– О-о-о! – Шеф сморщился, будто теперь ему в рот запихали тот самый лимон. – Деревня! Это аукцион! Там нельзя передумывать! Сказала «а», выкладывай тридцать процентов от стоимости купленного лота наличманом. А остальные – в течение трех суток. Иначе – волчий билет на всю оставшуюся жизнь!
– И что? – повела плечом я. – Мне важно только один репортаж сделать. Я что, собираюсь всю жизнь по этим «Сотбис-Кристис» тусоваться?
– То есть тебя с позором выставят с торгов, а ты об этом расскажешь на первом канале. – Редактор, похоже, внезапно и сильно устал. – Хорош эксперт…
Я задумалась. Оно, конечно, скандальчик бы совсем не помешал. Это всегда работает на имидж. Но, с другой стороны, скандал скандалу рознь. Если меня под белы рученьки выдворит с аукциона британская полиция. За материальную несостоятельность. Как Мишу Прохорова из Куршевеля… Хотя того как раз за состоятельность поперли!
– Ладно, – согласно кивнула я. – Торговаться не стану.
– Дура! – завопил шеф. – Будешь! Еще как будешь! Ты кем себя там мыслишь?
– Журналистом.
– Еще раз дура! Прессе туда вход воспрещен! Ни фото, ни видео! Ни-че-го! Это же Sotheby's! Таинство! Хуже церкви!
– Да блин горелый! – разозлилась я. – А чего мне там тогда делать? Себя на торги выставлять? Так купят же, имейте в виду! Какая-нибудь «The Guardian». Или «Der Spiegel». А то и ВВС.
Угроза сработала. Шеф сник, обмяк, плюхнулся на подоконник, закурил:
– Слушай сюда…
* * *
Следующие полчаса я покорно вникала в новое для себя пространство организации аукционных торгов. Инструкции, полученные мною, сводились к следующему: поскольку я, как участник, претендую на невидную работу какого-то неизвестного русского художника (фамилию шеф не помнил, знал лишь номер лота – 27), мне разрешается сделать только один аукционный шаг. Поскольку картинка оценена в семнадцать тысяч у. е., а шаг в этом ценовом диапазоне равен штуке баксов, стало быть, я с шиком и размахом имею право объявить, что готова заплатить за шедевр аж целых восемнадцать тысяч у. е. И все. Дальше сидеть и не петюкать. Весело, да?
– Автора-то узнать можно? Хоть в Интернете посмотрю, что за художник, чтобы не стыдно было.
– Какая тебе разница? – озлился редактор. – Иванов, Петров, Сидоров. Меньше знаешь – лучше спишь. – И продолжил инструктаж.
Вволю наторговавшись на целую штуку баксов, все остальное время я мотаю на ус, запоминаю, фотографирую (мысленно), нюхаю, в смысле вынюхиваю, фиксирую детали и подробности, но веду себя скромно и естественно. Как и положено настоящей леди. Именно так изрек шеф.
Да. Журналистской практикой мой босс не занимался давно. Скажите, как можно одновременно вынюхивать и мнить себя леди? Кретинизм. Полный. Но эти умные мысли я решила оставить при себе. Чего разбрасываться-то? На месте сама разберусь. Не впервой. К тому же наверняка на этом самом Sotheby's будет некоторое количество знакомых рож. А к концу аукциона я вообще со всеми перезнакомлюсь. Профи я, или где?
Короче, из редакции в тот день я уходила совершенно счастливая. Судьба открывала передо мной новую таинственную дверь, за которой меня ждала жизнь, полная открытий и надежд. Согласитесь, если к моему послужному списку – Куршевель и Монако – прибавится Sotheby's – место, где звук деревянного молотка аукциониста звучит волшебной музыкой, где сияют раритетные драгоценности и самые богатые и сильные мира сего в безупречных смокингах не задумываясь расстаются с миллионами, торгуясь за какую-нибудь фитюльку, – это будет не просто очередным витком моей профессиональной карьеры – взлетом! Головокружительным парением! Огромным восклицательным знаком, который станет отныне сопровождать мою фамилию всегда и везде.
Яхты, «роллс-ройсы», виллы, дизайнерские шмотки – все это суета сует. Все это приходяще и тленно. Лишь искусство – вечно! Лишь оно способно оставить твое имя в веках.
Путь моей дальнейшей жизни был определен. И он представлялся мне прекрасным!
Вечером я решила заняться самообразованием и изучить все, что связано с аукционами. Я немало преуспела, путешествуя по дебрям Интернета, и тут позвонила моя сестрица Галка. Естественно, начала щебетать, причем совершенно не по делу. Попытки пресечь ее словоблудие никогда успехом не заканчивались. Этот раз от иных не отличался. Сестра вдохновенно повествовала о том, как удачно прошвырнулась сегодня по ГУМу, угодив аж на четыре распродажи и затоварившись сногсшибательным летним тряпьем для себя и дочери Юльки.
– Галка, – проныла я, – мне некогда, работаю, потом расскажешь!
– А тебе я купила потрясный сарафан! – сообщила родственница. – Ну просто не смогла пройти мимо! Мне такой – поздно, Юльке – рано, а тебе – в самый раз! Приезжай мерить!
Будто у меня, кроме сарафана, других дел нет.
– Что за платье? – равнодушно, исключительно из вежливости, поинтересовалась я.
– Miu-Miu! – доложила сестра. – Зеленый, как травка у нас на газоне, бретельки из ромашек и на подоле – ромашки. Причем лепестки не пришиты, а на отлете. То есть сквозь цветы видно все тело. Сексуально, жуть! Будешь как нимфа! В Дохе всех сразишь наповал!
И тут меня настиг столбняк.
Как же я забыла? Вот что значит гореть на работе! Послезавтра, именно в среду, мы дружно летим в Катар. На неделю. А оттуда на Мальдивы. Решение это было принято давно, еще до поездки в Монако… Меня уговорил Галкин супруг – Ильдар, чтобы составить компанию Юльке. Типа, с ними, стариками, любимому чаду будет скучно. На самом же деле… что я, не понимаю? Это такой ловкий ход, дабы обезопасить себя от капризов ненаглядной кровиночки и обеспечить максимальную свободу действий. А так, со мной, и Юлька под присмотром, и вроде отдых вполне семейный.
Семья же для меня – святое. Как откажешь?
Так. Что же делать? Плюнуть на Sotheby's и поехать в Доху? В стозвездочный «Four Seasons»? Самый богатый и фешенебельный отель мира? Ильдар так специально подгадал, чтоб совместить приятное с полезным. У «Four Seasons» – юбилей. Два года со дня открытия. А хозяин отеля – Ильдаров партнер. Не то по нефти, не то по металлу. Короче, какой-то мультимиллиардер. Шейх. Или эмир. В монархических династиях Востока и Азии я пока соображала не очень, не то что в европейских. В тех-то после Монако для меня никаких тайн не осталось!
В Доху мне очень хотелось. В конце концов, после бешеной рабочей гонки последнего полугодия я вполне заслужила право на качественный отдых!
Но Sotheby's? Первый канал? Пожалуй, если я годик посвечусь на телеэкране, да еще в такой рейтинговой программе, «Four Seasons» сам меня будет зазывать на все свои мероприятия! И потом, если серьезно подходить к этому вопросу, то надо просто определиться, что для меня важнее: неделя на жарком бестолковом пляже или поездка в Лондон и своя программа на телевидении. То есть развлечения или карьера?
Может, для кого-то это стало бы дилеммой, но не для меня. Все-таки профессионализм – штука выгодная! Главное, правильно поставить вопрос, тогда и ответ сам найдется. Как сейчас.
Итак, естественно, Sotheby's.
Да, для семьи это станет ударом. Поэтому я должна поехать к Галке прямо сейчас и все ей объяснить. А чтобы она не сильно расстраивалась, примерю сарафанчик. Он мне на Мальдивах очень сгодится. Ведь на Мальдивы-то я успею? Конечно! Как сказал шеф, в воскресенье меня запишут сразу на десять программ, то есть на полтора месяца вперед. И – свобода! Подумаешь, пропущу юбилей «Four Seasons»! Зато нагоню своих на островах. То есть не совсем я их брошу! Уж как-нибудь потерпят единственную наследницу одну неделю! А если все сложится совсем благополучно, то я, пожалуй, смогу залететь к ним в Доху. Ровно на три дня. А оттуда уж вместе на Мальдивы.
Представьте, да? Сам расклад: Лондон, запись на телевидении, три дня в Катаре, отдых на Мальдивах. Просто расписание жизни звезды! Вот бы мне кто про это сказал полгода назад. Убила бы за изощренное издевательство, честное слово!
План, выстроившийся в моей голове, мне очень нравился. Логичный, четкий и главное – никто не останется обиженным. Ни семья, ни моя газета, ни телезрители.
* * *
В родственных апартаментах царило оживление. На полу в гостиной пылала радуга многоцветного тряпья, по всему ковру, словно пропуска в мир богатства и роскоши, разметались уже срезанные с одежды этикетки. Юлька, племяшка, гарцевала по дивану в умопомрачительных кружевных шортиках и блескучей маечке, сотканной из шелковых колокольчиков, Галка дефилировала в ослепительно белом платье с открытой спиной и косой плиссированной оборкой, открывавшей справа бедро чуть ли не до талии, а слева целомудренно спускающейся до самой щиколотки.
– Как, Даш? – тревожно спросила сестрица. – Я в нем собираюсь на торжественный прием.
– Куда?
– Как куда? В «Four Seasons»!
– Круто! – одобрила я. – Только там исламская страна, тело обнажать не положено.
– Так я поэтому и взяла такое. Спину-то, поди, можно? Это же не грудь.
