— Порядок, отец! И спасибо за науку. Видал, какую я технику выбил? Новенькая, муха не сидела.
— Владимир Федорыч! — окликнул кто-то из механизаторов. — Иди сюда, скорее!
— Что скажешь — молодец, — похвалил Никита Иваныч.
— А за журавлей теперь не бойся, — Кулешов приобнял старика, встряхнул. — Сейчас подготовим фронт работы, отдадим добычу и уезжаем до зимы. Разрабатывать торф будем только зимой, понял? Зимой же птицы здесь не живут?
— Не живут, — согласился Никита Иваныч. — На зиму они в теплые края улетают.
— Вот и хорошо! — рассмеялся Кулешов. — Пока их нет — мы торф будем добывать, а прилетят — уйдем. Но самое главное, чего я добился, отец, — отстоял идею разрабатывать не все болото, а только его периферийную часть, на пятьсот метров от берега. И следом — рекультивация.
— Что-что? — не понял старик.
— Ну, болото восстанавливать будем…
Никита Иваныч посмотрел на него как на сумасшедшего, отшатнулся.
— Товарищ Кулешов! — не унимались механизаторы. — Давай сюда!
— Так что, отец, и овцы будут целы, то есть, журавли, и энергетике не в ущерб.
— Умно придумано, ничего не скажешь, — Никита Иваныч нащупал письмо в кармане, сжал его до хруста в пальцах.
— Нашли компромисс, — улыбнулся Кулешов. — Но и за него столько крови попортили!.. Тебе, отец, спасибо за науку. Можно сказать, за горло брал некоторых.
И снова Никите Иванычу показалось, будто журавли на горизонте взлетели. Помаячили расплывчатыми силуэтами, покувыркались в знойном мареве и растворились. «Чудится», — успокоил он себя и вытер слезы.
— Отец, когда я уезжал, мы с Ириной договорились: как Щ, я вернусь, так в загс поедем, — помолчав, сообщил Кулешов. — Думаю, сегодня поедем… Отдам сейчас распоряжения и… Может, и ты с нами, а?
— Кулешов! Ну сколь тебя ждать? — крикнул Колесов.
Никита Иваныч еще раз взглянул в небо и, повернувшись, пошел туда, где только что видел изломанные маревом журавлиные крылья.
— Федорыч! — орал Колесов. — Давай рысью! Тут про нас по радио говорят!
* * *
Старик Пухов вывернул ручку громкости до отказа и приник к радиоприемнику. Голос из динамика он узнал сразу: Стойлов говорил баском и картавил.
«В предвечерние сумерки Алейское болото особенно красиво. Ничто не шелохнется в теплом воздухе, и камышовый пух, розовый от заходящего солнца, неподвижно зависает над неоглядной марью. Только звон комаров щекочет ухо да редко прокричит где-то в глубине непуганая болотная птица. Так бы и стоял здесь до ночи, так бы и слушал эту необыкновенную для городского жителя тишину, ощущая себя не властелином природы, а лишь ее малой частицей…»
— Красиво говорит, курва! — похвалил Иван Видякин, на что Пухов погрозил пальцем, дескать, тихо! — он мужик такой, еще и не так может.
«Но как раз эта тишина и настораживает сегодня, потому что более месяца назад глухой уголок нашего края разбудил мощный рев техники, — вещал „Альпинист“. — Началось освоение уникального месторождения торфов. Для осушения и нарезки первого карьера сюда был послан мехотряд Владимира Кулешова — опытного и прославленного руководителя производства. По плану всего лишь через месяц алейский торф должен был превратиться в киловатт-часы электроэнергии. Сегодня всем ясно, что без этого сверхкалорийного торфа энергетический комплекс не сможет выйти на проектную мощность.
Однако сроки вышли, а первого брикета электростанция так и не увидела и долго еще не увидит, поскольку на месторождении до сих пор нет торфодобывающей техники и план по осушению выполнен едва на пятьдесят процентов…»
— Во кроет, а? — восхищенно проронил Видякин. — Ловкий парень! Главное, смелый.
Пухов сидел, вобрав голову в плечи, и ничего не понимал.
«Что же произошло с прославленным коллективом механизаторов? — спрашивал у кого-то Стойлов. — Почему столь низкая производительность? С этими вопросами мы обратились к Владимиру Кулешову, полновластному хозяину на алейском месторождении.
— Объективные причины, — сказал Кулешов. — Отдаленность, необычайные условия работы, нехватка техники и частые ее поломки…
— Откровенно оказать, мы не думали услышать от Владимира Кулешова ссылки на «объективные причины», — продолжал Стойлов. — Мы знали, что он работать умеет в любых условиях и везде у него был порядок. Однако на алейском месторождении мы увидели неприглядную картину. Вот уже четверо суток мехотряд простаивает, и тут уже «объективной причиной» не прикроешься. Владимир Федорович, почему стоят бульдозера?
— Не знаю… Не можем запустить дизеля… Ищем причины…
— А причина здесь одна — низкая дисциплина труда, — вставил журналист. — Местные жители рассказывают, что механизаторы пьют в рабочее время и настрой у них не на работу, а на отдых. Будто в санаторий приехали. Не может же быть, чтобы вся техника разом вышла из строя?
— Тут все может быть, — сказал Кулешов. — И вообще, я не знаю, как работать дальше. Я здесь не хозяин…
— Ну уж если командир производства в отчаянии, то что ждать от коллектива? — продолжал Стойлов. — Сейчас длительный простой механизаторы объясняют кознями мифического животного, якобы проживающего на болоте. Что-то вроде нечистой силы, дьявола. А на кого еще свалить вину?.. Но козни мехотряду чинит не дьявол, а слабая организация труда и полная бесконтрольность со стороны треста».
Иван Видякин взъерошил остатки волос на голове и покосился на старика. Тот хлопал глазами и лихорадочно расстегивал верхнюю пуговицу кителя. Краснота от вздувшегося горла медленно переползала на лицо…
«Кто хозяин на месторождении? И есть ли он вообще сегодня там? Ведь именно сюда, на Алейское болото, устремлены взоры наших энергетиков. Эти вопросы мы задали управляющему трестом.
— Хозяева — мы, — сказал управляющий. — И я заверяю, что в короткий срок мы наведем порядок и дадим стране первый брикет высококалорийного торфа!»
— Хорошо ответил, — похвалил управляющего Видякин. — Видно, деловой мужик. Ты слыхала, Настасья?
— Да слыхала, — проронила Настасья. — Поглядим ишшо…
«Ответ управляющего достойный и вселяющий надежду, — прокомментировал Стойлов. — Но слова должны быть обеспечены делом, как валюта золотом. Чтобы покончить с бесхозяйственностью на Алейском болоте, десанту Кулешова необходима поддержка треста. А то и министерства. Оставшись на этом болоте без реальной помощи, нетрудно поверить в существование дьявола и впасть в отчаяние. Мы позвонили в министерство энергетики. И вот что нам сказали…»
Пухов наконец справился с пуговицей, с хрипом втянул в себя воздух и, качаясь на протезе, медленно побрел со двора. Видякин догнал его, подобрал забытый костыль.
— Ты погоди… это… не тушуйся, — пробормотал он. — Малость перепутали — только и всего…
Пухов взял костыль и молча заковылял дальше. Медали на его груди раскачивались в такт шагам и тихо позванивали.
«Освоение алейского месторождения — дело государственной важности, — доносило радио исковерканный телефоном голос. — Выход на проектную мощность энергетического комплекса позволит получить дополнительно… киловатт-часов…»
— Ну хочешь, я тебе «Альпиниста» насовсем отдам? — безнадежно спросил Иван.
Пухов вышел за калитку…
А Видякин, вернувшись к верстаку, выключил приемник и подозвал Настасью.
— Кто сегодня технику сторожит?
— Путяев и этот… Колесов, — доложила Настасья.
— Хорошо, — задумчиво проронил Иван, и желваки заиграли на его скулах.
— Иван! Не пущу!
— Спокойно, Настасья, — сказал Иван. — Я пойду вечером покосы смотреть. Не перестояла ли трава…
Он глянул вслед уходящему Пухову, вздохнул и погрозил кому-то крепким, волосатым кулаком.
* * *
… К островку, где гнездились журавли, Никита Иваныч подкрадывался долго, по-пластунски, как в прошлый раз. Извозился в торфяной жиже, начерпал ее в сапоги и порезал палец осокой. Когда он наткнулся на россыпь пустых тюбиков от краски, осторожно привстал на локтях и выглянул между кочек…
Оставленное птицами гнездо напоминало пустые и разрушенные алейские избы. Руки судорожно цеплялись за кочки, рвали острую осоку; кочки шатались, куда-то проваливались, и вместе с ними куда-то проваливался Никита Иваныч…
Я-то ладно, — жалобно всхлипнула Катерина. — Я плачу — мне отца нашего жалко… А ты чего скуксилась-то? Тебе ли нынче слезы лить?
Ирина обняла мать, уткнулась лицом в ее обвисшее плечо.
— А я — от счастья, мам… Мне сейчас так хорошо — кто бы только знал!..
— От счастья веселятся, — не согласилась Катерина. — Я за твоего отца выходила — ног под собой не чуяла…
— Я тоже не чую… Бежать хочется, — проговорила Ирина. — Вот вернется Кулешов — в загс поедем…
— Может, погодите еще, а? — с надеждой спросила мать. — Пускай с болотом все уладится… Отец-то как примет?
