В углу, на месте сортира, стоял мешок старой картошки, давший течь по краям. Но я вдруг вспомнил про Рождество и как мне в шесть лет подарили губную гармошку. Я так дунул в нее тогда, что на всю жизнь вызвал у нашей кошки отвращение к музыке.
— Мне нужна помощь круглые сутки, — продолжал мистер Эванс.
Он разговаривал тихо, со старомодной вежливостью, но я знал, что он очень требовательный хозяин. Ему нравилось, когда все делалось так, как он велит, как делал его отец, а до отца — дед.
Я пару минут поразмышлял, мне неохота было возвращаться домой, поэтому я сказал:
— Да, мне это подходит.
А он сказал:
— Хорошо. Можешь начать завтра.
Так что на следующий день я переехал к нему. В трейлере не было электричества, зато был газ в синем баллоне, он шипел, когда я зажигал горелку, и как-то странно пах. Я подмел пол, вымыл окна, выбросил гнилую картошку, а мистер Эванс дал мне биотуалет и шланг для воды. Я поставил радио около кровати, отдраил плитку и пошел посмотреть, как он доит коров. Коровы привыкли к его рукам, так что я просто наблюдал издалека. Старик всех коров называл по имени: «Дейзи… Флоренс… Джо… Кудряшка…» — и обращался с ними нежно и терпеливо. Сначала ощупывал вымя, хорошенько обмывал соски, гладил по ногам, шептал что-то, успокаивая нервных и пугливых, а затем быстро и ловко надевал доильные стаканы и смотрел, как первые струйки молока бегут по прозрачным шлангам. И во время дойки он все время проверял вымя, чтобы посмотреть, опорожнилась корова или придется додаивать ее вручную. Затем отсоединял аппарат, смазывал соски йодом, потом ланолином, выпускал выдоенную корову на улицу и запускал на ее место следующую.
Во время работы мистер Эванс слушал радио, какую-то музыкальную программу с песнями прошлого века, а иногда и сам им подпевал. Пару раз он останавливался, чтобы перевести дух и дать отдохнуть рукам, и тогда становилось понятно, что он, в сущности, действительно довольно стар. Но остальное время он работал как часы — быстро, споро, приятно посмотреть! Видно было, что он любит свою работу, любит коров, пульсирующий звук бегущего по трубкам молока и чистый запах сена, молока и коровьего навоза.
Он уже почти закончил, когда в сарай неторопливо вошел кот, прошелся по стойлам, почесал бока о деревянные перегородки, дернул хвостом. Мистер Эванс как будто ждал его.
— Ты что-то поздно явился сегодня, — сказал он и пошел в маслобойню. Оттуда он вернулся с блюдцем парного молока и поставил его на пол около двери. — Давай, дружок, пей, пока не остыло… — Вот самая важная часть работы, — сказал мне мистер Эванс.
— Какая же?
— Ни в коем случае не забудь напоить молоком кота.
— Что же, — сказал я, — не забуду.
Когда мистер Эванс закончил, я вымыл стойла и желоб, а старик тем временем продул водой шланги и коллектор. После этого настало время провожать стадо на пастбище. Коровьи копыта выбивали из дороги мелкие облачка пыли, а вокруг моих буренок кружилась целая туча оводов. Мир вокруг застыл, озабоченно сморщился, как будто знал, что что-то должно произойти, но не мог понять, хорошее, плохое или серединка на половинку.
Я стоял и смотрел, как коровы разбрелись по полю и начали щипать траву. Солнце садилось. Грачи возились в кронах, каркали с веток и из разрушенных гнезд. Взлохмаченные черные перья, серые лапы, серые клювы — хулиганье на деревьях. Мне нравится, как они кричат и как с ленцой летят домой, но мне не нравится их характер. Нахальный и склочный. Люди говорят, грачи вьют гнезда только около денег. Если так, что они же забыли на этих деревьях? Но люди вечно так говорят: скажут одно, а подразумевать могут все, что угодно. Я вернулся к трейлеру, оседлал мотоцикл и поехал в «Глобус».
Наш «Глобус» в Эппли — это бар, но вообще-то он больше похож на жилой дом. Заходишь внутрь и попадаешь в коридор, в углу толстуха с фиолетовыми икрами наливает пиво из крана огромной деревянной бочки. Можно прямо в коридоре и пить, сидя на скамье, а можно пойти в комнату — там есть мишень для игры в дартс. Хозяйка наша — женщина серьезная: если кто чертыхнется или помянет недобрым словом королеву, она в момент вышвырнет его из бара. Я держусь от нее подальше, поэтому и в тот раз взял свое пиво и пошел пить на крыльцо. Я уже полчаса так сидел, когда приехал Спайк. Он тогда работал на ферме, где выращивают черную смородину, наверное, весь день опрыскивал кусты химикалиями, потому что воняло от него за целую милю и кашлял он чертовски. Он взял себе пинту пива и огромными глотками осушил всю кружку, а потом закрыл глаза и задумался. Мы со Спайком когда-то вместе ходили в школу и вообще знаем друг друга уже тысячу лет. Думаю, если бы я родился зайцем, Спайк родился бы лисой, и мы могли бы встретиться в каком-нибудь заброшенном карьере в лесу, чтобы помериться силами. Я бы начал лупить его передними лапами, а Спайк кружил бы вокруг меня, прыгая по гранитным плитам, пока не вымотал все мои силы. Спайк — жилистый, худощавый, с быстрыми глазами, у него такой вид, словно он все время ждет от жизни подвоха. У него еще вены на шее вздутые и одно ухо кривое. Может, в детстве защемило дверью.
В тот вечер Спайк был подозрительно тихий — наверное, замышлял очередную аферу. Он постоянно строил какие-то невероятные планы, например, как разбогатеть, да так, чтобы больше и близко не подходить к смородиновым фермам или где там он подрабатывал в последнее время. «Мне нужно-то совсем немного — пара тысяч, и все, нет меня здесь…»
Сколько раз я это слышал? Сколько раз обсуждал с ним сумасшедшие идеи? Черт-те сколько, вот что я скажу. То он хотел отгонять старые машины на продажу в Бристоль, то выковыривать окаменелости из скал около Лайма, а то изобрести новый способ сбора черной смородины или украсть стадо овец, которых он заприметил на поле по дороге в Киттисфорд, и загнать их знакомому чуваку в Уэльсе. Не думаю, что у Спайка были знакомые уэльсцы, а впрочем, чем черт не шутит! Я-то точно никого в тех краях не знаю, а если бы и знал, даже не подумал продавать им овец. И коз не стал бы им продавать. И коров. И даже свиней. У меня вообще плохо с планами, они мне ни к чему. Мне нравится работать на поле, нравится сидеть у окошка трейлера и мечтать.
— Эй, Спайк, о чем задумался?
— Так, ни о чем. — Он скрутил себе папироску, затянулся, оглядел тлеющий багровый кончик. Выпустил дым мне в лицо.
Я отвернулся, и в этот момент к бару подъехали на велосипедах мужчина и женщина. Они были одеты в одинаковые оранжевые жилеты, а их велики были с переметными сумками, на рулях — фары, на спицах колес — катафоты. Велики выглядели по-боевому, нечего сказать.
Мужчина взглянул на вывеску бара и спросил:
— Пропустим по одной?
— Давай, — сказала женщина, и они прислонили велосипеды к стене и, извинившись, протиснулись мимо нас.
Когда они исчезли внутри, Спайк сказал:
— Эл?
— Чего тебе? — сказал я.
— Ты умеешь хранить секреты?
— Не знаю, наверное. А что за секрет?
— Ну, я сам не знаю, может быть, это вообще и не секрет. Пока не секрет. Но я кое-что сегодня увидел.
— Ты кое-что увидел?
— Да.
— И что же это было?
— Мы с хозяином поехали по делам в Клейхенгер. Он хотел, чтобы я забрал трактор у старого Харриса и отогнал назад. Знаешь это место?
— У Харриса с фермы Моут?
— Ну да, того самого. Так вот, я туда поехал на автобусе. Соскочил там, завел трактор, еду обратно по дороге, что проходит за холмом Хенитон.
— Так это же как раз рядом с нами!
— Вот именно! — Спайк подул на пиво. — Короче, слушай. Еду я себе, и вдруг трактор заглох. Черт его знает! Я слез, стал вручную заводить и в этот момент заметил того чувака. Я вообще-то почти всех тут знаю…
— Ну и что?
— А то, что он шел за деревьями, а на плече нес инвентарь.
— Какой еще инвентарь?
— Обычный — грабли да мотыгу. С длинными черенками. Вроде как знал, куда идет.
— Ты уверен?
— В чем?
— Ну что он знал, куда идет?
— Вроде да, но как я мог проверить? Я должен был починить чертов трактор, а потом я завел его и поехал своей дорогой. Вот только мужик этот с тех пор у меня из головы не выходит. Я весь день про него думал. Такой здоровый, черт, высоченный… И знаешь, что самое странное? Вид у него какой-то типа нездешний…
— И это весь твой секрет?
— Да нет, есть еще кое-что… — Спайк допил свое пиво, а я тем временем прикончил свое. — Хочешь повторить?
— Давай.
Он отправился за новой порцией, а я остался на крыльце слушать блеяние овец на другой стороне дороги. В вечернем воздухе дрожал зной, не хотел отпускать уходящий день. Внутри бара хозяйка бранила кого-то за разговоры о политике. Я еще немного послушал, потом встал, вышел на дорогу и уставился на изгородь. Тут из бара вышел Спайк, и мы с ним зашли за дом и уселись на широкой скамье перед столиком.
