Они ищут ее часа два, пока наконец отец не догадывается, где она. Он бросается к реке, крикнув Патрику, чтобы тот следовал за ним с лошадьми. Патрик едет по глубокому снегу верхом на неоседланной лошади, ведя другую лошадь на веревке и понукая их двигаться быстрее. Сквозь голые ветви деревьев он видит отца, бегущего по склону к заводи.
На середине реки стоит по грудь во льду корова их соседа. Пейзаж лишен красок. Сухие стебли репейника, серые деревья и топь, теперь белая и чистая. Отец с веревкой на плечах ползет по льду к бело-черной фигуре. Корова дергается, разбивая лед, и холодная вода выплескивается на поверхность. Хейзн Льюис замирает на месте, успокаивая животное, и ползет дальше. Он должен дважды обвязать веревкой брюхо коровы. Патрик медленно движется вперед, пока не оказывается на другой стороне полыньи. Отец обхватывает левой рукой шею коровы и как можно глубже погружает правую в ледяную воду. На другой стороне полыньи Патрик опускает руку в воду и водит ею из стороны в сторону, пытаясь поймать конец веревки. Ничего не получается. Тогда он ложится на лед и опускает руку по плечо в воду, кисть тут же начинает неметь, и ему приходит в голову, что вскоре он уже не сможет нащупать веревку, даже если та коснется его руки.
Корова переступает ногами, куртка мальчика намокает, и холод обжигает грудь. Отец отползает назад, и они стоят на коленях по обе стороны от коровы, размахивая мокрыми руками и колотя себя по груди. Они молчат. Нельзя терять ни минуты. Отец кладет ладонь корове на ухо, чтобы хоть немного согреться. Снова ложится на снег и опускает руку вниз, его лицо в нескольких дюймах от кромки льда. Патрик, словно его зеркальное отражение, шарит рукой под водой, но снова не может поймать конец веревки.
«Сейчас я нырну. Не зевай», — говорит отец, и Патрик видит, как дергается его тело и голова уходит под воду.
Поймав свободную руку отца, лежащую на спине коровы, Патрик крепко в нее вцепляется.
Потом он окунает голову в воду и тянется вперед. Нащупывает руку отца под брюхом у коровы. Он заставляет себя оставаться под водой, пока не поймает толстую витую веревку. Он тянет за нее, но она не поддается. Он понимает, что отец каким-то образом придавил ее, что он лежит на ней. Патрик остается под водой, хотя ему нечем дышать. Отец, ловя ртом воздух, выныривает на поверхность, валится на спину — дышать трудно, в глазах резь, — внезапно понимает, что лежит на веревке, и откатывается в сторону. Патрик тянет за веревку и, упершись в лед ногами, одним рывком выбирается из воды и скользит в сторону от коровы.
Он садится, видит отца и поднимает руки вверх в победном жесте. Отец отчаянно пытается вытереть глаза и уши, прежде чем вода замерзнет, Патрик делает то же самое, втянув кисть в сухой рукав и промакивая уши тканью. Он чувствует, как подбородок и шея покрываются льдом, но это его не волнует. Отец бежит к берегу и возвращается со второй веревкой. Он привязывает ее к первой, и Патрик тянет ее к себе под коровой. Теперь туловище животного обхвачено двумя веревками.
Патрик поднимает глаза к серому утесу на берегу, где над грязной, торчащей из снега сухой травой высится дуб. На голубом небе ни облачка. Мальчику кажется, что он не видел всего этого годами. До сих пор для него существовали лишь отец, черно-белое туловище коровы и страшная черная вода, обжегшая ему глаза, когда он открыл их там, внизу.
Отец привязывает веревки к лошадям. Морда коровы, стоящей по грудь в воде, ее огромный полуприкрытый глаз ничего не выражают. Кажется, она вот-вот начнет жевать от скуки. Патрик поднимает ей губу и в поисках тепла прижимает замерзшие пальцы к ее деснам. Потом выползает на берег.
Держа лошадей за поводья, они с отцом понукают их криками. Лошади, ни секунды не медля, тянут корову из реки, ломая лед. С берега Патрик видит, как она высовывает язык, и ее невозмутимость впервые уступает место озабоченности. Шагах в десяти от берега лед становится толще, веревки натягиваются и лошади встают. Они с отцом стегают их кнутом, и лошади переходят на рысь. И вот вся корова, как по мановению волшебной палочки, появляется изо льда, она лежит на боку, четыре прямые ноги торчат в стороны, ее неумолимо волокут на берег по бурым стеблям репейника.
Они отпускают лошадей. Пытаются развязать веревки на корове, но безуспешно. Тогда отец вынимает нож и режет веревки. Животное лежит на боку, с шумом выдыхая пар в морозный воздух, потом, качнувшись, встает и глядит на них. Патрик изумленно смотрит на отца. Тот одержим бережливостью. Он не раз втолковывал мальчику один и тот же урок. Всегда развязывай веревку! Никогда не режь! Вынуть нож и разрезать веревку на куски — возмутительное расточительство.
Они бегут домой, оглядываясь, идет ли за ними корова.
— Если она опять провалится под лед, я пальцем не пошевелю.
— Я тоже, — со смехом отвечает отец.
Когда они наконец оказываются на кухне, на улице уже почти стемнело и им ужасно хочется есть.
Хейзн Льюис зажигает керосиновую лампу и разводит огонь. За ужином мальчика бьет дрожь, и отец предлагает ему спать вместе. Позже, оказавшись в постели, они не замечают друг друга, если не считать тепла под одеялом. Отец лежит так тихо, что Патрик не знает, спит он или бодрствует. Мальчик смотрит, как на кухне догорает огонь.
Патрик представляет себе, как проходят зимние месяцы, и вот в разгаре лета он бледной тенью следует за своим отцом. Тот обрызгивает бензином гнезда гусениц и поджигает их. Пых! Серые клочья паутины исчезают в огне. Гусеницы падают в траву, у мальчика во рту кислый горелый запах. Они с отцом выискивают гнезда в вечернем свете. Патрик указывает отцу на паутину, которую тот пропустил, и они шагают дальше по пастбищу.
Он почти уснул. Еще один уголек вспыхивает и гаснет в темноте.
* * *
В сарае Хейзн Льюис обводит на дощатой стене тело мальчика зеленым мелом. Потом натягивает провода внутри контура, словно по-своему располагает вены в теле сына. Мышцы из кордита, вместо позвоночника запал из черного пороха. Таким Патрик помнит отца: тот изучает контур его тела, от которого он только что отделился, шагнув вперед, а в это время тлеющий запал взрывает участок дощатой стены, где была его голова.
Хейзн Льюис был застенчивым, замкнутым человеком, равнодушным к благам цивилизации, если те не попадали в сферу его интересов. Он мог сесть верхом на лошадь и чувствовать себя так, словно едет в поезде, словно плоти и крови вовсе нет.
В зимние месяцы Патрик носил еду на участок к северу от ручья, где отец, затерявшись среди белых холмов, с утра до вечера рубил в одиночку лес. А когда Патрику исполнилось пятнадцать, отец вдруг круто изменил свою жизнь. В какой-то момент, рубя сосну и слыша только стук топора да отзвуки эха, он, должно быть, вообразил, что все вокруг него разом взлетело в воздух: деревья, вечная мерзлота и печи, в которых томится кленовый сироп, — со всех ветвей в лесу слетел снег. Он прекратил работу, отправился домой, расшнуровал огромные ботинки и навсегда убрал подальше топор. Он выписал книги и съездил в Кингстон за расходными материалами. Увидев взрыв в лесу, он выдернул топор из соснового ствола и решил изменить свою жизнь. Купил динамит, воспламенители, запалы, исчертил диаграммами стены сарая, а затем унес взрывчатку в лес. Он установил заряды на обледеневшей скале, поросшей лесом. Капсюль-детонатор выплюнул пламя в гильзу, и у него на глазах воздух содрогнулся и снег обвалился с ветвей. То, что сдвинулось с места, послужило диаграммой, изображавшей радиус взрыва.
Перед весенним ледоходом Хейзн Льюис отправился в Ратбан и явился в правление лесозаготовительной компании. Там он продемонстрировал свои способности, переместив бревно точно в намеченное место и взорвав полтонны глинистого сланца, и был принят на работу вместе со сплавщиками. Он обеспечил себе место на лесозаготовках, которые велись на озерах Депо и реке Напани. Когда через несколько лет компания закрылась, он переехал в другое место и работал подрывником на месторождениях полевого шпата близ Вероны и Годфри в компании «Ричардсон Майнз». Самую длинную речь в своей жизни он произнес в Ратбане, когда рассказывал сотрудникам компании, что он умеет делать. Тогда он высказался насчет того, что, на его взгляд, на заготовке леса есть только два подходящих занятия — работать взрывником или поваром.
К цепочке из пяти озер, от Первого Депо до Пятого, зимой прибывали лесорубы и исчезали в барачных поселках, пройдя пешком двадцать миль по земле, которой они не знали. Весь февраль и март в центре озер росли пирамиды из бревен, которые доставляли сюда на санях. Работа начиналась еще до рассвета — в сильнейшую пургу, в жестокий мороз — и заканчивалась в шесть. Сосны валили двуручными пилами. Вальщики, согнувшись пополам, пилили ствол низко над землей. Эта работа считалась самой тяжелой. Некоторые пользовались шведскими пилами, резавшими древесину в два раза быстрее, а переходя в следующий лагерь, скатывали узкое полотно в рулон и приделывали к нему новые рукоятки в том лесу, где оказывались.
