Но Мага уже никого не слушал и, неожиданно дав по газам, помчался вперед, сквозь беспорядочный дорожный поток, совершенно не замечая светофоров. Они мигом оказались на повороте, где машина с визгом повернула налево и выехала на встречную полосу, игнорируя свист гаишника.
– Свистят, – заметил Далгат, вцепившись в сиденье.
– А, ниче не станет, мой пахан их всех сделает, – сказал Мага, не сбавляя хода и роясь одной рукой в музыкальных дисках.
Улица огласилась вокалом аварской певицы.
– Ай, лазат[8]! – крикнул Мага Далгату.
Вдруг машина с визгом остановилась, и Мага, опустив стекло, стал перекрикивать музыку:
– Девушки, девушки, подвезти не надо вас?
Мимо медленно шла группа эффектных девушек в броской одежде, блестящих туфлях и с отутюженными стрижками.
– Э, вы че, глухие что ли, тормозите, да! – кричал Мага.
– Нам не по дороге, – смеясь ответила одна из девушек, вальяжно поправляя волосы.
– Поехали, Мага, – сказал Далгат, вспоминая Сакину.
– Еще увидимся! – пообещал Мага девушкам и снова завел машину.
– Едем с Нуриком мимо Анжи-базара, две кентухи идут, – говорил он Далгату, чуть убавив надрывающуюся певицу, – то, се, полчаса за ними ехали, а одна другой говорит, типа сядем, же есть, нормальные пацаны, нас довезут.
– И чего? – спросил Далгат.
– До Манаса доехали, на пляже песок грамотный. Купаться их зовем. Эти курицы начали бычиться, Нурик одну схватил, она возникать стала. Нурик ей орет, мол, своим ротом нормально разговаривай, она орет типа братуху позовет. Бу-ва-ха-ха! – засмеялся Мага.
– Ну, чем закончилось? – спросил Далгат.
– Ну так, по мелочи движения сделали. Нурику лешка досталась, а у меня чикса-бикса такая была. Покурить им дали тоже. Они сначала возникали, потом как стали ха-ха ловить. Я одну узнал, она с Идриса двора, теперь ее там пацаны не оставляют, – смеялся Мага. – А тебе покурить достать не надо?
– Нет, баркалла[9], – отвечал Далгат, – здесь останови.
Далгат вылез из автомобиля на одной из глухих улочек.
– Ле, нормально веди себя, да, – вылез за ним насупленный Мага.
Далгат, почувствовав, что поступает неправильно, протянул руку для салама. Мага взял его руку и полушутливо-полусерьезно сделал неуловимое движение, положил Далгата на лопатки, прямо на асфальт.
– Ле, че ты слабак такой? Не знаешь? Даги – сила! – снова развеселился Мага.
– Кто не с нами, тот под нами, – улыбнулся Далгат, вставая и отряхиваясь. – Хорошо, что подвез. Удачи!
– Ехал я, не теряйся! – крикнул напоследок Мага. Эстрадная песня с бухающей аранжировкой рвала Далгату барабанные перепонки. Автомобиль, подпрыгивая на ухабах, скрылся из виду.
Оставшись один, без Маги, Далгат стал вспоминать, который из беспорядочно налепленных друг на друга домов принадлежит Халилбеку. Глиняные хаты чередовались с особняками, большей частью еще не достроенными. На тротуаре тут и там лежал строительный песок, щебень и кучи мусора, а по грязной проезжей улице бегали дети в рваных трусах и с болтающимися на шее амулетами в виде кожаных треугольников.
У ворот с надписью «Ахвах – сила» болтали женщины в дешевых платках и байковых халатах. Осмотрев Далгата с ног до головы, закричали:
– Кого ищешь, парень?
– Халилбека дом! – закричал в ответ Далгат.
– Вон угол же есть? Туда прямо иди, там красный кирпич будет. Дома они.
Пройдя несколько шагов до угла, Далгат заметил шпану, сидящую на корточках вдоль обочины. Их было пять или шесть, и все сплевывали под ноги. Завидев худосочного незнакомца, группа оживилась.
– Ле, салам не бывает? – спросил рыжий в красных шортах, окликая Далгата.
– Ассалам алейкум, – сказал Далгат, приближаясь и протягивая им руку как можно небрежнее.
– Трубка есть поиграться? – спросил рыжий, шлепая его по ладони, но не вставая.
– Нету трубки, в ремонте.
– За слона отвечаю, есть у него, – встрял другой охломон, выгребая из кармана семечки и лениво щурясь на солнце.
– Эээ, – возмутился рыжий, – ты че там мутишь, маймун[10]? Трубку дай, я сказал!
– Не дам, – не сдавался Далгат, решив стоять до конца. – Я братуху сейчас позову.
– Я твоего братухи мир топтал! – взвился рыжий. – Че стало, ле?
– Ниче не стало! – выдал Далгат.
– Э, Ибрашка, скажи, да, ему, – рыжий, кажется, был возмущен до предела.
– Суету не наводи, да, здесь, – сказал Ибрашка, угрожающе вставая и показывая резиновые тапочки на босу ногу, – че за хипиш?
И внезапно заломил Далгату руки.
– Ты с ним бакланиться будешь? – спросил кто-то из компании.
– Да я ему пощяк с ноги дам!!! – сплюнул Ибрашка и задергал Далгата в разные стороны.
Его еще не били, но уже тормошили, обступая со всех сторон и мешая друг другу. Упорней всего прорывался рыжий.
– Ты че понтуешься? – хрипел он Далгату, тыча ему в лоб здоровую пятерню.
Сзади послышался мальчишеский крик «Махня!», и Далгат увидел, как зеваки бегут к ним с соседних улиц. Бросились разнимать. У Далгата упала кожаная папка, и кто-то наступил на нее кроссовкой. Какой-то лех в спортивках с важно-серьезным лицом пытался расцепить Далгата и рыжего. Рыжий толкнул леха локтем в нос, за что получил нежданчик по ребрам. В шуме и гвалте кто-то закричал:
– Сабур[11], пацаны, это Хаджика Белого брат!
Далгат почувствовал, как толпа слегка расступилась, а потом увидел самого Хаджика, сына Халилбека, и двух его приятелей. Тот, что слева, держал напоказ дорогой телефон, в котором что-то урчало. Хаджик был накачан и выглядел модно. Светлые волосы слегка отпущены на затылке, на ногах – отполированные лакские туфли с цепочкой.
– Ле, вы че моего братуху обижаете? Че за непонятки? – бросил он толпе.
– Это Русик на него наезжал, – рассерженно заорал кто-то высоким голосом.
– А че я? За родные слова отвечаю, я ему слова не сказал. Трубку попросил, он быковать начал, а потом на измены сел! – закричал Русик, подтягивая красные шорты. – Э, пацанчик, нормально делай – нормально будет, понял, да?
Он обхватил Далгата своей толстой рукой, как бы показывая, что они друзья.
Далгат вырвался, поднял пыльную, со следами чьих-то ног папку и пошел к Хаджику.
– Э, ты че кисляки мочишь, хIйван[12]! – заорал ему рыжий.
– Ты че сказал? – нахмурился Хаджик, нащупывая что-то в кармане.
– Я че, я ниче, – зарядил рыжий.
– Будешь еще возникать, я тебя в натуре выстегну, – погрозил Хаджик, оставив карман в покое, и отвел Далгата к черным воротам, за которыми виделся краснокирпичный домик.
– Что, уронил тебя этот бык? – спросил Хаджик. – Ты с ними не связывайся. Этот Русик – вообще камень.
– Уезжаешь сейчас? – спросил Далгат.
– С пацанами по городу проедемся, ты в дом заходи, Арип тоже дома. Цинкани, если чо, я тебя подвезу куда надо.
– Баркалла, – сказал Далгат, прощаясь с Хаджиком за руку.
– Проблемы будут – обращайся.
Хаджик пошел к друзьям, бросив крепкое словцо в сторону расходящегося сборища. Все трое сели в иномарку и рванули за угол.
Далгат поспешно зашел в ворота и оказался в маленьком внутреннем дворе с торчащим из земли краном около небольшого двухэтажного строения. Второй этаж был не доделан и пах известкой. Из дома вышла тетя Наида и подошла обниматься.
– Вай, Далгат! Где был? Что такой помятый? Как мама? Заходи, сейчас хинкал будет.
На стене комнаты, под лепным потолком, висел ковер с вытканным портретом имама Шамиля в папахе. Под ним, на диване, обложенном декоративными подушками, сидел тяжелобровый Арип, старший брат Хаджика. На голове Арипа красовалась темно-синяя тюбетейка, вышитая золотом.
– Где тебе футболку растянули? – спросил он, здороваясь с Далгатом.
– А, здесь, приставать начали у вашего дома. Хаджик мне помог.
– Куда он поехал снова?
– По городу, говорит, прокатится.
– В ад он прокатится, – хмыкнул Арип, – сколько я ему говорю, не езди с этими шакалами, а он хай-хуй поднимет и едет на движения… Ты, Далгат, не начал еще молиться?
Далгат тяжело вздохнул:
– Я же тебе говорил…
– Ты сюда слушай, я тебе всю дорогу говорю, чтобы ты молиться стал, ты че меня не чувствуешь? – нагнулся к нему Арип. – Вот ты этих аташек видел у ворот? Хажи, машалла́[13], траву не пробует, а то я его поломаю. А эти ослы мажут, или просто сидят, бакланяться, или к девушкам пристают полуголым. Куда катится этот кяфирский мир, скажи? Клубы здесь понастроили, дискотеки, женщины посмотри, как ходят! Это что такое? Если бы у нас шариат был, этого наджаса[14] бы не было здесь, скажи?
– Бесполезно с тобой говорить, Арип.
– Мой долг тебя наставить. Совершающий получает вознаграждение, оставляющий получает наказание. Из одного хадиса мы знаем, что человек будет семьдесят лет лететь ко дну ада лишь за одно неправильное слово, а что говорить за наказание про дела?
