А на следующий день они все поехали на дачу. Был первый по-настоящему теплый день в году, Милка притащила своих друзей, которые жарили на отцовском мангале шашлыки, брызгались водой из шланга и хохотали во весь голос. Вере ужасно хотелось стянуть узкие босоножки и помчаться к ним по мокрой траве, но она чинно сидела рядом с Борей в беседке и слушала, как они с Юрием Валерьевичем обсуждают коллег, конференции и вирусы. Мама в доме пекла пирог с повидлом, иногда выходила на веранду и смотрела на них. Очень внимательно.
Шашлыков было много, пирог удался, говорить о вирусах отец мог целую вечность, так что разошлись все уже поздним вечером. Верочка проводила Борю до машины, честно махала ему вслед, пока его машина не скрылась за поворотом, а потом зашла во двор, закрыла калитку, немедленно рухнула прямо на газон, — ей было плевать, что юбка задралась почти до ушей, — и стала стаскивать ненавистные босоножки. Сняла их, расшвыряла в разные стороны и завалилась на спину, раскинув руки.
— Выдохнула? — раздалось прямо над ней.
— Ага. — Она счастливо улыбнулась и потянула мать за руку, чтобы та села рядом.
Она надеялась на долгий уютный разговор ни о чем, и чтобы ни в коем случае не вспоминать про предстоящую Америку, но Лидия Андреевна вдруг сказала очень спокойно и очень строго:
— Я хочу, чтобы ты его бросила.
— Кого? — не поняла Вера.
— Бориса. Твоего молодого человека.
— Зачем? — удивилась Вера.
— Затем, что это не твой человек, — отрезала мать. — А ты — не его.
— Но, мам… — запнулась Вера. — Но он же… Он… достойная партия, — кроме слов отца ей почему-то вдруг ничего больше не пришло в голову.
— А ты собралась вступать в партию или выходить замуж и жить с ним всю жизнь?
Долгий уютный разговор вдруг превратился в ссору. Вера пыталась отстаивать свое мнение, защищать свои отношения, но ее мать называла один за другим аргументы, которые раскалывали вдребезги любые Верины доводы, а самое ужасное — Вера была согласна с каждым ее словом, но как можно признать материнскую правоту, когда тебе двадцать два? И когда отец считает, что ты все делаешь правильно. Вера совсем запуталась.
— Но он надежный и перспективный!
— Он напыщенный и фальшивый! Он приехал к людям на дачу в костюме! В жару! К будущим родственникам. В галстуке! Хорошо, без портфеля.
— Он аккуратный! И следит за тобой! Одежда — это знак уважения. И показатель статуса.
— А мне на даче не нужны ничьи статусы и показатели, мне нужны нормальные люди, как они есть. Я просто попросила парня моей дочери спуститься в подвал. За огурцами. Но куда уж там — в подвале же паутина! Фу, можно замараться!
— Он извинился! Мама!
— А мне не нужны были извинения, мне нужны были огурцы. Его пригласили не на переговоры и не на конгресс, его пригласили на дачу. А тут у нас, да, случается паутина. И туалет у нас на улице! Потому что это нормальная человеческая дача. Он же собирается на тебе жениться, он собирается стать частью нашей семьи? Так? Значит, можно уже вылезти из костюма. И перестать притворяться. И не давиться галстуком.
— Он хотел достойно выглядеть перед папой. Папа все-таки его начальник.
— Он ел пирожки с ножом и вилкой! И мои соленые огурцы тоже! Никогда такого не видела. Никогда! Это же высший пилотаж показушности! А с шашлыка обрезал краешки. Или жилки? Что он там все время вырезал из шашлыка? Может, ему просто нравится резать? Он что, будущий хирург?
— Мама! Да чего ты к нему прицепилась? Ты просто придираешься к Боре!
— Ты что, в чулках? — Лидия Андреевна схватила ее за ногу. — Нет, это не чулки. Ты в колготках?!
— Мама! Еще не хватало лезть ко мне под юбку! Что хочу, то и надеваю!
— Да неужели? Почему-то обычно вы с Милой ходите на даче в сарафанах или в старых футболках и рваных джинсах. А сейчас ты в платье с говорящим названием «футляр» и в колготках! На улице плюс тридцать! Вера, ты в колготках!
— Мне так удобно!
— Ничего подобного. Тебе душно. Ты все время под него подстраиваешься, под этого Борю. Ты все время пытаешься ему соответствовать! А тебе душно!
— Мама, не надо кричать!
— Я буду кричать! Потому что я не могу видеть, что ты все время в себе сомневаешься! Не смей этого делать!
— Я не сомневаюсь, мама! Я расту! В отношениях надо расти! Тянуться к уровню партнера!
— Какая чушь, Вера. Господи, какая чушь… Кто вбил тебе это в голову? Расти надо на работе, в творчестве и когда тебе пять лет. Вот тогда надо расти! А в отношениях надо просто быть собой. И чтобы с тобой рядом был человек, с которым можно выдохнуть. Вот как сейчас, когда ты закрыла за этим Борей дверь, упала на траву и зашвырнула подальше туфли. Потому что они тебе нещадно жали. Весь день! Вот так и надо поступить с этими твоими отношениями и потом выдохнуть! Они тебе жмут! Ты же все время держишь спину, ты все время косишься на свое отражение в зеркале — все ли на месте, все ли пуговицы застегнуты. Почему ты носишь его серьги? Ты ведь ненавидишь изумруды! Они тебе не идут. Что ты будешь с ним делать, с этим Борей? Вера! Как ты станешь с ним жить? Будешь вставать каждое утро на полчаса раньше, чтобы он, не дай бог, не увидел тебя без косметики? Станешь есть свою любимые бутерброды с докторской колбасой ножом и вилкой? Или докторская колбаса — этот не тот уровень? Недостаточно показушный и пафосный? Будешь есть на завтрак шпинат? Так вот, смею тебе напомнить, ты его ненавидишь. Но если Боря скажет, то ты, конечно, съешь и шпинат. Он все время делает тебе замечания, он все время тебя поправляет!
— Он помогает мне стать лучше!
— Моя дорогая, открою тебе один секрет. Люди, зацикленные на улучшениях других, настолько влюблены в себя, что могут позволить себе любую пакость и подлость.
— Я уезжаю с ним в Америку! А ты мне просто завидуешь! — вдруг закричала Вера. Она сама не знала, почему у нее это вырвалось.
Лидия Андреевна пару минут смотрела на нее, а потом сказала:
— Да, я тебе завидую. Потому что ты еще можешь выйти замуж за того, кого по-настоящему полюбишь.
Вера была в бешенстве. Конечно, она расплакалась, конечно, она жутко разозлилась на мать, наговорила ей обидных гадостей, проплакала полночи, а рано утром выбежала из дома и на первой же электричке поехала в город. Она все решила. Она была взрослой состоявшейся женщиной, ей было двадцать два года, и она переезжала к своему перспективному жениху. Прямо сегодня. Она торопилась и от вокзала взяла такси, быстро промчалась по лестнице на пятый этаж и открыла дверь Бориной квартиры. У нее были свои ключи, ведь у них были настоящие серьезные отношения. Она уже представляла себе Борино лицо, как он удивится и как обрадуется, но, к своему ужасу, она увидела совсем не лицо. В Бориной спальне, на их будущем брачном ложе циркулем торчали в разные стороны чьи-то длинные ноги, а между ними ритмично двигалась вперед-назад Борина бледная задница. Вера никогда не видела ее в таком ракурсе и при таком ярком свете и сначала даже опешила и несколько минут смотрела и думала: «Ужас, до чего же противная задница». А потом вдруг рассмеялась. Звонко и по-честному, как раньше, как та смешная девчонка, которая училась на архитектора и ей тогда все нравилось.
Целый день она где-то ходила, с кем-то разговаривала, но домой идти ей не хотелось. Под вечер она зашла в парк, села на лавочку и расплакалась. Нет, совсем не из-за Бори, Борю ей было совершенно не жалко, а из-за мамы, из-за того, что та оказалась во всем права, и еще из-за того, что теперь ее, Веру, уже никто не позовет замуж, ведь ей уже целых двадцать два, и Боря часто намекал ей на то, что он ее единственный шанс. Он и правда успел здорово перелопатить все у нее в голове. Она сидела и плакала, размазывая по щекам слезы, и тут к ней кто-то подсел. Вере было неудобно рассматривать, кто это, она заметила только, что человек был высокий и с бородой. Он вдруг закрыл ладонями лицо и… громко всхлипнул. Она резко подняла голову.
