Одри кивнула.
— Мы с Джоелом как раз говорили о Поле Робсоне,[4] — продолжал Том. — Вы в курсе, что его опять уложили в больницу? Вроде бы истощение. Между прочим, Джоел с ним встречался.
— Ну, это громко сказано, — мягко возразил Джоел. — В детстве я ездил в летний лагерь в Нью-Джерси, лагерь для детей рабочих, которым мы ужасно гордились. И как-то, когда мне было двенадцать, к нам на один день приехал Поль Робсон.
Джоел демонстрировал фирменный трюк американцев: непрерывно улыбаться, даже когда говоришь. Вдобавок он немного сутулился, словно для того, чтобы минимизировать разницу в росте между собой и англичанами. «Хочет понравиться», — подумала Одри.
— …Конечно, для нас он был героем, — говорил Джоел, — и мы смотрели на него раскрыв рты. Он прогулялся по лагерю, а потом, вечером, после того как спел для нас в столовой, произнес небольшую речь, призвав нас посвятить жизнь борьбе за справедливость. Все чуть с ума не сошли. Мы были готовы в едином порыве сложить головы за этого парня. А на следующее утро я встал ни свет ни заря по нужде, но не потащился в заведение для мальчиков, а в нарушение лагерных правил обогнул наш спальный домик и потопал в лесок. И вот стою я там, делаю свои дела, и вдруг появляется сам Поль Робсон! Ему тоже приспичило! Увидев меня, он и бровью не повел. Только улыбнулся и сказал своим неповторимым голосом — ну, вы все слышали, какой у него голос: «Сдается, мы с тобой ранние пташки». А потом выбрал дерево и встал под ним. Можете себе представить, как я обалдел. Герой американского коммунистического движения стоит прямо передо мной, и у нас обоих краны наружу. «Да, сэр, — говорю я, — люблю рано вставать». Хотя, если честно, я сроду не вставал в такую рань. А Робсон в ответ…
Рядом с Одри возник Мартин с двумя бумажными стаканчиками красного вина:
— Прости, я задержался. Эти идиоты потеряли штопор…
Одри взяла стаканчик и приложила палец к губам.
— Ох, простите! — Глянув на американца, Мартин склонился в картинном раскаянии. — Я помешал?
Литвинов добродушно улыбнулся:
— Так вот, Робсон говорит мне: «Это хорошая привычка, молодой человек, советую и впредь ей следовать. Жизнь слишком коротка, чтобы по полдня валяться в постели». А потом, пока я судорожно придумывал, что бы такого умного ответить, он застегнул ширинку и ушел.
Слушатели недоуменно молчали. В определенный момент — возможно, когда Мартину заткнули рот, — у них возникло предвкушение эффектной концовки. Затем Том натужно хохотнул:
— Ха! Просто взял и ушел? Ну дела!
— Потрясающе, — сухо прокомментировал Мартин.
Одри вдруг бросилась на выручку американцу:
— В лагере, куда вы ездили, наверное, там было интересно.
— О да, — подтвердил Джоел, — чудесный лагерь. Хотя и довольно самобытный. Вместо того чтобы рассказывать истории о привидениях у костра, мы распевали песни во славу дяди Джо и клялись не обзывать товарищей нехорошими словами. — Он засмеялся.
Джек и Пит, учуяв в его смехе моральное разложение, поджали губы. Опять последовала неловкая пауза.
— Я очень сочувствую Полю Робсону, — силилась оживить беседу Одри. — Он столько выстрадал.
— Робсон? — хохотнул Мартин. Он все еще злился на Одри, вынудившую его умолкнуть. — Поль Робсон страдает в отличном пальто и шикарном автомобиле. На твоем месте я бы не тратил на него свою жалость.
— Но мы же не экономим на сочувствии, правда? — ответила Одри. — Мы же не боимся, что оно закончится.
Мартин уставился на нее, ошарашенный этим неожиданным предательством.
— Да ладно тебе, — произнес он с неубедительным смешком. — Робсона давно уже никто не принимает всерьез. Этот чудак до сих пор защищает венгров! — Мартин оглядел компанию в поисках поддержки.
Джек и Пит кивнули, но промолчали.
— Кажется, вы поторопились с выводами, — сказал Джоел.
— Неужто? — На лице Мартина мелькнуло паническое выражение, как у человека, который вдруг сообразил, что заплыл слишком далеко от берега.
— Я не разделяю всех воззрений Робсона, — продолжил Джоел, — но, по-моему, этот парень заслужил наше…
— А мне кажется, — перебил Мартин, — что Робсон — эстрадный соловей, и не более того.
— Во дает! — гаркнул Том.
— Не верю, что вы действительно так думаете, — сказал Джоел. — Во всяком случае, надеюсь на это, иначе примите мои соболезнования. — От краснобая и симпатяги, жаждущего расположить к себе публику, не осталось и следа. — Поль Робсон сделал для человечества куда больше, чем вы или я когда-либо сделаем.
— Ах, для человечества? — съехидничал Мартин, намекая на сусальность американского лексикона.
— Прошу прощения. Очевидно, я топчу сапогом некое очень важное детское воспоминание. — Джоел устало махнул рукой, отметая сарказм Мартина. — Уф… пора бы повзрослеть.
Шея Мартина заалела, и краснота быстро распространилась вверх, словно вино, наполняющее бокал.
— Что? А может, это тебе надо повзрослеть, приятель…
Кадык на шее Мартина нелепо заострился. В глазах блестели слезы. Все застыли, завороженные зрелищем его унижения. Первым опомнился Том.
— Все, хватит, — примирительно сказал он.
Но Мартин не согласился на мировую. Презрительно мотнув головой, он рванул прочь.
Одри медлила, отыскивая лазейку в законах этикета, которая позволила бы не следовать за ним. Но в итоге распрощалась с собеседниками вежливым кивком.
Когда Джек и Пит отчалили, Джоел спросил Тома:
— Эта девушка, как у нее фамилия?
— Гортон… вроде бы. Нет, Говард.
— Симпатичная, правда? Она из моего племени?
— Что?
— Она еврейка?
Том полагал, что так оно и есть, — носатость Одри была явно иудейского происхождения, — но, не желая создавать впечатление, что национальность девушки имеет для него значение, притворился, будто удивлен вопросом:
— Черт, понятия не имею. Я никогда ее раньше не видел…
Фразы он не закончил, отвлекшись на шум в другом конце комнаты. Гости сгрудились у окна, оглашая помещение восторженными возгласами.
— Слава богу, — сообщил Том, глядя поверх голов, — наконец-то полило.
— Это тот самый нахальный американец, — сказал Джоел, позвонив на следующий день.
— Нет, — ответила Одри, — вы вовсе не нахал.
— Я бы позвонил раньше, но мне потребовалось время, чтобы раздобыть номер вашего телефона. Вы не представляете, сколько в телефонном справочнике людей по имени О. Говард. И почти со всеми я сегодня утром поболтал.
— Стоило ли…
— Хотел извиниться за вчерашний вечер. Похоже, я расстроил вашего парня.
— Он не мой парень. — В наступившей короткой паузе оба отметили про себя категоричность, с которой Одри отреклась от Мартина. — И не нужно извиняться. Он очень плохо себя повел.
По дороге с вечеринки домой, когда они укрылись от грозы под маркизой на Тоттенхэм-корт-роуд, Мартин полез целоваться. Из смутного чувства, будто она чем-то ему обязана, Одри поначалу не сопротивлялась. Но ощущение чужого липкого языка во рту подавило инстинкт женской покорности, и Одри вырвалась из объятий.
— Извини, не могу.
— Не глупи, — пробормотал Мартин, притягивая ее к себе.
Они боролись — неуклюже переваливаясь вперед-назад, словно боксеры, зажатые в яростном клинче, — пока лодочка Одри не шлепнулась на мостовую; тогда Мартин отпустил девушку.
— Знаешь, кто ты? — пропыхтел он, глядя, как Одри вылавливает туфлю из лужи. — Динамистка херова…
— Вы очень добры, — говорил Джоел, — но все же я хотел бы загладить свою вину. Например, пригласить вас выпить кофе или чего-нибудь покрепче.
— Я…
— Беда в том, что в понедельник у меня с утра до вечера встречи, а во вторник утром я отбываю в Штаты, так что встретиться мы можем только сегодня.
— Ох…
— Вы заняты?
— В общем, да. Я собиралась навестить родителей.
— Гм. И, надо полагать, вы из тех добронравных дочерей, которые не задвинут подальше родителей ради выпивки с каким-то малым, особенно если вы с ним едва знакомы.
Одри призадумалась над его словами.
— О’кей, — сказал Джоел, приняв ее сомнения за отказ. — Значит, мне придется ехать к вашим родителям.
— Вряд ли это хорошая идея, — рассмеялась Одри. — Они живут в Чертси.
— Почему же? Отличная идея! — Джоел с увлечением вживался в роль пылкого поклонника. — Обожаю Чертси! А где это?
— В полутора часах езды на поезде.
— Прекрасно! Обожаю поезда! И я буду хорошо себя вести, обещаю.
— Но я даже… Боюсь, вам будет скучно.
— Не беспокойтесь, я сумею себя развлечь.
Она поколебалась секунду, а затем, к собственному удивлению, согласилась.
Они встретились в два под часами на вокзале Ватерлоо. Ливень, разразившийся прошлой ночью, усох до нескончаемой серенькой мороси, и поэтому на Джоеле был новенький кремовый плащ; в сумраке вокзала чудилось, будто от этого плаща исходит сияние. Одри в последнюю минуту отказалась от поползновений принарядиться как оскорбительных для ее человеческого достоинства; она явилась в куртке и несуразной шапочке из прозрачного полиэтилена, защищавшей волосы от дождя.
