«Знаешь, чего я боюсь?» – спросил я однажды маму.
«Бешенства? – предположила она, чем озадачила меня. – Бешенство и ночь фейерверков. Это кинологический стандарт: собаки должны их бояться».
«На самом деле другого, – признался я. – Бездомности».
«Не лучше ли подумать о том, когда тебя будут кормить в следующий раз, – спросила она и принялась вылизывать меня. – Такой малыш, как ты, не должен забивать себе голову социальными проблемами».
«Я имею в виду, что, когда придет время нам уходить отсюда, никто не захочет взять меня, – пояснил я. – Мои братья и сестры такие симпатичные, а мне не хватает уверенности в себе. Если я не научусь делать что-то умное, то меня выбросят на улицу, и я буду побираться по помойкам».
Мама принялась вылизывать мне морду, и я не смог проговорить больше ни слова.
«Пенни не выгонит тебя, – наконец сказала она, кивнув в сторону женщины, которая стояла у плиты и кипятила чайник. – Она любит нас. Она позаботится, чтобы ты попал в хороший дом».
С самого раннего возраста каждый из нас знал, что скоро покинет это место. Мама жила здесь постоянно. Однако мы, щенки, мои братья и сестры и я сам, как только подрастем, должны будем пойти собственным путем со своими новыми хозяевами. Вся жизнь была у нас впереди.
«Кто же захочет взять меня?» – пробормотал я тихо.
«Ну, я знаю кое-кого», – отозвалась мама, но ничего больше не сказала.
Она заглянула мне в глаза. «Не нужно быть умным, чтобы быть собакой. Просто будь собой, и дай это увидеть другим».
Я выбрался из корзины, зацепившись когтем за плетеный край и звонко плюхнувшись на покрытый плиткой пол.
«Тебе легко говорить», – пожаловался я.
«Но так оно и есть, – сказала мама. – И прежде всего, надо перестать бояться. А теперь иди-ка к остальным и дай мне отдохнуть».
Я побрел прочь, размышляя над тем, что сказала мама. Тогда я еще не умел делать несколько дел сразу, а думать и шагать одновременно было для меня более чем сложным упражнением, и я тут же врезался в ножку стола.
Конечно, хорошо быть самим собой, но я был рожден паникером, и порой казалось, что единственное, что я умею делать хорошо, – это волноваться. Я обошел Пенни стороной на всякий случай, чтобы она не решила раньше времени, что единственное подходящее для меня место – улица. Мне нравилась Пенни: она была спокойной, доброй и ласковой. Но все равно я был уверен в том, что если для меня не найдется хозяина, Пенни укажет мне на дверь.
Но до этого момента я мог вместе с другими щенками свободно резвиться в нижней части дома, состоявшей из кухни, прихожей и гостиной. Вот и сейчас я слышал, как они задирают друг друга в гостиной. Они любили играть в игру, которая, говоря откровенно, приводила меня в замешательство. Она называлась «догони свой хвост», и я не мог уловить ее смысл. В ней никто не побеждал, никто не проигрывал. Просто до головокружения вертелся вокруг своей оси. Но это никого не останавливало, щенки играли в эту игру с рассвета и до заката. Нужно было только сделать вид, что существование собственного хвоста – большой сюрприз для тебя.
«Осторожно! – предупредил мой старший братец остальных, увидев меня в дверях. – Вот идет ходячая катастрофа».
«Привет! – сказал я, не показывая, что меня задели его слова, в то время как мои братья и сестры покатывались со смеху (их всегда было легко рассмешить: даже муха, бьющаяся о стекло, вызывала у них приступ смеха). – Итак, чем вы собираетесь сегодня заниматься весь день?»
Мой старший братец удивился, словно ответ казался ему очевидным, и повернулся ко мне спиной.
«Хвост сам себя ловить не будет, – сообщил он, повиливая им, – а я не остановлюсь, пока его не поймаю. Будешь играть?»
«Спасибо, нет, – отмахнулся я. – Эта игра чересчур проста, если хочешь знать. Но с удовольствием посмотрю».
«Ты не знаешь, что ты теряешь», – заверил он меня и вновь бросился догонять свою заднюю часть.
Другие щенки были заняты примерно тем же. Несмотря на то что все мы появились на свет в один день, они гораздо тверже меня держались на лапах. Отойдя в сторонку, я наблюдал, как они носились взад-вперед по комнате. На какой-то миг мне захотелось присоединиться к ним, но я знал, что если я это сделаю, только помешаю их веселью.
И вот именно тогда, сквозь их мельтешение, я увидел нечто, что поглотило мое внимание. Обычно днем телевизор не работал. Но тут Пенни оставила его включенным, и то, что я увидел, было незабываемо. Видение, которое навсегда сохранится в моей памяти. Я инстинктивно поднял торчком уши и склонил голову набок.
«Вау-в!» – громко гавкнул я, но никто меня не услышал. На экране, на фоне умытой дождем улицы, пел и танцевал мужчина. Он кружился, двигаясь по тротуару, постукивал каблуками, дирижируя зонтиком. Каждое его движение было наполнено изяществом и романтикой. Для щенка, который спотыкается о собственные лапы, он был воплощением вселенского равновесия и контроля. Я смотрел не отрываясь, настолько поглощенный зрелищем, что не заметил, как Пенни вновь уселась позади меня в кресло с чашкой свежего чаю. Она погладила меня по голове – жест, который заставлял меня замереть. Всякий раз, когда она до меня дотрагивалась, я был уверен, что сейчас она поднимет меня, отвезет в город и оставит где-нибудь на углу. Но нет, она вновь откинулась на спинку, грызя печенье, захваченная, как и я, этим музыкальным волшебством.
Но когда музыка достигла высшей точки, мой старший братец врезался в меня, сбив с лап и заставив скользить по деревянному полу, как по льду.
«Что ты стоишь здесь? – завопил он. – Если будешь смотреть телевизор, станешь комнатной собачкой».
Но, распластавшись по полу, я не отрывал глаз от экрана, пока звучала песня, до самой последней ноты. Потом я посмотрел на него и произнес: «Смотреть телевизор – это одно, но я же буду там выступать!»
В ответ на это он широко раскрыл глаза и встряхнулся.
«О боже! – сказал он. – В рекламе кошачьих туалетов?»
«Я серьезно! – я снова указал на экран. – Когда-нибудь я тоже буду так танцевать. Вот увидишь».
Братец осмотрелся, как будто хотел проверить, слышит ли кто-нибудь еще мое заявление. Потом зашел за диван и подозвал меня к себе. Если бы люди понимали язык животных, они вряд ли поддержали меня в ту минуту, даже Пенни. В конце концов я действительно не подавал никаких надежд. Грации во мне было не больше, чем в виражах напившегося чудака на водном скутере.
«Ты пес, – сказал братец, как будто я мог это забыть, и положил мне лапу на плечо. – Псы не танцуют. Самое большое, что ты можешь, да и то не всегда, это протащить собственный зад по прямой линии по ковру. Вот этому ты и должен побыстрее научиться, понял? Не усложняй себе жизнь».
«Я чувствую это внутри себя, – продолжал я настаивать и одновременно смотреть телевизор. – Как чудесно стать танцором».
Братец измерил меня взглядом и оскалился.
«А ты знаешь, о чем мечтаю я? – спросил он с гордостью. – Догонять что-нибудь. С такой мечтой не промахнешься. Это так здорово!»
«А ты когда-нибудь что-нибудь поймал? – спросил я. – Разве добыча – это не важно?»
Брат уставился в точку, лежащую где-то между нами. Он призадумался.
«Нет, не важно, – наконец сказал он. – Это погоня, малыш. Беги, гони, лови!»
«Ну, не уверен», – произнес я, но он уже потерял ко мне интерес.
«Что ЭТО? – в ту же минуту спросил он, заглядывая себе за спину, с одной стороны, и с другой. – Ты видишь это? ЧТО ЭТО ДВИЖЕТСЯ ТАМ ПОЗАДИ?!».
Он помахал хвостом.
«Ну, это твой хвост!» – сообщил я очевидное.
«Оставайся на месте. Я сам справлюсь! – взвизгнул он и вмиг бросился кружиться. – Ты не убежишь от меня! Давай, сдавайся!»Я недолго смотрел, как он играет, потом вздохнул. Возможно, я тоже хотел бы быть таким же глупым. Насколько проще была бы тогда жизнь… только вдвое скучнее. Танцор на экране закончил выступление и уходил со сцены под шквал оваций. Я знал, что петь я не смогу. Собачьи песни звучат отвратительно. Но танцы заворожили меня. Я подумал о том, что сказала мне мама. В тот день, посмотрев вместе с Пенни дневное шоу, я понял, что мне надо делать, чтобы стать самим собой.
Я научусь танцевать! Может быть, этим я завоюю чье-нибудь сердце и найду себе дом. Я подумал, что неуклюжесть – это то, что я смогу преодолеть. Пусть это кажется невозможным, но у меня есть мечта, за которой я и буду гнаться. В отличие от своих братьев и сестер, которые помешаны на собственном хвосте, я уж не упущу свою добычу.
2
А знаете ли вы, что порода пуделя была выведена для охоты? Нет, правда! Не смейтесь! Они выглядят так, будто умеют только гарцевать, как лошади, но они очень сильны и выносливы.
