— Чего орешь?! Много воды?
— Льет, товарищ командир! Крышку не дожало!
— Дожмет! Должно дожать…
— Товарищ командир! Скорость вне предела!
Ему хотелось крикнуть: «Заткнись!»
Потом крутили атаку в кают-компании и помирали со смеху. Анекдот, но три балла есть.
По приходе он опять напился. По-черному. Никто ему ничего не сказал. Ни слова. Даже эти. Они давно ему ничего не говорят. А раньше говорили. Раньше:
— Валерий Николаевич, вы не соответствуете высокому званию.
Ах ты гнида лощеная, болотная. Он не соответствует, да?
А этот выродок соответствует? Он всему соответствует, а я, значит, пьяница? Тридцать автономок только командиром! А у этого хлыща грудь в орденах, как у кобеля на выставке! Это как?
Ладно. Не в орденах дело. Не за них служим. Но этот гад, оказывается, родину любит больше, страдает он, а Валерий Николаевич, пьянь залетная, ему мешает, гадит ему Валерий Николаевич!
Сволочи… Да ладно, все позади. Он тогда не мог не напиться. Сам не свой был. Люди, дети — все вокруг смеется, дышит, солнце — и все живы. Он привел всех домой. Всех. Он ждал всю автономку и не дождался. Слава богу. Как тут не напиться. А может, и можно было… А-а, ну их… к аллаху…
Опять погрузки — днем и ночью. Учение. Триста тысяч в Норвегии, у наших границ. Триста тысяч! И опять он ждал. Он теперь все время ждет. Не так, конечно, как в первую, но ждет…
В первый раз экипаж напился в первый же праздник. Второй раз — во второй. Повально. С залетами и ночевками в комендатуре. Комдив тогда ничего не сказал. Нет, сказал:
— Я же просил вас, Валерий Николаевич…
Хороший мужик комдив. Что толку с того, что он просил.
— Объясните людям, будет отдых, будет… потом… я обещаю…
Так когда же он будет, товарищ комдив? Во вторую загребли случайно. Некому было идти. Всегда идти некому…
Жена ему этого не простила. А он просто никак не мог поверить, что в отпуске, — все шлялся по поселку, шлялся… Вот и дошлялся — загребли…
Очнулся в море с первой аварийной тревогой. Потом пришли и — снова в море загнали.
Море… Как он тогда сказал тому проверяющему: «У меня нет плохих офицеров».
Правильно. Молодцы ребята С этими можно — в окопы, в штыки, врукопашную… к черту на рога… эти не будут в спину… Мои ребята… Хоть и драть их надо… Всех надо драть… Спать… спать…
«Лодка, как космический корабль, в глубинах океана…» Где он это читал? Писатели! На пузо — и по трюмам! Ползать десять лет в дерьме! По уши! Потом пиши. Сколько хочешь. Если сможешь разговаривать с людьми, если захочешь разговаривать, а не просто кивать.
«Космический корабль». Да-а, Солярис. Ночью только вахта — остальные по койкам. И корабль пуст. Переходы, переборки, трапы. Кажется. Это только кажется. Аварийная тревога — и повылетают в трусах. «Космический корабль».
Сколько их было, аварийных тревог? Старое железо. «Наша старушка состарилась с нами».
С рук до локтей — как кожу сняли. Чувствую. Все. Давно. Пять автономок назад началось: красное мясо, жилы, кровь пульсирует. И по металлу. И каждый шорох — в тело, как удар!
Хочется орать, бежать. В центральный. Кажется — вот сейчас надо бежать, вот сейчас.
Нель-зя. Нельзя, капитан. Ти-и-хо. Ле-е-жать. Ты просто устал. Ты спи, капитан, спи. Что это? Почему крен? Спокойно — подвсплыли, вот и крен. Качает. Наверху — шторм. Атлантика. Лежа-а-ть, капитан.
Что-то должно случиться… Что-то должно… случиться… Тихо. Ничего не случится. Спать, капитан, спать.
Вахтенный внизу слишком быстро докладывает, волнуется. Ну-ка, какая смена? Где часы? 18 часов. Вторая смена — это Шишов, он всегда волнуется.
Спи, капитан, спи… надо спать. Только не на левом боку. Не на левом…
Штаб. Проверка на самом высоком уровне. На уровне главкома. Все двери кабинетов закрыты. В кабинетах клерки из проверки. Роют клерки.
В коридорах прессованная тишина. Вымерло. У входа — дневальный по штабу. Открывается дверь, и входит контр-адмирал. Это инспектор, председатель, старший всей этой шайки проверяющих.
Дневальный:
— Смирно! Товарищ генерал-майор, дневальный по штабу матрос Козлов!
Представился.
Адмиралу показалось, что матрос оговорился.
— Вы что, не различаете воинских званий?
— Никак нет! Различаю!
— Ну тогда представьтесь еще раз.
— Товарищ генерал-майор!…
Голос у Козлова такой звенячий, что слышно в каждом кабинете. В кабинетах замерло. Затаилось. Ждут.
— Вы что? — говорит адмирал. — Не знаете разницы между генералом и адмиралом?
— Знаю! — радостно кивает Козлов. Вид у него идиотский, от усердия он просто светится. — Адмиралы, — для убедительности Козлов машет рукой куда-то в форточку, — они ж всегда в море, а генералы, — энергичный кивок в сторону проверяющего, — они постоянно на берегу.
После этого пять минут в коридорах штаба было молчаливо, потом адмирал сказал: «Мда-а… ну что ж…» — а потом он перетрахал все стадо.
Мы повезем молодое пополнение на Северный флот. Мы получили его в учебном отряде — в Кронштадтской учебке.
Принимали трое суток и закончили только сейчас. Теперь на плац строиться.
— По-рот-но! В колонну по четыре!… Становись!
— Первая рота, становись!
— Вторая рота!…
— Третья рота!…
Пошли. Длиннющая черная колонна. Она похожа на гусеницу. Мы идем на паром. Кронштадтский паром. В него помещаются четыреста пять человек стоймя. Сейчас их у нас примерно столько же. Два часа спустя в Ломоносове к нам присоединяются остальные. Всего будет тысяча. У нас эшелон.
Морозно. Когда мы приехали в Кронштадт, нас встретила теплынь, весна — залив в каше.
Сейчас холодный, требовательный ветер. Холод вползает внутрь. Мороз — это очень больно.
— Товарищи офицеры могут зайти в каюты!
Злые барашки пляшут по воде. Хорошо, что одели людей в шинели и шапки. Сами-то мы в пальто.
— Уплотниться! Должна войти «Волга»!
Раз должна, значит войдет. Это «Волга» командующего. За рулем — мичман. Он смотрит через лобовое стекло на людей, как на стадо.
— Уплотниться! Принять влево! Плотнее встать! Кому сказано!
Уплотнились, но плохо — «Волга» не входит.
— Я сейчас кого-то буду уплотнять! Сейчас я вас уплотню.
Перед высоким каптри люди расступались волнами и сжимались, сжимались. Это не наш каптри, он из учебки, командир роты. Их здесь несколько — провожают эшелон.
Очень холодно. Даже товарищам офицерам, что забрались в каюты. Матросы просто прилипли друг к другу. Они будут стоять на ветру почти час.
Человек быстро привыкает к скотству. Нормальные человеческие отношения воспринимаются как слабость. Через час паром подошел к пирсу. Приехали.
— Сгружаться!
Люди выдавливаются на причал.
— В колонну по четыре…
— Первая рота, в колонну по четыре, становись! — Вторая рота…
— Третья рота…
Сразу все смешалось, потерялось, заорало…
— Стой! Принять вправо! Разберитесь по взводам! Как вы здесь стоите?! Каждому встать в свою роту! Проверить людей…
— Куда?! Стой, я сказал!
— Равня-яйсь! Я сказал: «равняйсь»! Отставить! Равня-яйсь! Одновременный поворот головы. Смир-но! В затылок чище выровняться! Я должен видеть одну только голову. Вольно! Походным… шагом… ма-рш!
Человеческая громада. Неужели мы ею управляем? Вперед по грязи…
Мы идем больше часа. Слева показался замок. Это замок Меншикова. Вокруг вековые ели.
Мы погрузимся в вагоны в Ломоносово-2. Гиблое место. Вокруг болота, сараи, заборы, дачи. Пришли на место в 21 час.
— Стой! Нале-во! Внимание, товарищи! Сейчас двадцать один ноль-ноль, через пятнадцать минут подадут эшелон. С мест не сходить. Можно курить. Сорокопудов — старший. Я пойду посмотрю, что там…
— Коля, Коля, где схема? Коля, где схема?
Комендант, старший лейтенант, бубнит в трубку. В помещении набилось — не продохнуть.
— Товарищи, невозможно работать.
Тетку, сидящую рядом с комендантом, никто не слушает.
— Коля, где схема? Что? В двадцать два ноль-ноль?
Это точно? У меня же люди, Коля…
Люди. Вагонов не было ни в 22, ни в 24, ни в 2 ночи. Стоим в болоте. Чавкает под ногами. По кочкам — иней.
— Внимание! Можно принять форму шесть. Опустите уши. Уши шапок опустить!
Кто-то разжег костры. В огонь летят заборы. Их ребра долго не распадаются. Ветер крутит золу. Тупое желание согреться. Ноги промокли и одеревенели…
— Коля, где схема? Что? Уже вышла?
В дежурке шевеление.
— Нет? А когда? Коля, они скоро замерзнут. Коля, скажи там… Они заборы разобрали. К трем часам? Это точно?
Комендант звонил каждые двадцать минут. Схемы нет — вагоны не готовы.
Вагоны… Так было всегда. Еще в русско-японскую… Верится в наши Вооруженные Силы по большой крови. Стоим в дежурке уже пять часов.
В дежурке — битком. Закутанные офицеры. Счастливцы сидят. Кто-то долго кашляет.
