Муж причем опомнился и начал возражать, даже посмел клепать на Полину, что это она его заразила, и в конце концов сам в это поверил.
Короче, одни слезы, с семьей было полное не то, сын женился давно, ушел к жене, прописался, жена попалась базарная, так что он разика два приходил якобы обратно жить (куда? двухкомнатная квартира, Семен там, Полина тут, а сыну под сорок, и он что, с папой будет спать или с мамой — давно все переставили, разошлись по разным комнатам и лишнюю койку выкинули).
Вадик ночевал, да еще с претензиями, что ему больше некуда идти, последнее прибежище, положили сыночка на полу у отца на матрасе.
Полина любила только внука, виделись по праздникам, иногда его привозили с ночевкой, Полина играла с ним в карты, а дед в шахматы, Полина клала внука на специальную детскую раскладушечку, читала ему сказки, любовалась им, покуда однажды сын с семьей не вселился к родителям под предлогом протечки, т. е. там у них лопнула вверху горячая труба у соседей и лило двое суток, так как те верхние соседи съехали куда-то на выходные, а слесарей якобы было не найти в те же выходные, а милиция чужую верхнюю квартиру без санкции прокурора не вскрывала: так что лило и лило.
Сын в несчастном состоянии привез свою эту толстозадую Аллу и Николку, а сам дни и ночи сушил, разгребал, ремонтировал, а Алена с Николой спали на раскладушках, занятых у соседей. Ужас.
И маленький Никола, краса очей и зеница ока бабушки, однажды так равнодушно ответил, когда Полина попросила принести стакан воды запить лекарство, он ответил: «У тебя что, ног нет?» — восьмилетний пащенок и сын своей матери. Полина не заплакала, еще чего, не подала виду, у нее было слишком высокое давление от всех перипетии, поэтому она слезла со своей диван-кровати и пошла опухшими ногами в халатике, гордая. А Николка смотрел с мамашей сериал, не хотел отрываться, понятно.
Поэтому с течением времени Полина начала подумывать об уходе, как-то уйти от обстоятельств. Когда муж вышел на пенсию, стало совсем невмоготу, у него всегда был громкий голос, как выражалась Полина, «опять раскрыл свой рот и хайло». И ежедневно одно-два события в доме сопровождались грубыми криками, в результате чего слово «трипперщик» падало в ответ и вызывало в ответ непечатные выражения бывшего венерического больного, изменника и клеветника Семена — он и в диспансере изобразил, что его заразила жена.
Со стороны это могло выглядеть комедией, черной комедией и еще чем-то таким, если бы кто записал эти слова и выражения и ежедневные крики, но супругам приходилось туго, и ему и ей. Трясясь после скандалов, измученные, с непролитыми слезами, они разбредались по своим комнатам и принимались лечиться, а Полина еще звонила своей бывшей подружке по институту, которая отличалась редкой добротой и терпением, но зато сама, в свою очередь, звонила Полине и клепала ей на свою дочь: такая как бы касса взаимопомощи.
Но Полина со скукой слушала всхлипы подруги Мариночки, даже относила трубку подальше от уха, когда наступал Мариночкин ответный ход.
Полине — вот что самое главное — наскучили люди.
Раньше она была способна на дружбу, ездила в гости к институтским девчонкам на юбилеи, к бабам из их бюро, даже много лет по воскресеньям они все дружной толпой ходили в бассейн по бесплатным абонементам, а потом с удовольствием обсуждали жизнь подруг по телефону.
Но все рухнуло, когда у Полины произошла та самая болезнь, после которой она стала необычайно брезглива к людям, к женщинам и мужчинам, к молодежи в бассейне, избегала скоплений, возненавидела семейные праздники (Новый год, к примеру): тратишь столько сил, выкладываешься, деньги, тяжести, беготня, приходит сын с женой и ребенком, жрут, пьют, оставляют Николку ночевать и едут в гости с отдельной большой сумкой подарков, а бабушке достаются сувенирчики и гора посуды.
Раньше она о чем-то мечтала, что-то купить, платье, что-то сшить, а теперь никаких таких планов не осталось, ночами Полина металась среди своих мыслей как осажденная, искала выход и не могла найти — разве что лечь в чистом поле зимой и заснуть, как одна мать погибшего ребенка сделала, нашли только весной, а как осудишь?
И Николка, чудо природы с огромными ресницами, нежный, привязчивый ребенок, раньше любивший бабу и деду одинаково (трипперный даже одевался раз в год Дедом Морозом), причем Полина сомневалась, не заразит ли Семен ребенка своими поцелуями, и так неоднократно и говорила Семену вскользь, не заботясь о гостях, Семен не смел возражать, но в кухне мог и кипятком замахнуться, только Полинино бесстрашие спасало (она буквально искала смерти, перла на рожон, молодая еще была) — так вот, Николка вырос, огрубел, уже речь не шла ни о каком стакане воды, мальчишка у стариков больше не оставался, ему было скучно с ними — или Алена восстановила, или краем уха он уловил шипение между бабой и дедой… Дети судьи, внуки прокуроры.
Так что Николку уже трудно было любить, усишки пробивались ранние-ранние, и голос стал как бы простуженный, известные дела, а с родными говорил через силу, еле общался.
И к тому моменту, когда Полина никого не любила и жила впустую, грянуло это событие.
Когда ей последний раз позвонили из больницы, Полина стала размышлять что делать — не говоря причем никому ни слова, ни Трипперу ни сыну, которого это тоже не касалось, ни тем более этой его жене, толстой Алле, которая бы с охотой потравила бы обоих, и Семена и Полину, чтобы только завладеть их квартирой, а то ей было обидно, что у ее мужа ничего нет, пришел на готовое.
На этом пункте, кстати, Семен и Полина в первый раз за десять лет нашли общий язык: когда сын как-то пришел, остался специально ужинать и за едой, не подавившись, забормотал что-то о завещании, что лучше дарственную.
Семен с Полиной одинаково растревожились, Семен покраснел и положил делу конец словами «умру, умрем, а на это есть закон после нас».
Сын аргументировал свои слова цифрами, сколько берут за оформление — «в случае ЧЕГО».
— В случае ЧЕГО? — бешено спросил отец, и мать сказала, что это бестактно, ждать чьей-то ЧЕГО, отец вообще смотри давление подскочило, давай Сеня померяю тебе а ты мне.
И они тут же дружно померили друг другу давление, с заботой и тревогой, и вместе приняли таблетки, а сыну не сказали на дорожку ни слова прощания.
И даже несколько дней в доме было тихо, но потом опять все поехало по-старому, Семен разорался на Полину, что это-де она не захлопнула на ночь холодильник, потек холодильник.
Потом пришлось вызвать на дом мастера, потому что никакая захлопнутая дверца не помогла, мотор приказал долго жить, но Семен не стал платить принципиально и, в присутствии мастера, «раскрыл рот и хайло», как уже было сказано, обвинил Полину, что она сломала вещь.
Ведь у него было высшее техническое образование и диссертация, как он мог не понять, что от дверцы такие поломки мотора не возникают, но он и за свет за этот месяц отказался давать половину денег, мотивируя это тем, что холодильник всю ночь морозил кухню из-за нее.
Полина начала всерьез подумывать, а не соскочил ли Семен с разума, но это просто он стал мелочным до омерзения, ловил ее после случая с холодильником на пережоге электроэнергии, что она дольше смотрит свой телевизор, не гасит за собой свет и т. д. Полина скандалила с ним как могла, но когда шла платить по счетам, то платила за свет одна. Это была его первая большая победа после триппера.
То есть каждый раз, когда Полина отправлялась платить за квартиру, Семен недовольно орал — начинал за сутки до события, готовясь не дать ни копейки вообще.
Полина в течение всей своей жизни зарабатывала больше Семена, вкалывая на закрытом предприятии как военный чин по телефонному оборудованию, а Семен околачивал груши в нищем НИИ, будучи даже кандидатом каких-то инженерных наук, но в неприбыльной области сельского хозяйства.
Он привык, что она все время трясет мошной, и буянил, чтобы восстановить статус-кво, утерянное им после событий в санатории, когда Полина стала питаться отдельно, а Семен в связи с этим начал потаскивать из общего холодильника, приговаривая «что тут у тетки есть».
Так смешно — прямо для кинокомедии — развивались события, и Полина много раз угрожала разводом, но удерживал стыд перед сыном, который терпел от своей жены те же самые попреки и те же самые приглашения в суд, как Полина догадывалась.
Скучная, тяжелая была жизнь, хотя, если Полину скашивал грипп или сердце, Семен, крича и ругаясь, шел в аптеку и кипятил чайник, даже прибирался худо-бедно в прихожей перед приходом врача.
А кричал он и ругался по поводу того, что бывал страшно оскорблен, именно обижен Полининым, к примеру, гриппом: надо закаляться, твердил он и открывал настежь свою большую форточку и свою дверь в коридор, так что больная тащилась в места общего пользования как Суворов через Альпы, т. е. в пальто и сапогах.
