Ибо следующие два поколения американцев получают в наследство от вождей долг, который никакая демократия им не спишет. Никто даже не пикнул по этому поводу. И это потому, что все провода соединяющие народ Америки с его Конституцией, своевременно обрезаны.
Нет связи ни с Конгрессом, ни с Сенатом, ни с Федеральным Бюро Расследований. Нет больше прессы: пресса «уложена в кровать» и на конституционной Декларации "We The People" стоит жирное грязное пятно.
Насколько вы верите мне зависит от того, как часто вы жуёте жвачку телевизионных новостей.
Теперь я вам скажу о том, что давно уже стало истиной: мы (Америка) наркоманы нефти. И, воспитанные на отрицании неприятной для нас реальности, не предчувствуем обрыва над пропастью.
Наши вожди, давным-давно замаранные во всех возможных кровавых преступлениях в поисках допинга, не в состоянии остановиться. И так как допинг американского наркомана это — нефть, то убивают каждую старуху на улице, в кошельке которой могут оказаться ещё $5, которые могут пригодиться в дальнейшем, на то время, когда наркотик будет на исходе.
Курт Воннегут
"In These Times”, 10 мая 2004 года
Глава первая. Hymenoptera formicidae
Муравьи (Formicidae), семейство перепончатокрылых насекомых из подотряда жалоносных (Aculeata), некрупные насекомые с довольно тонким брюшком, прикрепляющимся к груди с помощью тонкого стебелька; крылья с неполным жилкованием, легко отваливаются; челюсти крупные, выдаются вперед. Живут обществами, состоящими из самцов, рабочих (недоразвитых самок) и самок. Кроме того, существуют еще солдаты, отличающиеся крупными размерами, большою головой и сильными челюстями.
А.Захаров
Расплавленная лепёшка солнца сползла с голубой тюбетейки минарета, и протяжный крик муэдзина трижды возвестил обитателям Хивы о времени вечерней молитвы.
По кривым улочкам и переулкам глиняного города потянулись к мечети седобородые старики в полосатых халатах. В тот же час свора неумытых мальчишек навалилась на автомат с газированной водой, призраком цивилизации застывший у тысячелетней стены бывшего медресе. Под ударами кулаков и пяток малолетних басмачей автомат гулко охал и с ненавистью плевался теплой газировкой в грязный стакан. Джигиты постарше умудрялись проглатывать по два гранчака в один присест, а худосочная мелкота нетерпеливо верещала в ожидании своей очереди.
Женька проскользнул сквозь заросли мускулистых ног и изготовился к броску. Ладонь его качнулась в сторону стакана, словно голова кобры, но тут же чей-то крепкий удар навсегда похоронил надежду слабых на заветный глоток шипучки — автомат издал предсмертный стон и прекратил раздачу бесплатных напитков.
Из-за толстенных стен медресе, а ныне — гостиницы «Интурист», появилась разъярённая рожа Антона, технического «бога» туркомплекса. Слесарь-механик, дворник-сторож, пьяница-забулдыга
Антон давно пытался отловить кого-либо из налётчиков, но его война с бандой мальчишек была безнадежной, как все войны пустыни, — мобильные варвары мгновенно рассыпались по белокаменной площади и с расстояния недосягаемости впитывали в себя очередной урок ненормативной русской лексики.
— Что он говорит про ишака? — обратился к Женьке за консультацией по русскому языку самый старший из пацанов — узбеков.
— Он говорит, что ишак — твой папа, — честно перевёл Женька, за что получил в ответ увесистый подзатыльник и навсегда отказался от должности толмача.
Слесарь-механик выплеснул остатки ненависти в мировое пространство и гордо удалился, расталкивая плечом перепуганных туристов.
Полную невозмутимость сохранял только старый верблюд.
Верблюду было столько же лет, сколько и Хиве — Женька, во всяком случае, думал именно так. С раннего утра до позднего вечера доисторический гигант лежал у входа в «Интурист», неподвижно уставившись в знойное марево мирской суеты. Его философическое времяпровождение нарушалось громовыми призывами хозяина-фотографа к постояльцам глинобитного приюта:
— Неповторимая фотография с экзотическим животным! Уникальные кадры на память о незабываемом путешествии по востоку…
Сильно подвыпившие шахтеры из Украины и возбуждённые новыми знакомствами ярославские ткачихи по-очереди устраивались между обвисшими горбами «экзотического животного», исполин медленно, с достоинством, поднимался во весь свой недюжинный рост и демонстративно поворачивал морду в сторону треногой камеры.
Верблюд был мудрым и давно уже усвоил азы математики.
После первого щелчка фотоаппарата он переступал с ноги на ногу и менял ракурс, после второго — немедленно опускался на колени и с презрением стряхивал с себя очередного жокея. Процедуру эту он повторял спокойно и равномерно, не меняя ни ритма, ни ритуала действия. Любые дополнения в его работе были исключены.
— Прокатимся на «корабле пустыни»! — проявил прыть крепкий чернобровый парнишка.
Фотограф криво усмехнулся: — Три рубля! Но деньги — вперёд!
— Понятное дело! — хохотнул новоявленный джигит и небрежно протянул фотографу смятую пятёрку. — Сдачи не надо! — он лихо подбоченился и двинул верблюда пятками по рёбрам.
Толстогубая пасть гордого животного мгновенно ощерилась огромными жёлтыми зубами, верблюд сложил пополам длинную шею и постарался укусить нахала за ногу. Товарищ чернобрового попытался прийти на помощь наезднику и потянул верблюда за повод, но тут же отскочил в сторону, ибо бактриан высказал явное намерение откусить ему голову.
— У нас, на востоке, — заметил фотограф пряча деньги в карман, — стариков принято уважать!
Под хохот ткачих и улюлюканье мальчишек шахтёры ретировались с поля боя в спасительную прохладу медресе, где их ожидала тёплая водка, горячий чай и не менее горячие поклонницы украинского козачества.
Верблюд презрительно ухмыльнулся и улёгся на своё законное место.
Мальчишки шумно комментировали происшествие по-узбецки и Женька старался не отставать от сотоварищей. Язык коренного населения Женька освоил в первый же год переезда. Узбекский вошел в него так же легко, как впитывалась в черную шевелюру мелкая рыжая пыль и крупный золотистый песок — из этих двух субстанций состоял весь окружающий мир. К тому же, уже во второй год после приезда, Женьке сделали операцию по поводу фимоза, после чего отец посмотрел на забинтованную мужскую гордость сына и сказал: — Ну, теперь ты — настоящий узбек!
* * *
Горластая компания поднялась на крышу старого базара и в руках у Женьки мелькнула колода карт. Женька обладал феноменальной памятью, и обыграть его в «дурака» удавалось не многим. К тому же, солдатик — первогодок научил его слегка «передёргивать» картишки, что сделало Женьку непобедимой звездой уличных турниров. Где-то вдали раздался ритмичный грохот двигателей и мальчишки, задрав головы, уставились в вечернее небо. Четыре огромных вертолёта степенно проплыли над Хивой, почти коснувшись верхушки минарета.
— Из Афгана идут, — мудро заметил самый старший по-русски.
— На ремонт. — согласился Женька.
— Откуда знаешь? — прищурился старший. — Может, гробы везут.
— Нет, — уверенно возразил Женька, — гробы на прошлой неделе привезли. На МИ — 6. А это — «восьмёрки».
Женька собрал карты и призовую мелочь, и заторопился домой.
На видавшем виды «Туристе» он покатил вдоль полноводного канала к военному городку. Женька с трудом доставал до педалей «взрослого» велосипеда и потому практически не садился в седло. Так и пританцовывал от Хивы до КПП.
* * *
В военном городке пыли было не меньше, чем на глиняных крышах Хивы, но там, к несчастью, была ещё и школа, и дом, и все неприятности, связанные с этими заведениями. Пространство этой географической точки Земли ограничивалось железобетонным забором с густой щетиной колючей проволоки. За неприступной изгородью высился штаб лётного отряда — он же клуб. Рядом, на полках гарнизонного магазина, наперегонки со сливочными «тянучками» таяло хозяйственное мыло. Дальше по периметру выстроились казармы рядового состава и жилые блоки офицерских семей. Остальной мир состоял из огромных ангаров и открытых площадок с чёрно-зелёными вертолетами.
Женька гордо проехал мимо часового, остановился в тени отцовского вертолета и потрогал горячую выпуклость «Ми-8». Дремлющий «борт № 71» стоял, развесив четыре лопасти винта, словно ишак уши. Женька закрыл глаза и отчётливо представил себе, как отец надевает шлемофон с наушниками. — «Гюрза! Гюрза!», — услышал он голос руководителя полётов, — «Наливай»!
— «Гюрза пошёл», — отпустил традиционную шутку отец и — «борт № 71» превратился в свирепого дракона изрыгающего грохот и дым.
Женька представил себе, как однажды, очень скоро, он окажется в кресле пилота и ответит небрежно: — «Гюрза пошёл!»
