Ознакомительная версия.
– Любовь… любовь – это музыка наконец… – Дед вытащил из ящика стола старое фото в рамке. – Любовь… нет, наверное, все-таки любовь – это молодость, – резюмировал дед и подмигнул фотографии.
С фото на него смотрел молодой улыбающийся лейтенант СМЕРШ. Внизу была надпись: «Фронтовому другу Коле. 1-й Белорусский фронт. Люблю. Света».
Как всегда, в воскресенье бабушка испекла целую гору печенья.
Золотистого, с хрустящей корочкой. Такого и в магазине не сыщешь при нынешнем дефиците.
Мама, папа, бабушка и дед сели за стол пить чай. Позвали и маленького Мишу.
Миша увидел печенье и от жадности взял сразу три. Запил сладким чаем. Взял еще.
Потом еще. Печенье было такое вкусное, что Мишка не мог остановиться. Мел и мел.
Аж скулы сводило. Остановился только тогда, когда увидел, что на тарелке осталась одна маленькая печенюшка.
Осмотрелся. В кухне повисла тишина. Отец взял сигареты и вышел. Дед отвернулся к окну. Мама только качала головой. Бабушка жевала корочку черного хлеба.
Миша втянул голову в плечи. На какое-то время ему стало не по себе.
Дед встал, взял Мишу за руку и повел в комнату. Там он долго рассказывал про войну, про то, как делили последний черствый хлеб с товарищами. Про то как трудно было, но все равно поколение честным выросло.
Потом Мишу долго грузили отец и мать. Миша уже не слышал. Только сидел и смотрел в стену невидящими глазами.
Потом зашла бабушка. Назвала Мишу жадным негодяем, который не умеет делиться с другими и вырастет черствым эгоистом. Кто такие эгоисты, Миша не знал. Но слова этого испугался и весь как-то сразу сжался в комок.
Всю неделю с Мишкой родители не разговаривали. А в следующее воскресенье даже не позвали за стол с печеньем. Отправили учить математику.
«Жадные… жадные злые люди, – подумал Мишка. – Чо им, печенья жалко? Зажали, да?»
Мишка рывком открыл дверь на кухню, подбежал к столу, влез на табуретку и спустил штаны. Повернулся к сидящим задом, чуть пригнулся и ловко насрал на край блюда с печеньем, как раз между мамой и бабушкой.
– Ну чо, довольны? Ешьте теперь сами ваше говняное печенье! Жадины сраные! – прокричал Мишка и гадко, как большие пацаны во дворе, заржал.
Потом Мишку долго секли ремнем. Дед и отец. Попеременно. Мать пила корвалол.
А бабушка стояла и поучала:
– Вот. Вот так. Правильно. И еще раза для ума. Давай дед, вреж ему! Козлу этому сидорову. Для ума. Чтоб знал, гад, как на людев срать!
Потом Мишка потерял сознание.
* * *
Прошло двадцать семь лет. Времена изменились. Печенья любого в магазинах стало как грязи.
Но каждое воскресенье из окон одной маленькой квартирки в Бирюлево слышно, как бандит Мишка Валет, сидя на кухне перед горой печенья, произносит следующий монолог:
– Ну чо, сука, жрать хош? Сматри, блядь, вкусное печенье, с начинкой, не то шта ты, пизда, по выходным шкварила.
– Мишенька, ну прекрати, ну пожалуйста, – шамкает бабка, – и так плохо мне!
– Не, бабка, я тебе это печенье даже на кладбище принесу. Попомнишь меня.
Через два часа экзекуция заканчивается. Мишка выбрасывает недоеденное печенье в окно и вразвалку идет к двери. Затем останавливается и проникновенно говорит:
– Во вторник пацаны хлеб привезут. Не сцы. Я не то, што вы в детстве, жмоты ебаные. Я человек! А не эгоист какой-нибудь!
Потом Мишка закрывает дверь. Запирает ее снаружи и уже из-за двери кричит:
– До воскресенья, бабанька! Поеду родаков навещу! Чайку попьем!
Этого щенка я купила на Птичке. Купила по случаю или, скорее, по настроению.
Грустно так было. А тут он. Хорошенький такой. Уши смешные. И потом я всегда хотела таксу. Назвала Васькой.
Щенок рос, стал прикольной, добродушной, вечно голодной собакой.
Я просто души в нем не чаяла. Казалось, ближе этой собаки у меня никогда никого не было и не будет.
Я прощала ему все. Чрезмерную ебливость на улице, неуемный жор, грязь в квартире.
Я даже разрешала ему иногда залезать ко мне на кровать.
Мы были очень счастливы вместе. Так прошло пять лет.
Потом появился Он. Тоже Васька. Странное совпадение. Вместе с ним появился запах мужского одеколона, бритвенные принадлежности и прочие мужские предметы.
Мы вместе гуляли с теперь уже нашей собакой.
Постепенно они подружились и, как подобает настоящим кобелям, стали вместе гулять, играть и даже смотреть телевизор. В конце концов мой такс стал приносить Ему тапочки, слушать только Его команды, брать еду только из Его рук.
Я стала для своей собаки чем-то вроде ненужного домашнего атрибута.
Через какое-то время и с Ним стали происходить странные метаморфозы.
Поздние приходы домой. Раздраженность. Долгие сидения на кухне с видео и виски.
Я ходила по дому одна, натыкаясь на предметы. Иногда встречаясь взглядом со своей собакой, которая надрывно жрала еду, положенную в миску Им. Собака жрала, время от времени поднимая морду, и как-то злобно сверкала глазами.
Потом я нашла причину Его метаморфоз. Это была хозяйка колли из соседнего дома. Они мило щебетали и, обнявшись, шли по парку.
Я недолго думала. В конце концов Он отнял у меня все, что у меня было. Любовь и Мою собаку.
Я попросила его забрать меня с работы. Моросил дождь. Васька еще с утра меня за руку тяпнул. Может, чувствовал что-то?
Встретились.
Заехали в кафе. Он заказал виски. Я – кофе.
Вышли.
Поехали.
Минут через двадцать попросила его остановиться, сославшись на головокружение.
В таких дозах клофелин бьет наверняка. Да и со временем я не ошиблась. Мединститут ведь за плечами.
Еще раз посмотрела на его профиль, откинутую на спинку кресла голову.
Поймала такси и доехала до дома.
Вошла. Разделась и села в прихожей без сил.
На меня грустно смотрел Васька, стоявший рядом с пустой миской. Смотрел голодными, сиротливыми глазами.
Завтра, родной. Нету сил. Просто нету сил. Потерпи.
Легла спать. В ноги прыгнул Васька. Как раньше.
Притянула его к себе. Обняла. И сладко заснула. Мы опять были очень счастливы.
До завтра.
* * *
Завтра взорвалось в семь пятнадцать утра. Голосом Дельфина из магнитолы:
Это твой щенок. Теперь он твой навсегда,
И ты не хочешь, но считаешь его дни и года.
И с каждым новым днем твоя любовь к нему растет.
Она станет огромной, когда он умрет!
Васька поднял голову на звук взявшейся словно из ниоткуда музыки. Тряхнул ушами. Вытер о подушку окровавленную морду. И методично продолжил грызть горло хозяйки.
Потом снова поднял голову.
Тявкнул.
…На рынке, возле метро «Речной вокзал», среди гвалта продавцов хурмы и разных других фруктов.
Собака передвигалась зигзагами, наклонив к земле голову, и таращилась безумными от голода глазами на окружающих ее людей. Вдруг она резко развернулась всем телом и одним прыжком оказалась в центре небольшой площадки, окруженной со всех сторон палатками. В том месте, куда секунду назад упал недоеденный кем-то хот-дог. Она жадно схватила его и, не жуя, проглотила в один момент.
В тот же момент собаку подбросил в воздух удар ногой в брюхо, она отчаянно взвизгнула и опрометью бросилась бежать. Раздался свист. Собака заметалась, определяя направление выхода, и юркнула в просвет между палатками.
– Тварь какая, будет мне тут еще антисанитарию разводить да заразу приносить всякую! – крикнула молодая жирная торговка в заляпанном сером халате.
Раздался дружный гогот молодых азербайджанцев, кинувших хот-дог.
– Валынтина, эта твар третий за сегодня, скоро будим звезды тибе на палатке рысоват, как на самалетах за сбитого! Га-га-га-га-га! – заржал один из них.
Она докурила, бросила окурок на землю и направилась к своему ларьку.
– Витьк, хорош филонить, ящики пустые иди забирай! – крикнула она еще раз, грузчику, который лузгал семечки, крикнула и чему-то улыбнулась.
Бомж Валерка неопределенного возраста сидел, прислонясь спиной к стене вестибюля метро и вытянув перед собой синюшные, все в кровоподтеках ноги, похожие на два куска рубероида. Он что-то ел, методично доставая какие-то куски из дырявых авосек. Подняв мутные глаза, он увидел у забора напротив загнанную собаку, которая тяжело дышала и отрыгивала куски непрожеванной сосиски.
– На, возьми, что ль? – протянул он ей.
Собака обнюхала, взяла с опаской зубами, и, не сводя с Валерки глаз, стала жевать.
– Во, вишь как? – усмехнулся Валерка. – Без еды оно тяжко… На вот еще тут… Поправься…
Он неспеша собрал сумки и пошел по направлению к парку, заглядывая по пути в урны.
Начала падать с неба первая октябрьская крупа.
Валерка остановился, посмотрел на небо, поднял воротник куцего пальто и двинулся в глубь парка.
Собака семенила за ним.
* * *
Они прожили вместе еще три дня. Слоняясь по парку и добывая случайную пищу. А потом стало совсем холодно, и пошел настоящий снег.
Ознакомительная версия.
