой одно незавершенное дело, так что увидимся.

— Леди Кранк, я в этом не сомневаюсь.

Она допила свое виски и слезла с табурета. Потом повернулась и пошла к двери. Ее красота пробуждала суеверное чувство. Она скрылась.

Бармен подошел за деньгами.

— Кто это такая? — спросил он. — Как она ходит! У меня прямо голова закружилась.

— Будь доволен, что только закружилась, — сказал я ему.

— Как тебя понять? — спросил он.

— Если скажу, все равно не поверишь, — ответил я.

— А ты попробуй.

— Незачем. Слушай, освободи пространство, я хочу поговорить с дамой.

— Сейчас. Только скажи мне одну вещь.

— Ну?

— Почему это такому толстому уроду достается весь товар?

— Потому что у меня там медом намазано. А теперь исчезни.

— Не хами, приятель, — сказал он.

— Ты же спросил.

— Но грубить не обязательно!

— Если ты думаешь, что это грубость, постой тут еще.

— Дурак, бля, — сказал он.

— Очень находчиво, — сказал я. — А теперь отойди, пока не поздно.

Он медленно отошел к краю стойки, остановился там на секунду, потом почесал зад. Я снова повернулся к Джинни.

— Извини, детка, чуть не с каждым барменом у меня получается такой конфликтный диалог.

— Можешь не извиняться. — Вид у нее был грустный. — Я должна тебя покинуть.

— Ну что ж. Тогда давай на посошок.

— Нет, понимаешь, совсем покинуть, я и все, кто со мной, мы должны покинуть… Землю. Не знаю почему, но я к тебе даже привязалась.

— Это понятно, — засмеялся я, — но почему вы собрались покинуть Землю?

— Мы все обдумали; здесь ужасно. Мы не хотим колонизировать вашу Землю.

— А что ужасно, Джинни?

— Земля. Смог, убийства, отравленный воздух, отравленная вода, отравленная пища, ненависть, безнадежность — все. Единственное, что тут /`%*` a-., - это животные, но их истребляют, и скоро все исчезнут, кроме прирученных крыс и скаковых лошадей. Это так грустно — неудивительно, что ты пьешь.

— Да, Джинни. Ты еще забыла наши ядерные арсеналы.

— Да, кажется, вы сами себя хороните.

— Да, мы можем исчезнуть через два дня, а можем протянуть еще тысячу лет. Что будет, мы сами не знаем, и поэтому большинство людей на все махнули рукой.

— Я буду скучать по тебе, Билейн, и по животным…

— Вы правы, что улетаете, Джинни… На глаза у нее навернулись слезы.

— Джинни, не плачь, пожалуйста, черт возьми… Она взяла стакан, выпила залпом и посмотрела на меня такими глазами, каких я никогда и нигде не видел и никогда больше не увижу.

— Прощай, толстяк, — сказала она с улыбкой. И ее не стало.

И вот новый день, и я у себя в кабинете. Осталось выполнить одно задание — разыскать Красного Воробья. Никто не ломился ко мне в дверь с предложением новой работы. Прекрасно. Настало время систематизации, подведения итогов. В целом из того, что я намеревался совершить в жизни, я совершил довольно много. Я сделал несколько удачных ходов. Я ночевал не на улице. Конечно, на улице ночует немало хороших людей. Они не дураки, просто они не вписались в нужные механизмы эпохи. А механизмы эти постоянно меняются. Это невеселый расклад, и если оказывается, что ты ночуешь в собственной постели, — одно это уже великолепная победа над силами. Мне везло, но и некоторые мои ходы были не совсем бестолковыми. Но в общем это довольно жуткий мир, и мне часто было жаль большинство людей, тут поселившихся.

Ладно, к черту это. Я вынул водку и врезал. Лучшие периоды жизни зачастую те, когда ты совсем ничего не делаешь, а просто обдумываешь ее, размышляешь. Ну, скажем, ты решил, что жизнь бессмысленна, тогда, значит, она уже не совсем бессмысленна, потому что ты осознаешь ее бессмысленность, и твое осознание бессмысленности почти придает ей смысл. Понятно, о чем я говорю? Оптимистический пессимизм.

Красный Воробей. Это все равно что поиски Святого Грааля. Может, мне это не по зубам и не по плечу.

Я еще принял водки.

В дверь постучали. Я снял ноги со стола.

— Войдите.

Дверь открылась, и вошел мужичок, тщедушный, одетый в какую-то дрянь. От него попахивало. Каким-то керосином. Не то еще чем-то. У него были маленькие глаза-щелки. Он пошел ко мне бочком, потом остановился прямо перед столом, наклонился ко мне. И голова у него как-то подергивалась.

— Билейн, — сказал он.

— Ну допустим.

— Я принес тебе известие.

— Хорошо, — сказал я, — а теперь унеси его к чертовой матери.

— Спокойно, Билейн. Я знаю слово.

— Ну да? Какое слово?

— Красный Воробей.

— Скажи еще что-нибудь.

— Мы знаем, что ты его ищешь.

— «Мы»? Кто это «мы»?

— Не могу сказать.

Я встал, обошел стол, схватил его за грудки.

— А если я заставлю тебя сказать? Выбью из тебя?

— Не могу. Не знаю.

Почему-то я ему поверил. Отпустил. Он чуть не упал на пол. Я вернулся, снова сел в кресло.

— Меня зовут Амос, — сказал он, — Амос Краснодол. Я могу вывести тебя на Воробья. Хочешь?

— Как?

— Адрес. Она знает о Воробье.

— Сколько?

— 75 долларов.

— Иди в жопу, Амос.

— Не хочешь? Ладно, мне надо идти, надо поспеть к старту. Я знаю сегодняшний дубль.

— 50 долларов.

— 60, - сказал Амос.

— Ладно, давай адрес.

Я вынул три двадцатки, а он сунул мне бумажку. Я развернул ее и прочел: «Дежа Фаунтен, кв. 9, Радсон-драйв, 3234. Зап. Л.А.».

— Слушай, Амос, ты мог написать здесь что угодно. Почем я знаю, что это не фуфло?

— Ты сходи туда, Билейн. Это хороший адрес.

— Ну смотри, Амос, если ты меня обманешь.

— Мне надо поспеть к старту, — сказал он. Потом он повернулся и вышел за дверь.

А я остался сидеть без 60 долларов и с клочком бумаги в руке.

Я дождался вечера, поехал туда, остановился возле дома. Район приличный. Определение приличного района: место, где жить тебе не по карману. Я глотнул водки, вылез из кабины, запер машину и пошел к подъезду. Нажал кнопку против фамилии Дежа Фаунтен. Раздался голос, приятный, но слегка раздраженный:

— Да?

— К Дежа Фаунтен. Насчет Красного Воробья. От Амоса Краснодола. Меня зовут Ник Билейн.

— Сэр, я ни черта не понимаю.

— Тьфу.

— Что?

— Ничего. Меня накололи…

— Я пошутила, Ники. Входите, пожалуйста.

Послышалось громкое жужжание. Я толкнул дверь. Она открылась. Я прошел по плюшевому ковру к квартире 9. Что такое в цифре 9? В ней чувствовалась какая-то опасность. Но меня тревожат почти все цифры. Я люблю только 3, 7 и 8 и их сочетания.

Я нажал кнопку. Послышались шаги. Потом дверь открылась.