Я подумал было рассказать Сэм кое-что из старинных историй тиса, например про поющих детей и ленточки, про ритуальные жертвоприношения и смеющихся богов, но не стал. Вместо этого я сказал:
— Когда ты была очень больна, мама научила меня одному заговору. Она думала, что это может тебе помочь.
— И что же это было?
— Я должен был закопать кусочек яблока у тебя под домом.
— А зачем?
— Потому что мне мама так велела.
— И что? Ты закопал его?
— Конечно, — сказал я. — Я всегда слушаюсь маму. Мы завернули за угол церкви и остановились перед входом в их коттедж. Я указал на маленький треугольник земли:
— Вот тут я его закопал.
Сэм взяла меня за руку.
— Спасибо, Эллиот, — сказала она, — спасибо за этот заговор.
— Я бы хотел больше помочь, но ведь я не доктор…
— Спасибо за то, что сделал.
Она вошла в коттедж, и я пошел следом. Дома никого не было, и мы сели за кухонный стол. Сэм сказала:
— Что будем делать?
— Не знаю. Чего бы ты хотела?
— У меня есть одна идея.
— Ты мне расскажешь?
— Конечно.
— Ну давай говори.
— Сначала пойдем наверх.
— Хорошо.
И мы пошли в ее комнату. Ее маленькая спальня располагалась под самым потолком, крыша нависала над кроватью. На стенах висело несколько картин, на полу лежали старые коврики. В воздухе пахло чем-то сладким. Сэм сбросила туфли, легла на кровать и похлопала по покрывалу рядом с собой.
— Ложись рядом!
Я лег, а она взяла с тумбочки у изголовья книгу и передала мне. Я открыл ее на первой странице. Она называлась «Кожа Изабель».
— Действие происходит в Ашбритле, представляешь? — сказала она.
— Да ну?
— Да. Тут про одного сумасшедшего ученого-профессора, который похитил женщину и проводил над ней опыты.
— Точно! Кто-то мне говорил, что об этом написана книга. — Я перевернул страницы. Бумага пахла сыростью, страницы трещали, как осенние листья под ногами. — Его звали профессор Хант.
— Верно, так его и звали. Знаешь, их история напоминает мне чем-то нас с тобой.
— Это что же ты имеешь в виду?
— А вот почитай. Сам увидишь. — Сэм дотронулась пальцем до страницы, которую я открыл. — Можешь почитать мне вслух? Если хочешь…
— Почитать тебе?
— Да.
— Сейчас?
— Если хочешь.
Я не знал, смогу ли я, но сказал:
— Попробую.
Сэм сложила руки на груди, откинулась на подушки и закрыла глаза.
— А с чего начать?
— Все равно с чего, — пробормотала она.
— Ну тогда я, наверное, начну с начала.
— Хороший план! — одобрила Сэм.
Я начал читать, и мне понравилось чувство, которое сквозило за словами. Речь шла о том, как человек теряет что-то очень важное и снова находит это, и я хотел сказать Сэм, что и я ощущаю то же самое. Нежность и утрату, обретение и любовь. Одно предложение звучало так: «До того как я встретил тебя, я не чувствовал себя потерянным, но я не знал, где нахожусь». Я хотел прочитать эти слова еще раз, специально для Сэм, но она уже спала. Я положил книгу на тумбочку, наклонился и поцеловал Сэм в макушку. Потом откинулся на подушку и задумался.
О чем я думал? Наверное, мне следовало бы подумать о хорошей работе на молочной ферме, которую я потерял из-за того, что не смог вовремя послать своего придурка дружка куда подальше. Или о том, что птицы на самом деле — толстые дождевые капли, а свиньи — розовые тени наших душ, заблудившиеся в мире невзгод и бедствий, которые мы сами насылаем на себя. Или о том, что в общем-то ничего не мешает мне побросать вещички в рюкзак, сесть на байк, выехать из Ашбритла и найти работу где-нибудь поблизости, где меня еще не знают. Но я не стал размышлять на эту тему, просто поцеловал Сэм в макушку еще раз, провел пальцем по багровому шраму и сказал: «Привет». Сэм не проснулась.
Тогда я сел на кровати и выглянул в окно. Под окном спальни зажатое между облаками солнце истекало алой кровью, а черный дрозд пел из кроны соседнего дерева. Он пел сладко и нежно, словно медовая переливчатая флейта, словно ангелы в своих небесных домиках, словно обещание погожего вечера. Я посмотрел на поля, на изгороди, на деревья — мир вокруг был большой и спелый, как яблоко на ветке. Я увидел отца — он выходил из дверей нашего дома. Он постоял перед пикапом, повертел головой и плюнул на дорогу. Карбюратор уже ни к черту не годился, и отец собирался сегодня же заняться им. Затем я увидел худую, плешивую собаку, которая больше всего на свете обожала бегать за сухими листьями. Ее звали Ржава, и у нее был только один глаз. Она жила у людей на ферме по другую сторону реки. Ржава истерично залаяла на голубя, но быстро устала и легла прямо посреди дороги. Мимо пролетел еще один голубь, затем ворона. Что-то это значило, что-то важное. Но я не мог вспомнить, что именно. Тогда я снова лег рядом с Сэм, и обхватил ее руками, и слушал, как ее тихое сонное сопение растворяет в себе догорающий день.
