— Что? Я его не знаю, — но от нее мгновенно повеяло такой ледяной холодностью, и она так резко звякнула ложкой о стенку кофейной чашки, что в его голове зародились подозрения. — Я знаю о нем, конечно, кто же не знает? Но я не знакома с ним лично.
— И вы никогда не встречались?
— Разве я только что не сказала этого?
— Странно, а он просил передать тебе привет.
Сеньора Вальдес медленно положила на стал вилку для пирожных, медленно поднесла к лицу салфетку и промокнула уголки губ, так аккуратно, что не оставила на ней ни одного следа помады — лишь капельку крема цвета легкого загара.
— Что он сказал? Повтори. Скажи мне слово в слово, что тебе сказал этот человек.
— Не помню точно, мама. Спросил, как ты поживаешь, передал привет, вот и все. Наверное, простая вежливость.
— Этот человек не способен ни на какую вежливость.
— Ты же сказала, что не знакома с ним.
— Слава богу, мне не пришлось с ним знакомиться. Но он ужасен — ужасен! И сорок лет назад он был ужасен, и сейчас лучше не стал. Знаешь ли ты, что он стоял перед нашим домом — дежурил — каждый день в течение многих недель? И ни разу не сказал ни одного слова, ни «здравствуйте», ни «доброе утро». Ничего! Просто стоял столбом и глядел на нашу дверь, как кот, который подстерегает золотую рыбку, что плещется в пруду. Папа знал, что обречен, знал, что никуда ему не деться, так же как золотая рыбка знает, что ее конец близок. Не приближайся к этому человеку, Чиано. Он — воплощение дьявола.
Дрожащими руками сеньора Вальдес положила салфетку на стол. Ее лицо пошло пятнами, в глазах появились слезы. Сеньор Вальдес никогда не видел мать в таком состоянии. Он смущенно отвел глаза.
— Этот человек убил твоего отца, Чиано.
Хотя сеньор Вальдес и сам верил, что это правда, он все же не удержался, чтобы не спросить:
— Ты в этом абсолютно уверена?
— Я знаю это, и, если ты думаешь, что я не заслуживаю внуков, подумай о бедном папе. Может быть, он заслужил продолжения рода, а? Один Господь знает, сколько выстрадал этот человек. Ты что, хочешь, чтобы его имя исчезло вместе с ним?
И тут сеньор Вальдес понял, что думает о Катерине. Она молода, она могла бы родить ему сына, может быть, и не одного, а много сыновей и кучу хорошеньких дочек в придачу. Но, конечно, она была совершенно неподходящей кандидатурой для того, чтобы знакомиться с его матерью.
Он не мог представить себе Катерину в клубе «Мерино», изящно отщипывающую маленькие кусочки кофейного суфле в обществе мамы и беседующую с ней на светские темы. А, между прочим, откуда она родом? Надо бы выяснить. Кто ее родители, чем занимаются? Должно быть, они состоятельные люди, раз послали дочку учиться в университет. Может быть, они вращаются в тех же кругах, что и он? Может быть, он даже знаком с ее родственниками? Нет, как она сможет быть матерью его детей, если сама еще сущий ребенок? Ребенок ли? И к тому же он ее не любит. Он хочет обладать ее телом, это правда. Но любить? Сеньору Вальдесу всегда казалось, что он должен любить свою будущую жену, хотя бы немного, но должен. Это ведь очень опасно, иметь жену. Что, если она окажется такой же шлюхой, как Мария Марром?
Или. упаси бог, со временем станет похожей на его мать? Нет-нет, он совершенно не готов жениться.
И все же, зная о женитьбе все и испытывая ужас от одной мысли о брачной кабале, когда мать опять потребовала внуков, в мыслях Чиано опять невольно промелькнула Катерина. Раньше с ним такого не случалось.
«Неужели я влюбляюсь в нее?» — спросил себя сеньор Вальдес.
Он был поражен, ошеломлен этим открытием. Он не хотел этого. В смятении он невольно схватил мать за руку, но тут же опомнился и сделал вид, что просто пожимает ее ладонь в знак ободрения.
— А ты, мама, почему опять не вышла замуж?
Он представил, как в течение сорока лет она опять и опять ложится в одинокую холодную постель, без мужской ласки, без тепла, без секса. Сорок лет!
— Ох, Чиано, что ты такое говоришь? — спросила она. — Ты что, забыл, я же уже замужем!
* * *
На следующее утро сеньор Вальдес проснулся совершенно разбитым. Плечи неприятно ныли, внутренние мышцы ног, которые он накануне перетрудил, сжимая ногами бока пони, сводило судорогой. Это удивило его. Он припомнил: действительно, в последнее время после состязаний поло он все чаще просыпался больной, иногда суставы горели, как в огне. Бывало, после невинных посиделок в баре голова утром напоминала набитое ватой свинцовое ядро. А еще случалось, одного раза у мадам Оттавио оказывалось вполне достаточно. Может быть, мама права? Его время истекает, силы пошли на убыль?
Сеньор Вальдес вышел из душа, морщась, хорошенько растерся мягким полотенцем и подошел к шкафу с одеждой. В тот день он выбрал дымчатоголубую рубашку и надел летний костюм кремового цвета с едва видной полоской, вплетенной в шелковистую поверхность ткани.
Голубая записная книжка валялась на столе, там, где он ее оставил, словно брошенный в безлюдной аллее труп бродяжки. Он поднял ее, задумчиво повертел в руках, открыл. Первые пять страниц были сверху донизу исписаны убористым почерком — вон их отсюда, смотреть тошно! Он вырвал испорченные листы, сложил пополам, разорвал и выбросил в плетеную корзину для бумаг, что стояла рядом со стулом, а потом тщательно разгладил пальцами и без того гладкую голубоватую бумагу. Он сделал это без цели, просто чтобы ощутить под пальцами ровную поверхность, и слегка растянул края, как бы поставил по стойке смирно свой рабочий инструмент, будто полк на параде для будущей инспекции, надеясь, что вскоре страницы заполнятся стройными рядами слов.
Затем сеньор Вальдес отвинтил колпачок ручки и в середине страницы написал: «Тощая рыжая кошка перешла дорогу и незаметно прокралась в бордель».
Оценивающе взглянул на дело рук своих. Выглядело вроде бы неплохо. Ладно, начало положено, а это — самое главное.
Сеньор Вальдес сунул книжку во внутренний карман пиджака, похлопал по внешнему карману, проверяя его на наличие ключей, и вышел из квартиры. На площадке он подождал, пока медленный, скрипучий лифт поднимется на его этаж. На спуске, на втором этаже в лифт зашли сеньора Неро, жена дантиста, и его дочка. Они вежливо кивнули ему и уставились в пол. Сеньор Вальдес с удивлением глядел на девочку — как ее зовут? Роза? Да, точно — Роза. Неужели это она, а не ее младшая сестра? Он был почти уверен, что это Роза, и недоумевал — она же сущий ребенок, как он мог всего пару дней назад думать, что она стоит на пороге созревания, что женские черты начали проглядывать сквозь детскую угловатость? Помнится, он даже пофантазировал на тему, что можно будет с ней сделать через пару лет. Через пару лет? Ну и оптимист. Нет, скорее через восемь-десять лет, никак не раньше! Тогда ей будет двадцать, а ему… ужас, сколько ему будет тогда. Сильно за пятьдесят. Ближе к шестидесяти, вот сколько ему будет. Сеньору Вальдесу стало противно от самого себя. Юная девушка и грязный старик — фу! Интересно, впрочем, что с ним станется через десять лет? Будет ли он все так же навещать мадам Оттавио, как это делает Камилло? Или проводить время с Марией Марром? О нет, вот это уж точно невозможно. Станет он старой развалиной или нет, это неизвестно, а вот что она превратится в старуху, сомнений не вызывает. Ей осталось два, максимум три года. Нет, спать со старухой он ни за что не станет. С женщиной за шестьдесят, как его мама? Да никогда в жизни, хоть убейте!
Ну а если бы он любил эту женщину? Может быть, если бы у него была жена — его собственная жена, тогда возможно… Конечно, лучше, если бы эта жена была молода, гораздо моложе его, и чтобы она его обожала. В этом случае…
Лифт с грохотом остановился на первом этаже, и Розалита с мамашей вышли.
Сеньор Вальдес снова нажал кнопку и поехал дальше, на цокольный этаж, где размещались гаражи. Там, в душном помещении, пропахшем соляркой и жженой резиной, где убирали крайне редко, стоял предмет его гордости — его машина.
