— Ладно, прибавьте шагу, — сказал я коровам, и мы начали взбираться на наш холм.
А через секунду я услышал треск. Я говорю «треск», но я точно знал, что это был выстрел. Негромкий, но очень ясный. Сначала я не понял, что он мог означать. Мало ли кто решит пострелять, у нас и по ночам некоторые пуляют. Но потом я услышал еще один выстрел, который звучал по-другому. Винтовка мистера Эванса! Я ударил коров по крупам палкой, заорал на них «Хо! Пошли!», и мы все вместе помчались вверх по холму.
Стадо спокойно лежало на одном из боковых полей. Я нашел ворота, открыл их и загнал коров внутрь, затем хорошенько запер ворота и помчался по полю напрямик в сторону фермы. Прогремел еще один выстрел. Я не останавливался, пока не добежал до изгороди и, перепрыгнул через нее, поскользнулся, упал, поднялся, и вылетев из темноты во двор, остановился как вкопанный. Мистер Эванс, белый от ярости, стоял посреди двора, держа винтовку у плеча. Он повернулся ко мне и заорал:
— Эллиот!
— Что здесь происходит?
— Ты меня спрашиваешь?!
— Ну да…
— Кажется, я его подбил.
— Кого?
— Негодяя, что всадил пулю в мой трейлер. Вот кого! — Он махнул рукой в сторону дороги.
Вдали я увидел свет удаляющихся фар. Он исчез за холмом, появился на секунду и снова исчез.
— А кто это был?
— Да я почем знаю? Он не представился!
— А где Спайк?
— Спайк?
— Да.
— Вот уж понятия не имею, — грозно сказал мистер Эванс.
Я со всех ног понесся к трейлеру. Одно окно было полностью выбито выстрелом. Я распахнул дверь. Пол был усеян битым стеклом, в воздухе висел синий дым.
— Спайк, ты здесь? — Хрустя подошвами по стеклу, я вошел внутрь.
На столе стояла пустая бутылка, в пепельнице дымился окурок. Спайк лежал на полу лицом вниз, одна рука под головой. Я присел рядом и осторожно перевернул его на спину. Он застонал, открыл глаза, посмотрел на меня, облизнул губы и хрипло сказал:
— Чё за хрень?
— Кто-то пытался тебя подстрелить.
Он моргнул. Я тоже моргнул в ответ и помахал руками, чтобы развеять дым. Мне показалось, что дым тоже помахал мне рукой, как призрак.
— Чё, прямо из пистолета?
— Нет, Спайк, из арбалета! Очнись, мужик!
— Как это?
— А так это! Из пистолета. Пиф-паф! Прямо через окно, — я указал на разбитое стекло.
— Ох, ни хрена себе!
— Он думал, что ты — это я.
Спайк зашевелился и сел.
— Он думал, что я — это ты? А почему он на хрен так думал? И кто он на хрен вообще такой?
— Ты что, ничего так и не понял?
Пару секунд Спайк помолчал, пока до него наконец не дошло, в чем дело.
— Господи Иисусе!
— Ты не ранен?
Он ощупал живот, грудь, лицо. На лбу у него был глубокий порез, но других повреждений не оказалось.
— Я в порядке, — пробормотал он потрясенно.
Я сел на пол рядом с ним.
— Ты уверен?
В этот момент на пороге появился мистер Эванс. Он прошелся по битому стеклу и остановился прямо над нами.
— Эй, вы, придурки чертовы! — заорал он. — Вам все мало? Вас что, убить надо, чтобы хоть чему-то научить?
Я не знал, что на это ответить.
В глазах мистера Эванса дымилась и кипела злая кровь.
— Отвечайте! — заорал еще громче. Изо рта у него летела слюна. — Вы будете учиться?
Я потряс головой.
— Да или нет, я спрашиваю?!
— Не знаю, сэр.
Мистер Эванс указал на Спайка трясущейся рукой:
— Ты… — Он глубоко, с хрипом, втянул в себя воздух, и на секунду я испугался, что его сейчас хватит удар. Но я сразу же понял, что неправ. Старик был слишком силен для каких-то там ударов. — Вон с моей земли! Даю тебе десять минут! — Он повернулся ко мне: — А тебе… тебе я даю час.
Спайку не потребовалось десяти минут, чтобы смыться. Он пулей вылетел из трейлера — мистер Эванс не успел даже двор перейти.
— Ну все, — бормотал он на ходу, — с меня хватит.
Он схватил свой мопед, вытолкал его со двора на дорогу, запрыгнул на него, изо всех сил дергая за ручку, и погнал прочь, не оглядываясь.
— Куда ты? — крикнул я ему вслед, но мои слова проглотила пустота, и они растаяли в воздухе. Я стоял как дурак у разбитого окна, а в воздухе еще витал запах дыма, да надрывалась собака где-то вдалеке. — Спайк!
Нет ответа.
— Вернись!
Ага, держи карман шире. Он даже не снизил скорость.
Я вышел во двор. Мистер Эванс стоял на своем крыльце. Он похлопал рукой по винтовке, цокнул языком и сказал:
— Похоже, твой друг сильно напугался, — надеюсь, больше он сюда не вернется.
— Как бы то ни было, Спайк был моим другом, — понуро пробормотал я. — Может, он и полный идиот, но вообще-то он не такой уж плохой. Правда.
— Ты серьезно так считаешь?
— Да.
— И после всего, что тут у меня произошло, думаешь, твое мнение что-то значит?
— Думаю, да.
Он покачал головой:
— Если бы я не всадил тому негодяю пулю в зад, я бы сейчас уже звонил в полицию. И я бы попросил их, чтобы они впаяли тебе по полной.
— Ну и что же вы?
— Что?
— Что же вы не звоните в вашу гребаную полицию?
Он посмотрел на меня, как будто я его ударил.
— Ты… — В горле у него засвистело. — А я думал, что ты неплохой парень. Я думал, что могу на тебя рассчитывать… Я думал, мы с тобой сработаемся…
— Но я…
— Не смей мне возражать! Не смей, понял?! — Он взглянул на часы и постучал ногтем по циферблату. — У тебя осталось пятьдесят пять минут. — Он повернулся, вошел в дом и сильно хлопнул дверью.
Я немного постоял, рассматривая дверь. Вообще-то ее следовало подновить, краска-то вон как облупилась. Я сам мог бы покрасить ее когда-нибудь — взять кисточку, глянцевые белила и провести пару часов, наводя марафет. Но было поздно. Слишком поздно. Время ускользнуло от меня, время, как скользкий угорь, вывернулось из рук, и все, что мне осталось, — пустая ловушка.
Я собрал вещи и запихнул их в рюкзак за десять минут. Закончив сборы, я остановился на пороге и бросил прощальный взгляд на свой трейлер. Постель, на которой мы с Сэм когда-то провели ночь, выглядела мертвой и пустой, стол у окна был завален битым стеклом. Окурок Спайка догорел до фильтра. Я вынул его из пепельницы, раздавил пепел на кончике сигареты и выкинул в окно. Затем подобрал с пола свой рюкзак, отнес его к мотоциклу и привязал к багажнику. Голубоватый свет телевизора, падающий из окна гостиной мистера Эванса, мерцал и трепетал на земле двора, и на секунду я увидел в комнате его тень. Затем лицо старика появилось в окне, руки сложены вокруг глаз, чтобы лучше видеть, что происходит снаружи. Я знал, что он меня заметил, возможно, даже хотел сказать мне что-нибудь на прощание, но он лишь отвернулся, отошел от окна и резко задернул занавеску. Ни «до свидания», ни «спокойной ночи». Даже не кивнул. Я понимаю, что ничего другого и не заслужил, но, когда я выезжал со двора, мне стало невыносимо грустно. Неужели я не могу продержаться на одном месте дольше нескольких месяцев? Ферма мистера Эванса — это лишь последняя точка в долгой цепи неудач, а я — самый обыкновенный гребаный неудачник, которого угораздило оказаться посреди всей этой гребаной фигни. Вот с такими невеселыми мыслями ехал я домой, ни одной приятной мыслишки в голову не приходило. Сожаления, потери и разлуки, да еще и Сэм все лежит в постели, а ее голова блуждает незнамо где, точно лодка, которую относит от причала. Сначала волны начинают играть с упавшим в воду причальным канатом, легонько дергая, проверяя на крепость, а потом лодку подхватывает течение и медленно-медленно выносит из бухты в открытое море. И вот уже за кормой вода бурлит и пенится, морщится вдоль боков, а безжалостный ветер сердито толкает лодку то в одну сторону, то в другую. Проезжая через Столи, мимо мельницы, я клял ветер на чем свет стоит и выкрикивал имя Сэм. Я кричал, и плакал, и снова кричал, и, видно, слишком плохо следил за дорогой, потому что мотоцикл вдруг повело, да так сильно, что я едва смог его выправить. За мостом я остановился, уложил байк на обочину, вошел на мост и остановился посередине реки, глядя в воду.
Река катилась под мостом черная, маслянистая, как открывшаяся в ночи дыра, и мысли мои перескочили от Сэм к Диккенсу. Если мистеру Эвансу удалось его подстрелить, если старик ранил его, например, в плечо, куда этот Диккенс мог отправиться? И где он сейчас?
Что делает раненое животное? Где прячется? Какие инстинкты подсказывают ему, что делать? Какие оно задает себе вопросы, какие дает ответы? Откуда приходят эти ответы? Может быть, их роняют сверху деревья? Или они прилетают по воздуху?
И когда животное забивается в нору, какая нора ему больше по вкусу — мелкая или глубокая? Видит ли оно что-нибудь в темноте? Чувствует ли опасность или старается обмануть себя, что опасность уже миновала? Сворачивается ли клубком или в изнеможении падает на бок? Столько вопросов, но я не хотел слышать ответы. Уж слишком неясны они были, слишком серы, тусклы, невнятны.
