Ознакомительная версия.
3
«Василиса, дочка! Слышишь ли ты меня? Теперь вся семья снова почти в сборе… Только меня не хватает под новым солнцем. Но ничего, Бог даст, скоро встретимся… Я сменила тебе памятник. Теперь это не тот облезлый ржавеющий крест, напоминающий кусок сгнившей от возраста водопроводной трубы, что приходилось нам с Гришей красить серебрянкой».
Крест был заказан красивый, витиеватый, но он как-то за год успевал весь облупиться и превратиться в кусок железяки. Красить его было тяжело. И хотя Гриша покупал каждый год новую кисточку – и кисть никогда не была в ссохшейся краске, но прокрасить все поверхности всё равно не получалось: щетина никак не хотела влезать в изящные завитки креста – и они оставались не прокрашенными, отчего на следующий год упорно ржавели от дождя и снега, заставляя «серебрянку» отколупываться всё дальше большими рваными лохмотьями, похожими на истлевшее тряпьё.
«Да, мама, спасибо! Ты простила меня?»
Бог дал, Бог взял… На всё воля Божья… Не так ли учила её бабка? Сейчас бы у неё был внук, и, может быть, вся семья была бы в сборе за круглым столом на большой кухне, величине которой завидовали все её подруги… Ей вообще много завидовали… Ни лица, ни фигуры, «деревня», а такого мужа оторвала… Знали бы, как это ей всё давалось…
Муж был сынком родителей, сумевших завоевать своё место под солнцем в городе. Свекровь заведовала кафедрой аналитической химии в университете, а свёкор был начальником отдела в обкоме партии. Свёкор был, как сейчас бы сказали, «демократ», сам родом из деревни, сын истопника в сельской школе, и всего достиг сам, было с чего брать пример… Это после она узнала из его рассказов, как они сдавали экзамены: кто-нибудь один отвечал, а всей группе ставили оценку. Они учились вместе со свекровью, но он как-то сразу ещё в студенческие годы был принят в партию как сын восходящего класса и быстро пошёл по возрастающей… Ещё до войны… Передовая не очень-то коснулась его, он работал начальником цеха на крупном танковом заводе, но приходилось выезжать и на фронт для испытаний выпущенных бронемашин… У него даже орден был. А после войны он стал поднимать сначала станкостроительную промышленность, а затем был переведён в обком. Они с женой после войны быстро перебрались из маленькой комнатки в общежитии сначала в двухкомнатную квартиру, а в конце пятидесятых в четырёхкомнатную квартиру, в которой Лидия Андреевна живёт и по сей день.
Свёкор был могучий мужик и в те же годы суметь выстроить роскошную по тем временам дачу. Правда, ставил он её сам. Купил по дешёвке в деревне сруб, сплавил его, как бурлак, по Волге, нанял тройку рабочих из местной деревни, и сам с ними дневал и ночевал весь свой отпуск и выходные. Как деревенскому мужику ему знакома была эта работа: таскал на своём горбу брёвна, песок, тюки с паклей… Сначала поставил деревенскую избушку с пристроенной к ней верандой, затем выстроил и второй этаж типа мансарды, потом добавил и третий, наподобие часовенки в старинном замке. Соорудил настоящую парную, туалет со сливом, маленькую рыбокоптильню в сарайчике, теннисную площадку и даже бассейн, где с визгом барахтались потом внуки. С началом дачного строительства был приобретён маленький неказистый небесный «Москвич», сменённый через несколько лет на «Победу» цвета какао, что, в свою очередь, была заменена чёрной, как вороное крыло, 21-ой «Волгой» с серебристым красавцем оленем на капоте, которую впоследствии уже поменяли на 24-ую. Была куплена деревянная лодчонка, с которой он запойно удил мормышкой рыбу. Затем был смастерён, опять же своими руками, в выходные и отпуска, по чертежам из журнала, огромный катер с мотором от старенького «Москвича»: на нём избороздили уже всю Волгу, вылавливая полчища чехони, которую коптили и сушили на растянутых под специальным навесом верёвках. Иногда попадались и крупные щуки, окуни, лещи и даже, как она слышала, стерлядь. На даче у её новых родственников всегда было полно гостей, которых они обязательно возили на рыбалку и купаться на Волгу, для чего был приобретён впоследствии ещё дюралевый катер. Варили уху, делали шашлыки, жарили грибы…
Как знать… Не дача эта… Может быть, и её бы жизнь сложилась иначе.
4
В то далёкое лето подруга Лидии Андреевны, тогда просто Лидки, позвала её на дачу к однокурснику своего любимого. Отправились шумной студенческой компанией, втиснувшись в субботнюю электричку с рюкзаками и сумками, пухлыми от жратвы и дешёвой выпивки, с гитарами и спиннингами наперевес.
Однокурсник оказался из тех домашних интеллигентных мальчиков, к которым деревенская Лидка относилась с усмешкой: щупленький заморыш в роговых очках с синюшней кожей, как у курицы, долго хранящейся в морозилке. Казалось, что ему не очень-то было уютно в их шумной пьяной компании, он всё время вбирал голову в опущенные плечи и жался к стене, будто хотел слиться, как тень, с нетёсаными досками на веранде, стать таким же серым и незаметным… Он совсем не чувствовал себя здесь хозяином – и ребята спокойно разгуливали в ботинках с налипшей на них глиной по всем пустым комнатам, рылись в глубоких ящиках столов, доисторических шкафах и буфетах, кладовках и сарайчике с многочисленными удочками и мормышками… Но он ловко затопил печь, сложенную совсем не так, как она привыкла видеть у себя в селе, а как-то чудно, наподобие камина, который она видела в кино: можно было смотреть, как пламя весело облизывает и пожирает натасканные из-под веранды отсыревшие поленья, сперва густо чадящие удушливым дымом. Свет не включали: приближались самые длинные летние дни… Сидели в полумраке и смотрели на эти огненные языки, заходящиеся в странном языческом танце, отбрасывающем на стену диковинные тени, напоминающие пляску жизни и смерти… Она тогда даже подумала: «А почему пляску смерти, когда жизнь только начинается?» Ведь всё у неё впереди, всё лучшее – впереди! А позади осталась старенькая, покосившаяся, поросшая сизым мохом изба с холодным туалетом во дворе; коричневое школьное платье, с аккуратными заплатками на локтях, с белыми воротничком и манжетами, на которые она надевала чёрные сатиновые нарукавники, чтобы сохранить эту белизну манжет до конца недели, как велела им их классная руководительница; устойчивый запах перегара по ночам; мат, от которого она натягивала на голову подушку, чтобы суметь до петушиных криков чуток поспать; тугое козье вымя, из которого сбегает в ведро звонкой струйкой весеннего ручья молоко.
Жила она тогда в общежитии, обитали в комнате они втроём ещё с двумя сокурсницами. Все девушки были из области, из малоимущих семей. Дети из семей побогаче жили в основном на съёмных квартирах, общежития тем просто не давали. Девочки постоянно говорили о том, что надо искать женихов: это единственный способ зацепиться за город после получения диплома. Можно, конечно, найти работу и снять комнату на двоих, но дальше-то что? И они настойчиво знакомились, по-деловому обсуждали между собой потенциального жениха, бегали за ним, но как-то так получалось, что потенциальный претендент на их руку и сердце почему-то не только не боролся за их руку (бог с ним, с сердцем, стерпится – слюбится...), но и смотрел на них, словно сквозь стекло… И вскоре вообще исчезал, рассасывался, будто дымок от сигареты, что выкурили где-то на задворках пионерлагеря. Но они тут же цепляли следующего, старательно развешивая паутину распахнутых глаз, нежащихся в тени своих ресниц и лениво стреляющих в проходящего мимо аккуратно сложенными галками взглядов; рассыпая осколки заливистого смеха, напоминающего звонок притормаживающего трамвая; маня, словно готовые сорваться с места косули, своими длинными ногами… Но паутину быстро обрывал шатающийся по переулкам города ветер – и девочки тихо всхлипывали в подушку от невозможности реализовать намечтанное. А Лида сидела, будто красна девица у окошка, и ждала принца. Ваньку она не хотела, нагляделась она на этих Ванек, стремительно превращающихся в забулдыг с красной рожей, сливовым носом и заплывшими в щёлочку, будто у порося, буркалами, собственную зарплату от которых приходилось прятать в жестяной банке с крупой… Поэтому, когда она познакомилась с Андреем, что-то щёлкнуло в её мозгу и замкнуло: «Больше такого шанса в твоей жизни не будет. Не упусти. Профессорский сын. Квартира. Дача. Связи».
Нет. Сначала она его даже и не восприняла как потенциального избранника. Он был не в её вкусе. Некое такое мамочкино растение, не отрывающее своего носа от книжек. Он всегда знал, как ответить на любой вопрос преподавателя, и любые задачки щелкал, как орешки, ударив молоточком. Девочки, казалось, его не интересовали совершенно. Но одна из подружек начала постоянно жужжать об Андрее. Она, пожалуй, тоже не была в него влюблена, но очень хотела остаться в городе и постоянно говорила про то, что это шанс. Капли её слов падали Лидочке на башку, не давая сосредоточиться на электромагнитных волнах, которые у неё никак не усиливались до нужной амплитуды, а, наоборот, беззаботно исчезали, будто волны в волосах от накрученных на них бигудей под осенним, сеющим сквозь сито дождём. Капли эти продолжали падать и когда Лидочка собиралась провалиться в тёмный и глубокий колодец сна, оставляя на поверхности расходящиеся круги, что тут-то и начинали причудливым образом интерферировать… Она не заметила того чудесного процесса зарождения чувства. Просто в один весенний день она с удивлением поняла, что боится, вдруг Андрей обратит внимание на её подругу. И уже буквально тихо её ненавидела, до солёного вкуса во рту прикусывая губы, чтобы не сказать той что-нибудь гадостное, выдававшее Лиду с головой, которую, задержав дыхание, она старалась не высовывать, плавая в мире своих причудливых фантазий, где поселился ОН. И это было не то, чтобы «городской, с пропиской». Нет, она уже скучала по нему и отыскивала глазами в толпе сокурсников. Отмечала боковым зрением и держала на мушке, фиксируя его передвижение, залегши под соседним бугром. Удивительное чувство любовь! Как и почему мы всё-таки отыскиваем из множества людей одного, при виде которого сердце начинает давать перебои, а улыбка идиота, будто после вколотой ему дозы транквилизаторов, начинает блуждать на губах?
Ознакомительная версия.
