Обведя взглядом весь строй, Квейль тронул ручку управления, дал газ и рванулся вперед. Пять самолетов медленно запрыгали по аэродрому, набирая скорость; хвосты поднялись вверх, колеса постепенно оторвались от земли и касались дерна лишь на бугорках, но продолжали вертеться, пока земля не ушла из-под них окончательно. Самолеты легко взлетели. Широкой кривой пять истребителей развернулись над кольцом гор, окружавших аэродром, и стали набирать высоту над Афинами.
Поднимаясь, Квейль мог видеть внизу новый город. На улицах не замечалось никакого движения: в городе была объявлена воздушная тревога. Акрополь плоским белым пятном лежал между городом и морем. А вокруг тянулись зеленые луга и сплошная шапка лесов.
Вот мы и здесь, думал Квейль, окидывая взглядом свое звено, следовавшее за ним в сомкнутом строю. Как все это просто случилось. Просто, — потому что чего же проще, если ты где-то должен быть. В один прекрасный день, когда они стояли в Фуке и самум бушевал в пустыне, Хикки сказал: «Должно быть, нас пошлют в Грецию». С этого началось. Но наверное никто не знал, даже когда Квейль и Хикки покинули Фуку и вылетели в Гелиополис под Каиром. Хикки был командиром эскадрильи, и так как он направлялся в Каир, а остальные «Гладиаторы» уже собрались на ремонт в Гелиополис, можно было догадаться, что предстоят перемены.
Аэродромный автобус поджидал Хикки, чтобы свезти его в штаб. Финн и Джон Херси были на аэродроме. Они рассказывали, что отлично проводили время, пока их самолеты были в ремонте, а потом собирались вернуться в Фуку, но штаб задержал их. Им очень хотелось знать, что все это означает. Вскоре всей эскадрилье стало известно, что Хикки тоже прибыл в Каир.
Днем летчики сидели в каирском баре и пили пиво в ожидании Хикки, застрявшего в штабе на другом конце города. Вернувшись из штаба, Хикки пожал плечами и сказал: «Греция», — и все молча погрузились в размышления. Им хотелось потолковать между собой, но приходилось молчать, потому что это была пока военная тайна. Все же вечером, когда Хикки и Квейль возвращались в штаб, Хикки сказал, что, кроме восьмидесятой эскадрильи, других истребителей в Грецию не пошлют.
— В Греции будут только британские воздушные силы, — добавил он. — Других родов войск не будет, ну еще базы снабжения. Двести одиннадцатая эскадрилья, «Бленхеймы», уже там. И эскадрилья «Веллингтонов», они делают ночные налеты на Италию. «Бленхеймы» бомбят Албанию. Мы будем их сопровождать. Первые несколько дней будем стоять в Фалероне, возле Афин, а затем, вероятно, переберемся в Ларису, в глубь страны. Там, говорят, собачья погода и высоченные горы.
А Херси сказал в тот вечер: «Афины — прекрасный город». Но никто не поверил, и никто не обратил внимания, когда он сказал, что Афины — вполне современный город, а вовсе не древний… И он был прав, — действительно, современный, думал Квейль… Херси рассказывал еще: там не говорят по-английски, зато говорят по-французски и по-немецки. В городе есть отличные кабаре с венгерками, — их много везде на Балканах. «Мы, вероятно, прилетим туда как раз под занавес», — сказал в заключение Херси. А он, Квейль, оптимистически заметил: «Они могут еще преподнести тебе сюрприз». — «Кто, греки?» — спросил Херси. — «Они неплохие вояки».
Они вылетели из Гелиополиса на другой день, звеньями по трое. Хикки взял с собой Горелля и Финна. Херси вылетел с Вэйном и Стюартом. Тэп взял Констэнса и Соута, а Квейль — Брюера и Ричардсона. Остальные летели поодиночке.
Это был далекий перелет, и им пришлось сделать посадку в Кании, на Крите, для заправки. Хикки поджидал их в Фалероне с автобусом, который вместе с наземным составом прибыл морем. На этом автобусе они отправились в Афины.
Они не ожидали разыгравшихся при этом сцен. Когда они въехали в город, население шумно приветствовало их. Автобус еще был окрашен в песочный цвет, цвет пустыни, и по этому признаку нетрудно было распознать английскую военную машину. Греки встречали их радостными криками. А когда они подъехали к отелю «Атинай» и начали вытаскивать из автобуса свои пожитки, вокруг мигом собралась огромная толпа. Греки подхватили вещи. Вещевой мешок Квейля вырвали у него из рук. Его хлопали и гладили по спине, а кто-то стукнул по голове. Вместе с Хикки он с трудом проложил себе дорогу к подъезду. Да, здорово было! Он сам слышал, как толпа кричала: «Инглизи, инглизи айропланос!» Все были в приподнятом настроении, и все соглашались, что греки — прекрасные люди.
Каждый раз, когда случалось идти по улице, за ними увязывались прохожие, которые радостно говорили им что-то по-гречески. Когда в первый же день в Афинах была объявлена воздушная тревога, а Квейль и Хикки продолжали шагать по тротуару, полиция приложила все усилия, чтобы втолкнуть их в ближайшее убежище, но они отказались. Греки недоумевали, почему они не поднимаются в воздух, чтобы прогнать итальянские самолеты. Но итальянцы не появились над городом, и греки ликовали, а один хорошо одетый грек сказал Хикки:
— Ну, теперь эти мерзавцы сюда не прилетят! Не-ет! Теперь мы можем быть спокойны. Вы надежные ребята. Мы так рады вам! Теперь эти мерзавцы не прилетят. О нет!
А вечером в шумном, ярко освещенном, шикарном кабаре, переполненном летчиками двух бомбардировочных эскадрилий, находившихся в Афинах уже с неделю, стоял дым коромыслом. Певички, венгерки и гречанки, пытались было выступать со своими номерами в зале, между столиками, но пришлось от этого отказаться, так как летчики позволяли себе вольности. Впрочем, девицам это нравилось, — они сами льнули к мужчинам, никого не обделяя своими нежностями. Кабаре было битком набито, — нельзя было ни пошевелиться, ни улучить минуту тишины, чтобы сказать что-нибудь, ни разобрать, что говорят другие, так что никто не мешал девицам, и они делали, что хотели. Особенно буйствовала одна гречанка со шрамом над большим выпученным глазом.
— Инглизи, инглизи! — кричала она.
Она вылила кружку пива на пол, «чтобы было скользко и хорошо пахло». Ее платье было разорвано на спине — модное дорогое платье. Кожа у нее была на редкость смуглая. Кто-то крикнул:
— У нее белье в горошинку!
— Нет, нет… — сказала она по-английски.
Она совсем завладела Хикки, вцепилась в его рыжие волосы и кричала: «Смотрите, смотрите, совсем красные!» Потом нагнула его голову к своей груди и, указывая на полоску материи во впадине между грудями, объявила: «Тот же цвет. Как раз для него. Красное к красному!» И Хикки, обычно сдержанный и холодный, нисколько не был смущен, так как успел уже захмелеть.
Это было какое-то безумие и напоминало кадр из фильма; но следующий день и ночь были не менее безумны и фантастичны.
Из-за низкой облачности эскадрилья до сегодняшнего дня не поднималась в воздух. Это был их первый вылет. Хикки отправился в Ларису вместе с Херси и Стюартом, чтобы осмотреть аэродром. В ближайшие дни их могут туда перебросить. Ну что ж, не все ли равно, было бы только кино и теплая погода.
Отогнав посторонние мысли, Квейль с сосредоточенным вниманием взглянул на приборную доску и внезапно почувствовал, что ему очень холодно. До сих пор он только уголком сознания регистрировал то, что видели его глаза на доске. Он все время поглядывал то вверх, на небо, то на приборную доску, то назад, на свое звено.
Пять самолетов разворачивались широким кругом над районом Афин; они находились теперь в нескольких милях к северо-западу от города, над невысокими горами, на высоте четырнадцати тысяч футов.
— Я замерзаю. Сколько мы еще будем подниматься? — услышал он голос Тэпа в наушниках.
— Дальше не пойдем, — сказал Квейль в микрофон. — И не надо разговаривать. Они должны быть где-то поблизости.
Ответа не последовало, и Квейль окинул взглядом свое звено. Самолеты сверкали на бледно-голубом фоне в ярких лучах солнца. Внизу под собой Квейль видел Горелля, Брюера, Ричардсона и Тэпа. Его глаз никак не мог привыкнуть к внешнему виду камуфлированных «Гладиаторов», — они казались более короткими и более грозными. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что такие бипланы, как «Гладиатор», принимают участие в современной войне. Скорее по счастливой случайности, чем по заранее рассчитанному плану, в Египте оказалось довольно много «Гладиаторов», когда Италия вступила в войну. И по счастливой же случайности истребитель, на который возлагали свои надежды итальянцы, оказался двойником «Гладиатора». Фиат «КР—42» тоже был биплан, с такой же маневренностью, как и «Гладиатор», с предельной скоростью пикирования около трехсот миль в час, что лишь не намного превышало скорость «Гладиатора». «Харрикейны» обладали слишком большой скоростью и недостаточной маневренностью, чтобы сбивать «КР—42». А итальянский соперник «Харрикейна», «Г-50», обладал слишком большой скоростью и недостаточной маневренностью, чтобы сбивать «Гладиаторы».
